Природа искусства. Хизер Роуз: Музей современной любви
Композитор Арки Левин, тяжело переживающий болезнь жены, случайно попадает в атриум Музея современного искусства, где проходит перформанс Марины Абрамович «В присутствии художника». Наблюдая за участниками перформанса, знакомясь с другими посетителями, он постепенно глубже узнает самого себя. «Сноб» публикует отрывок из романа австралийской писательницы Хизер Роуз, выходящего в свет в издательстве NoAge.
— Привет, — сказала Джейн Миллер Левину. — Я Джейн. Мы разговаривали несколько дней назад.
Ее светло-каштановые волосы были зачесаны назад и убраны в простой пучок. Глаза, пожалуй, слишком большие, небесно-голубого цвета, несколько отвлекали внимание от лимонной блузки и немодных джинсов. Она аккуратно села на пол, точно девочка на школьный мат, и обхватила ноги руками.
— Я помню, — сказал Левин. — Вы туристка?
— Это так заметно? — усмехнулась Джейн.
Левин покосился на ее правильные, почти ортопедические туфли и подумал, что очень заметно.
— Я из Джорджии. А вы? Из Нью-Йорка? — спросила она.
— Я родился в Сиэтле, потом переехал в Лос-Анджелес, но большую часть жизни провел здесь.
— Меня занесло сюда на второй день пребывания в городе, — стала рассказывать Джейн с акцентом, навевавшим воспоминания об «Унесенных ветром». — Я знаю, что могла бы сейчас бродить по Метрополитен-музею, или нарезать круги по Гуггенхайму*, или фотографировать виды с Эмпайрстейт- билдинг, или посещать остров Свободы, но это одно из самых любопытных зрелищ, которые я когда-либо видела, и мне никак от него не оторваться. — Она рассмеялась. — Вы перед ней уже садились?
— Нет, — сказал Левин.
— Но собираетесь?
Левин покачал головой.
— Не уверен, что мне этого хочется.
— Да, — согласилась Джейн. — Меня тоже не тянет.
И оба стали наблюдать, как со стула напротив Марины Абрамович встал мужчина и его место занял другой, худощавый и сутулый, в зеленом твидовом пиджаке. Этот продержался всего десять минут, и следом за ним появилась молодая девушка с узкими плечами и длинными гладкими волосами. Платье у нее было тонкое, голени тощие, и вся она, казалось, сгибалась под бременем своей короткой изнуряющей жизни. Сначала девушка сидела на краю стула, точно для того, чтобы в любой момент вскочить и убежать, но по прошествии нескольких минут она придвинулась к спинке, и взгляд ее стал заинтересованным и сосредоточенным. Абрамович тоже, казалось, всплыла из каких-то глубин и отвечала своей визави особенно проницательным взглядом.
— Видели вчера напротив Абрамович женщину в инвалидной коляске? — спросила Джейн.
Левин кивнул. Он запомнил ту чернокожую женщину. Ему тогда стало интересно, как она ложится в постель и встает с нее.
— Меня вдруг поразила мысль: та, которая не может уйти, имеет возможность покинуть свое место, а та, которая не может ходить, — не может остаться, — сказала Джейн. — Окружающие говорили, что так и представляли себе перформанс: женщина, которая может ходить, сидит напротив женщины, которая не может. Но потом, когда последняя ушла, люди смутились.
— А, — произнес Левин.
— Мне понравилось, что они просто убрали стул и подкатили коляску, — продолжала Джейн. — Ее не пересадили на стул.
Левин не откликнулся.
— А другого человека, который тоже здесь был, с большими кустистыми бровями и слегка косящими глазами, пересадили? Кажется, он художественный критик. Маринин друг.
— Откуда вы все это знаете? — спросил Левин.