Между нами
Выясняем отношения
Хотите спросить, что про вас и ваших детей думал английский тьютор, которому вы платили сто фунтов в час? Фред Шугармен-Уорнер с удовольствием отвечает.
Умирать буду, не забуду. Два месяца я занимался с мальчиком, чья могущественная (не супербогатая, кстати) семья хотела, чтобы он поступил в Итон. Дом у них очень русский, папа охотник. Можете себе вообразить: чучела медведей, головы рыб на стенах, под ногами ковры из каких‑то страшных мертвых животных. Отец — в прошлом военный — говорил сквозь зубы. Он из той категории русских мужчин, что очень любят порассуждать об истории, геополитике и том, что Англия для России есть исконный враг. Однажды ночью мы с ним выпили — это была его идея, и самогон он тоже варил сам. Отец семейства вызвал меня на серьезный разговор, потому что я что‑то сделал не так. Две вещи. Во-первых, я курил. Во-вторых, когда готовил бутерброд, рассыпал соль и бросил себе через левое плечо. (Чтобы прогнать дьявола. Вы, русские, просто боитесь, что в доме случится ссора, а у нас на этот случай имеется хитрое решение. Хитрые решения и service economy — они вообще теперь главные статьи британского экспорта.)
Мой уровень русского, как я сейчас догадываюсь, был ужасен. Я не понимал, когда говорили «ни пуха ни пера». Алкоголь той ночью тоже не шел на пользу моим «жи‑ши». Но главное я услышал — отец не хотел, чтобы я делал «очень английские вещи». Не в его доме. Еще мне не следовало слишком сильно влиять на его сына. Папе будет очень тяжело, если мальчик в Итоне заразится «английской чувствительностью». У русских родителей имеется сильное ощущение национальной идентичности, и ребенку никак нельзя вырасти без него.
Первого в своей жизни русского я встретил в 2003 году в школе Winchester. Ничего про него не могу вспомнить. Наверное, он играл в футбол и компьютерные игры. Ближе к выпуску русских было уже четыре-пять. Один, Илья, был невероятно способным, а потому не пользовался бешеной популярностью. Отличники вообще редко бывают популярными, им самим этого не хочется. Сейчас русских детей гораздо больше. Как и китайских, кстати. Хорошая школа разведет ребят из одной страны по разным спальням, повесит в столовой объявление No Mandarin to be spoke in the meal times, но они же все равно друг друга найдут. Не вижу в этом проблемы.
Чтобы ребенку было комфортно в английской школе, не надо делать из него English English. Это глупо. Пусть гордится годами своей жизни до школы — они дают уверенность в себе, без которой ему будет трудно влиться в коллектив. Дразнить там могут начать любого: станут прощупывать, и как только найдут слово, на которое ребенок обидится, приклеят к нему намертво. Если у тебя веснушки, то до выпускного быть тебе freckles. Если ты рыжий — рыжие больше всего страдают, — будешь ginger. А русский — не проблема, если, конечно, в нем достаточно самоуверенности по данному вопросу.
На моделях: платье, Alexander McQueen; туфли, Saint Laurent; колье с искусственным жемчугом, Elisabetta Franchi; платье, Dolce & Gabbana; балетки, Pretty Ballerinas.
После того разговора с охотником я уяснил: русским не нужен ментор. Только тьютор — чтобы проверял уроки и ускорял прогресс. В России я вхожу в чужую культуру, и совсем не на тех же условиях, с какими конкистадоры входили в Мексику. Тьютор в русской семье — это нечто среднее между гостем и слугой, которому очень хорошо платят за то, что он делает приятную для себя работу. Особенно летом, где-нибудь на Кап-Ферра, проживая в снятой ему отдельной квартирке.
На отдыхе дети, конечно, расслабляются — экзамены, к которым вы их старательно готовите, будут только зимой или в апреле. Да и мама легко может сказать: «Сегодня урока на будет». Неприятно, но вы думаете: «Да ладно, я в прекрасном месте. Опять же, лето. Опять же, Кап‑Ферра».