Как сладкий сон
Александр Добровинский вспоминает, что делал в парижской кондитерской. С юридической точки зрения все чисто, но такое не забывается.
– Если у вас есть вопросы, я с удовольствием отвечу.
Тут же над толпой выскочила рука в браслете.
— А романтические отношения могут быть с неизвестным человеком? Вот если людей ничего не связывает, кроме… Как это сказать точнее… ну, вы понимаете. И они даже едва знакомы. Бывает такое?
— Конечно, бывает! Но еще важнее, что огромное количество женщин об этом как раз и мечтают. Давайте поговорим на следующей лекции. Таким образом наш цикл «Отношения» продолжится. Хорошо? Доброго вам вечера.
Все начали расходиться. В опустевшем зале клуба «Табу» осталась хозяйка браслета.
— Александр Андреевич, мне очень важно, чтобы вы мне привели один пример того, о чем вы говорили. Но из жизни. Я умоляю. Я не хочу ошибиться. Пожалуйста. Прошу вас.
…Рано утром раздался звонок.
— Встречаемся около «круглой точки». Теоретически я выйду от косметолога и подойду к террасе в Drugstore Publicis от двенадцати до двенадцати тридцати. Поедем в Carette. Или нет, давай сегодня в Angelina. Ты съешь, именно съешь, а не выпьешь свой горячий шоколад, в торжественной обстановке получишь две с половиной тысячи калорий в зад и по тысяче в бока, расскажешь мне, какой ты хороший сын, я тебе поверю, и ты отвезешь меня домой.
Это был наш милый обычай. Раз в неделю я приглашал маму в одно из дорогих парижских кафе, где собирались остатки «старой Франции» и где еще царила не тронутая новой демократией атмосфера буржуазного лоска и бриллиантов со шляпами.
Шел самый конец семидесятых. Будучи всего пять лет назад советским человеком, на первые заработанные деньги я, естественно, купил дорогущую машину со сползающей куда-то за мою спину крышей и честно считал, что мир принадлежит нам с «мерседесом». Мама любила, чтобы на свидание с ней Саша приходил прилично одетым. Как и положено матерям ее национальности, она с умилением смотрела на своего сына и с мелкими паузами давала глобальные советы, как надо или не надо жить, а затем более детальные — о том, с кем, когда и зачем.
Постепенно начиналась осень. Сентябрь в Париже обычно теплый и какой-то уютный. По крайней мере, в тот год это было именно так. Горожане, вернувшиеся из отпусков, были полны летним отдыхом и освоенными вдали от дома курортными романами. Ласковые лучи солнца вместе с бокалом терпкого Saint-Émilion грели тело, как любовь — сердце, а объятия любимого человека — душу. Не случайно осень, согласно французским канонам, начинается только 21 сентября. Вот почему из гаража я выехал с открытым верхом в компании очаровательной Чары — маминой любимой сверхпородистой французской бульдожки, которая обожала иногда провести пару дней с мужчиной вдали от маминых сюсю-мусю. Чаре очень нравилась классическая музыка, и мы слушали в машине Рахманинова — Второй концерт для фортепиано с оркестром, затем, конечно же, сонату для виолончели и фортепиано. Кантату «Весна» на стихи Некрасова Чара недолюбливала. Она тут же начинала чавкать и пукать. Одновременно. Мне тоже стихи Некрасова не нравились, но я, в отличие от маминой собаки, был более сдержан в эмоциональных проявлениях такого рода.
От моего дома до Rond-Point (площадь практически посередине Елисейских Полей, название которой переводится на русский язык как «круглая точка») ехать было не более десяти минут. Интересный французский язык: круглая точка есть, а круглых идиотов нет. Хотя их в стране намного больше, чем площадей. Мне повезло, и я довольно быстро припарковался у самой террасы кафе. В то время Drugstore представлял собой одно из популярных парижских заведений. Это был конгломерат книжного магазина, аптеки, магазина гаджетов, люксовой кулинарии и кафе с рестораном. Место было центральное и привлекало как многочисленных туристов, так и местных обитателей.
Мамы пока не было видно, Рахманинова было хорошо слышно, собаку Чару на соседнем сиденье было заметно, а делать мне было пока нечего. Я посмотрел на малюсенькое заднее сиденье, нашел там вчерашнюю Financial Times и в поисках чего-нибудь интересного начал листать страницы газеты цвета армянского персика. Вся картина, а именно: автомобиль, прилично одетый очкарик, собака в красном шейном платке в белый горошек вместо ошейника и мудреные биржевые колонки в руках в отражении витрин напротив — выглядела довольно телкосъемно. Подтверждение этому было явлено быстро. Первой подошла немка и, положив две гири пятого размера на немецкую же дверцу, попросила прикурить. Продолжения диалога не последовало. Затем какая-то бледная спирохета, стряхнув с себя комплимент, обратила внимание на Чару. Мы с собакой остались к спирохете равнодушны. Пробегавшая мимо кучеряшка бросила мне по-французски: «Постой здесь еще сорок минут, я обязательно вернусь» — и испарилась в толпе. Наблюдавший за происходящим элегантный старикан с сигарой, проходя мимо автомобиля, остановился и, показывая сигарой на Financial Times, тихо сказал: «Для того, что вы задумали, мне кажется, это все-таки лишнее…» Я поблагодарил месье за совет. Опытного в делах человека видно сразу.