«Мой дом называют клиникой неврозов»
Мне кажется, для Марии Ароновой нет ничего невозможного. Она грандиозная актриса и может сыграть абсолютно всё. Она очень преданна в дружбе — я это знаю по себе, и знаю достаточно давно. Она преображает пространство одним лишь фактом своего присутствия. У нее сильная энергетика, и всегда, что важно, действует на окружающих со знаком плюс!
Маша, ты, конечно, девушка семижильная: вчера отыграла спектакль «Мадемуазель Нитуш», который в ночи закончился, а с 10 утра уже бодрая на нашей съемке.
Да. (Улыбается.) «Нитуш» мы сыграли впервые после каран тина. С 17 марта я сидела на самоизоляции, а свой первый спектакль сыграла 27 августа. У меня впервые в жизни был такой длинный-предлинный перерыв. Я сначала очень, Вадик, по этому поводу переживала, а потом, стыдно признаться, поняла, что артистка я, наверное, процентов на сорок. Правду тебе говорю. Я домашний человек, я люблю нору. Я перебрала каждый сантиметр своего большого дома. Самое главное, что я была долгие месяцы с Симочкой наедине, ну с Женечкой и Симой.
С дочкой и мужем.
Да. Слушай, мы с Симой прочли всего Ги де Мопассана, мы прочли «Войну и мир» четыре тома, мы прочли Тургенева, Куприна. Единственное, у Симы началась школа, а у меня работа, поэтому Родион Романович...
…Раскольников...
...он подождет. Он бабку убил и был заброшен Симой, так как я уже начала работать. А так — это счастье небывалое, когда ты с близкими, когда ты с родными. Ни у одного артиста в привычной жизни так не получается.
И все-таки первое время ты сходила с ума, наверное, без этого бешеного ритма, в котором обычно живешь.
Я была, скажем так, потерянна.
К счастью, всё возвращается на круги своя. В этом сезоне в Вахтанговском планируется новый спектакль с твоим участием. Это «Мёртвые души», верно?
Так страшно об этом говорить, давай мы вообще пока оставим эту тему. Меня режиссер Владимир Владимирович Иванов, он же — автор инсценировки, попросил пока никому ничего не рассказывать. Я, как послушный ученик, молчу. Могу только сказать, что в феврале мы хотим выпуститься, поэтому в октябре должны начать репетировать.
Ты же очень давно в Вахтанговском театре не выпускала премьер.
Давно, очень давно.
Последний спектакль был «Троил и Крессида» в постановке Римаса Туминаса, это 2008 год.
В «Троиле и Крессиде» ко мне очень нежно относились ребята, которые делали мне латексное тело. Они были прелестные, они видели меня рембрандтовской женщиной-красавицей. А у Туминаса, мне кажется, задумка-то была другая: я должна была быть просто королевой целлюлита. За нее все воюют, за красавицу Елену. Понимаешь, ее много лет не видели люди, она сидит в башне взаперти, ну и разожралась там — это была идея Римаса. У людей шок был, когда я появлялась в латексе. Потому что действительно ощущение, что я на сцене голая стою. Но я была очень красивой женщиной с большой грудью — такой «Рембрандт» настоящий. Люди должны были молиться, увидев такую Елену.
Не знаю, как насчет твоей Елены, но я хочу тебе сказать, что ты сама с годами становишься всё краше и краше. Мы же с тобой сто лет знакомы, и мне есть с чем сравнивать.
У меня очень хороший художник по гриму — Екатерина Юрьевна Одинцова.
Это конечно. Но вот ты сидишь передо мной еще практически без грима — и такое прекрасное, красивое лицо, Маш!
У меня гениальный косметолог Елена Андреевна Федько. Гениальный. Я же аллергик, Вадик. Она мне делает крем. Мне почти 50 лет, а морщин нет. Если бы я еще была модница, если бы я еще вот этим занималась, то вообще была бы неотразима.
Насколько я знаю, тебя всегда мало интересовали платья, сумки.
К сожалению.
Спортивный костюм, кроссовки, удочка — вот твоя стихия.
Ничего не меняется, Вадь. Но есть, знаешь, какое оправдание? Много работы. Маршрут один и тот же: машина – театр – съемки, поэтому всё должно быть удобно. Вот дочка у меня в свои 16 лет очень хорошо владеет косметикой, интересуется модой, ей это нравится. Она очень любит ходить по магазинам, мерить всё. Если ты хочешь моей физической и моральной смерти — пригласи меня в магазин.
Вот до такой степени?!
До такой.
Но у тебя же есть вечерние наряды.
Есть, конечно, я стараюсь. У меня, например, есть чудесное очень удобное платье, но, когда я в нем пришла сниматься на восьмую программу, моя художник по гриму Катя Одинцова сказала: «Машуль, это уже просто неприлично. Давай что-нибудь подберем другое». Я знаю, что это неправильно, но измениться — выше моих сил.
Ну хорошо, когда ты надеваешь каблуки, ты себя ощущаешь как-то по-другому?
Несомненно. Я жду, когда всё это закончится. Ну я не знаю, это если на тебя надеть какой-то очень плотный корсет, сколько ты в этом корсете пробудешь? Это вот как у тебя спросить — тоненького, интеллигентного, прелестного, из хорошей московской семьи мальчика — почему ты не раскачанный?
Даже не знаю, что тебе на это ответить.
Вот и я не могу сказать, почему меня всё это тяготит. Тебе, Вадик, комфортно в этом состоянии. Представь себе, что ты раскачался. Ты же можешь это сделать? Но ты не тратишь колоссальное количество времени, чтобы быть с раскачанным торсом и так далее.
Тебе-то не нужен никакой спорт: села без подготовки на шпагат за одну секунду — и всё окей.
Ну слушай, это счастье. Вот если бы природа одарила меня чувством стиля, любовью к одежде. Конечно же, красиво одетые девочки — это привлекательно. Но для меня это большая работа. Может быть, если бы у меня было время... Хотя вряд ли, скорее я бы дома сидела с Симочкой, готовила бы, вышивала, убиралась. Немножко Господь так плюнул мне на маковку, когда я рождалась, но не учел, что я, в общем-то, не звезда. Не звезда я.
Тут я с тобой не соглашусь, моя дорогая.
Я серьезно тебе говорю. Я «своя». Мне часто люди, с которыми мы где-то знакомимся, отдыхаем вместе, говорят: «Где же я вас видел?», — а потом понимают: «Господи, извините, пожалуйста». Вот от меня идет ощущение своего, близкого, компанейского человека. Правильно это или нет — не знаю.
Ты сейчас мерила красивую одежду от Marina Rinaldi, тебе приятно было?
Несомненно. В этот бутик не оскорбительно прийти с моим телом. У меня есть спектакль, который я долгие годы играю с Борисом Васильевичем Щербаковым, он начал обрастать импровизацией. Называется спектакль «Свободная пара». Так вот там теперь есть текст: «Приходишь в магазин и понимаешь: ты — нелюдь. Они шьют только на твою левую ногу, и то, пока она не отекла». Поэтому редкий случай, когда есть хорошая и качественная одежда твоего размера. А в Marina Rinaldi мне приятно приходить, потому что там есть достаточное количество вещей, которые мне велики. (