Шарлиз Терон: «Я не буду судиться с тем, кого любила»
Я заказал для нас столик в ресторане в Майами. Терраса живописно нависает над кромкой океана, в который медленно, переливаясь разными цветами, погружается солнце. Внизу все расслабленно, курортно, все наслаждается спокойствием. И настраивает на умилительно-романтический тон: закат золотит ее волосы и последними лучами ласкает открытые плечи…
«Тьфу, еще раз говорю: ужин – ранний, выпивка поздняя!» – ее решительный голос врывается в мои мыслительные штампы. Она отвлеклась от нашего разговора, чтобы ответить на телефонный звонок. И ее низкий голос, ироничный тон, как и почти все в ней, – отрицание штампов и умилительности. Она немыслимо красива, ее рост 180 см. Очень искренна, но в ее ответах ни слова лишнего.
Терон – прекрасная блондинка, не сыгравшая ни в одной романтической комедии. Легко обрилась наголо для роли однорукой бандитки в «Безумном Максе» и набрала 15 кг ради того, чтобы быть убедительной в еще не вышедшем «Талли», фильме о материнстве.
Она изменяла свою божественную внешность и становилась ужасной, чтобы рассказать казавшуюся ей важной историю серийной убийцы-мужененавистницы в «Монстре». Шарлиз гордится «Оскаром» за него, но не потому, что наградили именно ее, – просто ни один прокатчик не хотел выпускать «этот пугающий фильм», а она не струсила и стала его продюсером.
Еще актриса гордится призами от Victoria’s Secret за «самые сексуальные ноги в мире», потому что это самое искреннее и одновременно самое глупое одобрение, которое ей досталось от мира. «О да, у меня в офисе и полы зеркальные, чтобы я всегда могла наблюдать свои самые сексуальные ноги!» – опять иронизирует она, опрокидывая «отвертку».
Дело в том, что Шарлиз Терон не ищет одобрения. Она не очень интересуется мнением о себе и живет личным ощущением того, что она должна и чего хочет. Причем живет по преимуществу в своем кругу: здесь, в Майами, она снимает дом для себя, детей – Джексона и Огуст, пресс-агента Аманды («Она меня убьет за наш разговор!»), ассистентки Элизабет и подруги Синди – художника по костюмам.
При всей безукоризненной воспитанности в ней есть определенность, которую можно принять и за резкость. Она не сторонится не вполне печатных выражений, для нее практически нет безусловных авторитетов, и она может сказать тебе в глаза нечто колкое – за ней, что называется, не заржавеет. Вот как сейчас.
Слушайте, вы, мужчины, какие-то слезливые романтики. Ваша романтичность – в рационализации. Вы стремитесь запихнуть мир в рамки разумного. А он стихиен. Жизнь – это буря, гроза, шторм. Забыть не могу, как режиссер моего первого значительного фильма «Адвокат дьявола» Тейлор Хэкфорд устроил мне штук 15 проб, я на них весь фильм уже сыграла, а он говорит: «Ну не верю я! Разве вам мужчина может изменить?»
И вот это типично мужское: вы считаете, что изменяют только некрасивым, злым, нехорошим людям. А добрым красавицам и красавцам – ни-ни. Будто у измены, у расставания непременно есть причина, которую можно рационально оформить в словах.
Psychologies:Тут трудно удержаться и не спросить о ваших мужчинах. После девяти лет отношений со Стюартом Таунсендом вы расстались. Серьезный роман с Шоном Пенном тоже закончен...
Люди расходятся, вы же знали?
Но не может же быть, чтобы у расставаний при таких серьезных отношениях не было конкретных причин!
А по-моему, за расставаниями чаще стоят смутные ощущения, предчувствие конца связи, осознание неминуемости нового этапа жизни. И все это смутное, неясное – оно и есть конкретное. Да, мы девять лет прожили со Стюартом. А потом поехали в Мексику на месяц, и там… Понимаете, там, когда мы не расставались ни на час, обоим вдруг стало ясно, что мы уже не пара, не влюбленные, не супруги. Мы как брат и сестра. И теперь каждому надо идти своим путем. Так мы и разошлись, родственниками.