Пластика скорби: как сформировалась культура плакальщиц. Отрывок из книги
В издательстве «Новое литературное обозрение» вышла книга «Сквозь слезы». Это сборник исследований об эмоциональной культуре: авторы статей рассуждают о том, как способы проявления эмоций зависят от исторических и социальных обстоятельств и соотносятся с традициями и идеологиями. «Сноб» публикует отрывок из материала фольклориста и антрополога Светланы Адоньевой.
Плакальщицы: к вопросу о пластике скорби
В Переславле-Залесском на кладбище Успенского монастыря я сфотографировала один из надгробных памятников. Положение тела скорбящей — скрытые покрывалом голова и плечи, прижатые к лицу руки, склоненная фигура — типичная пластика плача, легко опознаваемый ритуальный жест плакальщицы.
Пластика плача и будет объектом нашего внимания.
Я начну с контекста, который мне будет важен, и сошлюсь, во-первых, на положение Алана Дандеса, по которому фольклорные акты стоит рассматривать как проявления неких «глубинных чувств и побуждений», не имеющих иных способов артикуляции, кроме как те способы, к которым люди прибегают посредством коллективного, анонимного или стереотипного действия. Эта идея мне очень близка, она имеет прямое отношение к аффектам, эмоциям и чувствам, артикулируемым в пластике и речи похоронного ритуала. Причитание обеспечивает социально санкционированную форму для выражения того, «что не может быть проговорено более привычным и прямым образом».
Второй контекст, который я тоже хотела предложить в качестве теоретической рамки, — положение Клиффорда Гирца, предложенное им в работе о петушиных боях на Бали. Рассматривая петушиные бои, он сравнивает их с художественными практиками — например, с рассматриванием натюрморта или прослушиванием симфонического концерта. Казалось бы, такого рода практики должны проявлять или, точнее, отражать некое положение дел, реальность чувствования.
В действительности же, утверждает Гирц, это практики, созидающие способ чувствования. Художественные или игровые практики не отражают некую коллективную или индивидуальную субъективность, а создают ее. И делают они это за счет повторения:
...формы искусства создают и воссоздают ту самую субъективность, которую они призваны только изображать. Квартеты, натюрморты и петушиные бои — не просто отражения некоего существовавшего ранее образа чувствования, они — активная действующая сила в создании и поддержании такого образа чувствования.
Традиция похоронно-поминальных причитаний, несомненно, является одной из таких практик. Она обеспечивает носителям культур, в которых плачи присутствуют, доступ к определенного типа чувствованию, делают это чувствование проявляемым, называемым и возможным к разделению. Плачи дают место и время переживанию разрыва социальной ткани, случившегося из-за смерти, дают возможность признать состояние утраты как опыт, и поэтому роль и статус тех людей, которые это делают для себя и других, очень значимы.
Нам потребуется еще один контекст: это хорошо известная работа Марселя Мосса «Техники тела». То, как люди бегают, как плачут, и даже то, какие болевые ощущения они испытывают, — в значительной степени не физиологический, но культурный феномен. Телесные техники воспитываются обществом, которое либо поддерживает человека в тех или иных его телесных сценариях, либо пресекает их. Начиная с наблюдений Марселя Мосса, связанных с техниками использования человеком своего тела, для антропологов привычной становится мысль о том, что люди используют тело так, как это принято в том сообществе, которому они принадлежат. Но тем не менее очевидно и то, что культуральные различия в использовании тела ограничены возможностями тела и его строением: для того чтобы бежать, нужно переставлять ноги, для того чтобы родить, нужно напрячь мышцы в потугах, для того чтобы закричать, нужно набрать в легкие воздух.