Пелевину — 60. Литераторы и режиссеры — о том, почему его проза так актуальна
22 ноября главному мистификатору современной русской литературы, неуловимому Виктору Олеговичу Пелевину исполняется 60 лет. Мы попросили пятерых героев, связанных с писателем, объяснить, что Пелевин значит для России и как они сами впервые столкнулись с ним.
Мое первое знакомство с Виктором Пелевиным состоялось в 1993 году, когда отец дал мне, на тот момент семнадцатилетней, почитать «Жизнь насекомых», опубликованную, как сейчас помню, в журнале «Знамя». Сказать, что в этот момент произошла какая-то необратимая химия, связавшая меня с прозой Пелевина любовью на всю жизнь, будет преувеличением. Но с тех самых пор и вплоть до дня сегодняшнего Виктор Олегович присутствует в моей жизни в качестве ее неотъемлемого спутника, свидетеля и комментатора. Вообще мне кажется, что именно эта функция — наблюдать, концептуализировать и описывать судьбу современной России — удается Пелевину лучше всего. Более того, только ему она и удается по-настоящему — за это он в первую очередь и остается любим читателями на протяжении 30 лет. Если же говорить о конкретном читателе — обо мне, — то для меня главной книгой Пелевина остается «Священная книга оборотня», самый нежный, тонкий и странным образом оптимистичный из его романов. Мне дороги очень многие книги писателя: и эпический «Чапаев и Пустота», и головоломный iPhuck10, и пронзительный «Омон Ра», и беспросветный Transhumanism Inc., и гротескный «Generation П», но ни один из них в моих глазах не может сравниться с историей романтической и нелепой любви лисы-оборотня и волка в погонах на фоне привычной нам российской политико-экономической фантасмагории.
Первое знакомство с Пелевиным у меня состоялось в годы учебы на журфаке МГУ: «Generation П» был в программе факультативного чтения на одном из курсов современной литературы. Мы всей группой, настоянной на Эддах, Хармсе и Набокове, презрительно фыркали, недоумевая, как массовая литература просочилась в академическую программу.
Помню эту книгу: на обложке осенний оранжевый лес, в котором плюшевый медведь и кукла Барби, догги-стайл. Сейчас такую обложку пришлось бы замотать в три слоя девственного целлофана;) Второе знакомство — уже в издательстве в далеком 2007 году, когда я стала «жрицей» культа — приняла на себя редакторские обязанности от предшественника. Ощущения уже были другие: журфак окончен, за плечами работа в газете, Пелевин уже ближе, чем Эдды и Набоков.
Понимаете, ответить, что привлекает и что отталкивает, когда ты внутри, сложно. Привлекают безумный мир и ирония — смотрю, как эта же ирония бесит совсем юных, кто вырос в новой этике, как они отбиваются и не приемлют. А для нас (поколение сорокалетних) эта ирония — инструмент преодоления всех сложностей. Без нее мы бы не выжили. Привлекает и сам образ призрака русской литературы, такого летучего голландца. Такого просто больше нет. Отталкивает… Как бы это сказать аккуратно: я не могу читать его как свободный читатель. Это профессиональный спорт для меня теперь. А иногда так хочется просто из интереса.