В «Гараже» задумались, можно ли верить российскому современному искусству
Музей современного искусства «Гараж» выпустил сборник текстов московского художника, критика Владимира Сальникова «Пикассо о нас не слышал» о культуре сменяющих друг друга десятилетий – от 1960-х до начала 2000-х.
Художник, критик, философ Владимир Сальников в 2006 году в «Художественном журнале» задался вопросом: можно ли верить современному российскому искусству? Текст не потерял своей актуальности и больше десяти лет спустя.
Мой отец был военным юристом. После выхода в отставку наша семья из Свердловска переехала в Оренбург, где отец устроился работать прокурором, что давало ему возможность по делам службы посещать обком партии (его в Оренбурге называли Домом Советов), в киоске которого продавался журнал «Америка». Не думаю, что журнал был особенно популярен. Ведь он стоил целых 50 копеек и рассказывал о жизни, которую невозможно было вообразить. Однако мой отец журнал регулярно покупал.
Это было издание большого формата на роскошной бумаге с замечательными фотографиями и дизайном, одним словом, мощное пропагандистское оружие. И в нем были потрясающие фотографии Бруклинского моста и Манхэттена в лучах заходящего солнца, огромных автомобилей с какими-то крылышками, модернистских церквей. Там были счастливые семьи при всем параде с индейками на обед, современная мебель и, главное, репродукции американских художников-модернистов — Джорджии О'Киф, Джона Марина, Стюарта Дэвиса, Марка Тоуби и Джекcона Поллока. Огромная, на две полосы, репродукция поллоковского панно, говоря словами Ленина, «меня перепахала». Под ее влиянием я начал во множестве писать абстрактные акварели. Однако как мальчик политически грамотный (мне было одиннадцать или двенадцать лет), я читал периодику, журнал «За рубежом», где тогда довольно много писалось о западном искусстве, в основном об абстракционизме, который тогда был еще международной новостью, а потому я понимал, что веду себя плохо. Абстракционизм — искусство врага, врага Кубы, эту страну и ее молодых и обаятельных руководителей тогда обожал весь советский народ. Оказалось, что и сам я превратился в поле сражения культурной войны, как тогда говорили, «между двумя системами». Надо признаться, что я соотносил тогдашнее американское искусство с той реальностью, которую мой отец назвал пропагандой, намекая на то, что вся счастливая американская жизнь не более чем постановочные фотографии.
Но что репрезентировало тогдашнее американское современное искусство для меня? Манхэттен в лучах заходящего солнца через Бруклинский мост, здание PanAm, автомобили чудовищного размера, рок-н-ролл, которого мне так не хватало, Хиросиму и Нагасаки, бомбардировщики Б-52 и ракеты «Поларис», угрожавшие моей жизни со дня моего рождения, ку-клукс-клан, отвратительных кубинских контрреволюционеров «гусанос» — врагов Фиделя и Рауля Кастро, которых послал обаятельный президент США Джон Кеннеди.
А что со своей стороны представляло собой тогдашнее советское искусство, образцы которого я мог видеть в местном музее изобразительного искусства, которое мне нравилось куда меньше американского и тематически, и живописно? Мировую Революцию, Равенство и Справедливость для всех, симпатичного пузанчика в костюме по американской моде 1930-х Хрущева, темпераментные речи которого я с удовольствием читал (к тому же он дружил с Фиделем и Раулем), победу в будущей атомной войне, светлое будущее всего человечества с уровнем жизни, превосходящим американский. И я выбрал их. Это был выбор как Разума, так и Сердца. Хотя часть моего сердца осталась с Поллоком и Джоном Марином. Потому я собрал свои абстракционистские опусы и сжег их