Под знаком весов
Думаете ли вы о том, что делаете кому-то больно, когда постите свои завтраки в инстаграме (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена)? Экс-редактор «Татлера» Диляра Теляшева рассказывает, как семь лет сражалась с нервной анорексией и чему научилась у болезни.
Если набрать слово «анорексия» в фейсбуке (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена), высветится баннер «Обратиться за поддержкой». Но единственное, что вам предложат, — номер организации по борьбе с суицидом. В инстаграме (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена) можно нажать кнопку «Пропаганда расстройств пищевого поведения». Но в ответ на такие жалобы, как правило, приходит пуш «Отклонено». В рекомендациях на нас вываливаются фото бодипозитивных моделей, которые едят картошку фри в купальниках. Тем временем стационары клиник расстройств пищевого поведения в России переполнены людьми от двадцати девяти до ста восьмидесяти килограммов. Даже Netflix в 2021‑м удалил из своей российской библиотеки фильм «До костей», где героиня Лили Коллинз лечится от анорексии в клинике героя Киану Ривза: подписчики жаловались на «контент, непригодный для демонстрации». Непригодным контентом я семь лет считала свою жизнь. Вы когда-нибудь прятали руки под стол, потому что из потрескавшейся кожи шла кровь? Кидались столовыми приборами в близких? Искали глазами машину скорой помощи в надежде, что вас спасут? То, что я делала все перечисленное, вы уже поняли.
Истории о расстройствах пищевого поведения в глянце публиковали не раз. Мне хотелось рвать журналы от злости, я знала, что эти девушки врут. В каждом «откровенном» интервью о чудном излечении было много слов о каких-то блюдах, холодильнике, способах похудеть. Запомните: если человек продолжает с упоением говорить о еде, он все еще болен.
«Я больше так не могу, я постоянно думаю о еде» — с этими словами я, весом сорок один килограмм, рыдала в кабинете завстационаром Центра изучения расстройств пищевого поведения (ЦИРПП), психиатра Максима Борисовича Сологуба. Он улыбнулся: «С этими словами сюда заходит каждый пациент». К Сологубу меня отправила известный московский психолог. Она строго сказала, что не возьмет на себя ответственность со мной заниматься, если я не обращусь к специалисту по РПП. Я сопротивлялась — боялась, что меня запрут в клинике и не выпустят утром в редакцию. Но желание изменить жизнь было сильнее.
Максим Борисович объяснил, что я не виновата в том, что случилось. «Расстройствами пищевого поведения страдают люди любого возраста и социального статуса. Например, сейчас у нас лежит восьмилетний мальчик, который отказывается есть не через зонд, и пятидесятишестилетняя пациентка, заболевшая булимией в тридцать шесть. К миру моды отношения не имеет — она маляр. Международные исследования стопроцентно доказали, что расстройства пищевого поведения развиваются только у людей с генетической предрасположенностью. У них легко нарушается скорость метаболизма и система распознавания сытости-голода. А вот за то, в каком возрасте разовьется болезнь, отвечают социальные факторы. Тридцать процентов людей, предрасположенных к РПП, никогда не заболеют. Возможно, потому что их окружение оказывается более благоприятным, чем у остальных».
В моем случае триггером стал переезд. В шестнадцать лет я уехала учиться в Санкт-Петербург на журфак и обнаружила, что мне скучно. После физико-математического класса в Уфе нагрузка казалась нулевой, однокурсники — глупыми. Переломным моментом стали отношения с модником-баскетболистом. Город для меня ожил, три месяца было очень весело. А потом мой бойфренд перестал играть и начал комплексовать. Любые мои успехи и мечты о будущем его раздражали. На третьем курсе я уже была внештатным корреспондентом Harper’s Bazaar и «Собаки», но никогда не показывала ему мои материалы.