Три страшных башкирских рассказа про память
В Уфе родился рэпер Моргенштерн, автор великих строк о конце литературы:
эй эй эй больше нету слов
эй эй эй слов больше нету слов
эй эй больше нету слов
эй эй знаешь почему
мне лень мне лень
мне лень мне лень
На самом деле литература только начинается. Мы продолжаем путешествие в поисках талантливых писателей, еще не вошедших в литературный истеблишмент. Следующая остановка – Уфа.
С Дианой Давлетбердиной мы познакомились красиво: в золотых октябрьских Жигулевских горах, в заброшенном пионерлагере «Юность», на фестивале Анищенко. Опытные писатели бухали и ныряли в Волгу, неопытные читали стихи, в стихах я не разбираюсь, но у Дианы были неплохие, и она позвала меня на родину, в Башкирию.
В Уфе случился другой провинциальный фестиваль, «Поколение Z», и там, в какомто ДК, на истерзанной школьной парте, роясь в текстах, не попавших даже в лонглист, я нашел два отличных.
Сегодня перед вами три молодые русские писательницы, три мастера башкирской миниатюры. Все они работают с памятью. Лидия Леонтьева пишет обманчиво наивные тексты про ад детства. Диана Давлетбердина – башкирские заговоры, чтобы не затянуло в прошлое. Но слова бессильны, нужны действия, и потому в рассказе Лены Хановой приносят священную жертву, чтобы память не сожрала.
Продолжение путешествия – в следующих номерах, а пока пристегните ремни.
Е. Бабушкин
Я играю одна
Лидия Леонтьева
Бум
Бум. Еще одна тарелка об пол.
Бум. Зачем они это делают, ведь мы из них кушаем.
Бум. А если тарелки закончатся?
Бум! Бум! Бум!
На следующий день я тоже разбила всю посуду. «Папе тарелки не нравятся, он потому их и бьет, да?»
Мама так сильно ругалась, что папа почти снял ремень. Обидно, я хотела как лучше. Даже не тронула чайный сервиз. Папа подарил его маме. Раз это подарок, то наверняка не разобьет. Надеюсь, хотя бы противной каши по утрам больше не будет. Тарелок-то нет.
Прятки
Я люблю играть. Прячусь под одеялом и жду, когда мама начнет меня искать. Она всегда меня долго ищет, а когда находит – радуется и обнимает. Только теперь она не играет со мной, я могу пролежать под одеялом весь день. А она ходит по дому, с кем-то ругается по телефону.
Мне уже хочется обижаться. Я лаю, как наша собачка. Мама ходит туда-сюда, часто сморкается, кому-то звонит. Номер занят и нужно перезвонить позднее. Может, мама звонит на мой телефон, который поет песенками из мультиков? Мне уже жарко и тяжело дышать, я смотрю на маму из-под одеяла. Она сидит на стуле. Взгляд у нее застывший, глаза мокрые и пустые.
Она не шевелится, я – тоже.
Мама расстроена, что не может меня найти! Бедная моя мама! Я скинула одеяло, подбежала к ней и заплакала: «Я тут, мамочка! Прости!», а она на меня не посмотрела. Ни сейчас, ни потом.
Спокойно
Сейчас папа купит себе брюки, и мы спокойно поиграем. Папа надел брюки и пошел в них на работу.
Сейчас мама купит хлебушка, и мы спокойно поиграем. Мама купила бутылку и заперлась с ней на кухне.
Я играю одна.
От улыбки
Мама не улыбается.
Мама потеряла улыбку.
Я в первый раз сама собрала игрушки, чтобы ее найти. Но улыбки нет.
Я спросила у мамы: «Где?», а она ответила, что, наверное, потеряла улыбку где-то в другом месте:
– На улице, что ли? Во дворе, в песочнице?
После песочницы мама стала меня отмывать, а когда я спросила, почему папа не приходит, ей случайно мыло в глаза попало. Неуклюжая моя мама.
Ничего, завтра я точно найду ее улыбку. Может, она в моем шкафчике в детском саду?
Туалетная бумага
Папа всегда был чем-то занят. Наверное, очень важным, раз посвящал этому все свое время. Я гордилась им и тайно верила в то, что он супергерой. Однажды я спросила:
– Папа, а я могу тебе чем-то помочь?
– Да. Не мешать мне.
Видимо, я не подходила для чего-то важного. Жаль, что я не одна из этих бумаг, в которых он всегда копался, а так, всего лишь бумажка. В этом доме все только и делают, что мной подтираются.
Под кроватью
Его зовут Руслан. Он не похож на других мальчиков, даже на папу. Папа обычно грустный, а Руслан всегда веселый.
Он красивый и нравится всем девочкам, но больше всех – мне. Я к нему не подхожу. Ничего особенного во мне нет. Руслан говорит, что все девочки – принцессы. Значит, я тоже. У меня есть мечта, что когда-нибудь Руслан освободит меня из нашей маленькой комнаты.
Только у нас во дворе все ребята поют «тили-тили тесто», когда Кристинка выходит гулять. Она похожа на Рапунцель, особенно когда Руслан зовет Кристинку играть. Она выглядывает с балкона и блестит своими золотыми волосами. Наверное, у них правда тили-тили.
Когда я вижу Руслана, мне хочется спрятаться куданибудь. Самое лучшее место – под кроватью. Я обычно так и делаю. Под кроватью мне снится, как я и Руслан живем долго и счастливо где-нибудь очень далеко от дома.
Я просыпаюсь от визга разбитой тарелки, снова не попавшей в цель.
Вижу Руслана с Кристинкой на троне.
Так и живем.
Ведь так
Раньше мама говорила, что папа живет в фотографии, которая стоит в рамке на полке.
Мне до нее высоко.
Непонятно, почему папы нет, а мама есть и рядом, ведь она тоже с ним на фотографии, правда, немного другая: смеется, красиво одета, а сзади море, как из телевизора.
Потом как-то раз к нам пришел дяденька, и мама сказала, что я должна называть его папой и как будто он вообще теперь – мой папа.
Я ничего не поняла, у меня уже есть папа, откуда взялся еще один?
Я подошла к маме с фоторамкой, то есть с папой, чтобы решительно спросить. На что она обняла меня крепко со словами: «Новая жизнь», забрала папу и спрятала, оставив на моем плече мокрые следы.
Интересно, что за «новая жизнь», а если вдруг придет другая тетя и скажет, что она теперь моя мама, я сойду с ума.
Я не знаю, как сходить с ума, но иногда это происходит с мамой, если делаю что-то неправильное. Неправильно, если два папы и две мамы, ведь так?
Тот дяденька теперь тут поселился и иногда приносит мне конфеты, а вчера подарил страшно красивую куклу. Только я не перестала вспоминать о папе.