«Современный музей — это не хранение, а диалог с посетителем». Разговор сотрудниц Политеха об инклюзивности, образовании и новых форматах взаимодействия
Этим летом в Политехническом музее в рамках инклюзивной программы «Разные люди — новый музей» прошел онлайн-цикл дискуссий и паблик-токов, где исследователи, ученые и люди с инвалидностью обсуждают, как создавать доступные образовательные программы и какие инклюзивные инструменты применимы в музеях. Программа продолжится осенью, и «Сноб» попросил заместителя директора по работе с посетителями Политеха Веру Шенгелию и кураторку публичной программы «Разные люди — новый музей» Катрин Ненашеву обсудить, зачем музею говорить о правах человека
Вера Шенгелия: Катрин, у нас с тобой такая интересная история — мы давно знакомы по работе в разных проектах. Мы впервые встретились, когда я была журналисткой, а ты — активисткой, я брала у тебя интервью для материала о психоневрологических интернатах. Теперь мы вместе работаем в Политехническом музее и занимаемся вещами, с одной стороны, совсем далекими от нашей предыдущей деятельности, а с другой — очень близкими, потому что по-прежнему интересуемся и правами человека вообще, и правами людей с инвалидностью, и акционизмом, а также включением этих тем во все, что мы делаем.
Программа «Разные люди — новый музей» как раз посвящена включению в работу Политеха самых разных групп — людей с необычным сложным жизненным опытом. С твоим приходом начался новый сезон программы, и в ней появилось направление «Вовлечение». Теперь в публичной программе участвуют люди с ментальными особенностями и инвалидностью, люди с визуальными внешними отличиями, активисты. Также появился проект группы поддержки для сотрудников институций культуры, столкнувшихся с выгоранием. Я с большим любопытством наблюдаю за этими инициативами. Расскажи, почему тебе показалось важным работать с темой выгорания, как вообще устроен этот проект и какие нюансы ты видишь в процессе его реализации?
Катрин Ненашева: Я еще в активистской среде взаимодействовала с людьми из сферы культуры. Часто слышала об их переживаниях, связанных с системными проблемами, со сложностью структуры институции и внутренних процессов. Меня это всегда достаточно сильно беспокоило. То, чем мы с тобой изначально занимаемся и на чем идеологически сходимся, — это параллельные сферы активизма, культуры и создания пространства, где совершенно разные люди могут быть поняты и приняты. То есть еще до работы в Политехе я слышала много историй о выгорании музейных работников. Пандемия обострила эти ощущения, и мне показалось, что следует поговорить о том, как нас изменили условия карантина, как это повлияло на наши ресурсы, как отразилось на нашей работе.
Я сама раньше работала именно в государственном, системном учреждении и видела, насколько людям важно иметь свое немного неформальное рабочее пространство, налаживать внутренний язык общения с коллегами. Программы Политеха и сама идея вовлечения — это тоже про налаживание языка, про поиск общих тональностей того, как мы можем говорить. Мне кажется, довольно сложно заниматься инклюзией, не общаясь и не пытаясь найти этот язык в своей среде.
У нас уже прошла первая группа. Онлайн дал возможность общаться с сотрудниками музеев из разных регионов: были люди из Екатеринбурга, Новосибирска и других городов. Самое важное, что мы выработали некий гайдлайн — что делать, если ты чувствуешь выгорание, как об этом начать говорить со своими коллегами. Это очень важно, потому что ведь это не исключительно внутренняя личная проблема. Я очень надеюсь, что дальше мы выработаем инструменты, которые помогут ввести такие группы поддержки сотрудников в работу самых разных культурных институций. Это ведь инструмент гражданской осознанности и самоадвокации.
Кстати, в программе Политеха также есть направление «Инструменты инклюзии». Ты можешь рассказать, что это за инструменты? Потому что звучит это здорово, но на самом деле мы не очень часто в музеях и как-то публично используем это словосочетание.
Шенгелия: Ты, наверное, знаешь, что я делала тренинги и читала лекции о том, как разные зарубежные музеи работают с людьми с инвалидностью, с их репрезентацией, какие есть исследования на эту тему, какие есть музейные проекты. Для меня очень важно понимание, что есть люди, которые еще много лет назад и за тысячи километров от нас думали о том же самом, о чем мы сейчас, — хотели сделать чью-то жизнь лучше, свою жизнь лучше, разнообразнее, устойчивее и безопаснее.
В программе Политеха мы говорим с сотрудниками региональных российских музеев и с теми, кто занимается инклюзией в музеях за рубежом. Особенно мне дорог и любим подраздел, в котором мы говорим про внедрение универсального дизайна в образовательную сферу. В России словосочетание «универсальный дизайн» чаще всего звучит, когда мы говорим о доступной среде и вообще о средовых решениях. Я всегда привожу в пример самый главный элемент универсального дизайна — скошенный бордюр, благодаря которому и люди на роликах, и мамы с детскими колясками, и человек на инвалидной коляске могут запросто подняться на тротуар или спуститься с него. Но понятие универсального дизайна на самом деле гораздо шире. Оно про то, как нам создать такое общество, такую среду, такие программы и институции, в которых для людей с инвалидностью не создавали бы специальных маркированных загончиков.