Континентальный выбор
28 стран, 4 дня голосования, 751 депутатский мандат, которые вручат от имени 512 млн жителей стран ЕС — транснациональных выборов такого масштаба, как те, что определят состав Европейского парламента в конце этой недели, мир еще просто не знал. Стоит добавить — они еще и юбилейные: Европарламенту стукнуло 40 лет, за это время он восемь раз, строго по 5-летнему графику, менял свой состав, ныне еврогражданам предстоит выбрать девятый. По прогнозам, которые появлялись в СМИ, грядущий континентальный выбор и самих европейцев, и мир удивит — настроения избирателей стабильной преемственности не гарантируют никому, а сенсаций на нынешних выборах ждут не только политики и партии, но даже страны. «Огонек» попытался вникнуть в детали.
В далеком 1979 году первые выборы в Европарламент, затеянные президентом Франции Валери Жискар д’Эстеном и канцлером ФРГ Гельмутом Шмидтом, выглядели дивертисментом, или, как сейчас сказали бы, интертейментом. Ну чем не забава — выбирать прямым и всеобщим голосованием общих парламентариев для 9 стран ЕС, которые еще не перестали называть Общим рынком, которых разъединяли границы, а объединял вместо евро непонятный экю, и которые, что самое главное, были вжаты во льды холодной войны американо-советским противостоянием? Президент и канцлер идею (она была в том, чтобы «внедрить больше демократии в евроконструкцию») до конца довели, а ВЖЭ под выборы и, если не ошибаюсь, в их честь даже сыграл на съезде аккордеонистов Старого Света в альпийском городе Шамбери. Что греха таить, любил он это дело.
Вызов был не по времени смелый: демократия, вдохнув реальную политику в евроконструкцию, еще и подорвала блоковую дисциплину, в ту пору, казалось, незыблемую. В первый же состав Европарламента капиталистического Общего рынка прошли коммунисты, в следующий — никому неведомые «зеленые», родом из молодежного бунта 1968-го, потом — крайне правые радикалы Ле Пена (см. «Европейский трамплин»). Все эти скандалы с проникновением политических маргиналов в святая святых демократии показали иное, неприлизанное лицо Европы и стали визитной карточкой Европарламента: если на национальных выборах хитрые фильтры таких отрубали, то тут пар шел в гудок — да еще какой!
Европарламент мало-помалу стал полем для смелых экспериментов, которые, однако, оставались продолжением национальных, а не европейских дискуссий. Кто-то умный сказал: это все потому, что невозможно создать народ под парламент, эта штука работает только наоборот — словом, при всем благородстве затеи 1979 года «европейского народа» не получилось. Ни тогда, с ходу. Ни, как уверяет большинство аналитиков разноязыких стран и народов Старого Света, за 40 лет, что прошли с тех пор.
Присмотритесь: каждый избиратель на евровыборах голосует все равно за свое. Франция, огорошив мир бунтом желтых жилетов против любой политики, кроме местной, опять выбирает скучно — между списком Макрона и списком Марин Ле Пен, как в 2017-м. Германия выясняет, остановилось ли падение рейтинга постмеркелевского ХДС и лидеров социал-демократов в пользу набирающих очки «зеленых» и грозных новых правых из Альтернативы для Германии (АдГ). Италия решает, каким популистам отдаться, хотя всего год назад слепила из них правительство (см. интервью Эмилио Джентиле ниже). Но круче всех в текущем сезоне, конечно, британская пьеса: устав от бесконечной драмы о чисто английском самоубийстве, избиратели и политики туманного Альбиона готовятся перенести сериал «Брексит» в стены Европарламента — мол, мы теперь вас замучаем размышлениями о том, как нам лучше от вас уйти (см. ниже). В общем, и они голосуют — вроде как на прощание. Шекспиру не снилось.
Эффект «брексита»
Все это увлекательно, но по большому счету не новость.
Новость в другом. Именно к этим выборам — спасибо Трампу — стало понятно: последствия своих кризисов и геополитических проколов та же Америка сплавляет и будет сплавлять в Старый Свет. Соответственно, потребность в собственной европейской повестке выше, чем когда-либо. Страшные по размерам госдолги, которые ставят на грань выхода из ЕС то Грецию, то Италию; кричащие различия в уровне жизни по континенту; чудовищная волна неконтролируемой иммиграции, которая ставит под удар идентичность стран и столиц (начиная с Брюсселя); защита интеллектуальной собственности, с которой ЕС не справляется в цифровую эпоху; нарастающая зависимость в оборонной и внешней политике, не говоря уже о борьбе с терроризмом — эти центральные для континента вопросы, увы, так и не стали ключевыми в кампании ведущих политиков и партий. За одним исключением.
Эти сюжеты, а главное — то недовольство, которое они вызывали, взяли на вооружение новые лидеры, которых принято называть популистами. Процесс запустил «Брексит» в 2016-м. Как удивительно точно заметил газете Le Figaro спецпереговорщик ЕС с непредсказуемой британской стороной Мишель Барнье (он один из тех, кого прочат на высшие посты в ЕС после выборов), «52 процента британцев проголосовали против ЕС, а если точнее, то против последствий глобализации, от которой ЕС их не защитил. Сегодня это социальное недовольство распространилось на все регионы Европы, и все национальные лидеры должны это понимать».
Вот он диагноз. С той оговоркой, что понимать кое-где поздно: в Италии «недовольные» уже у власти, вопрос в том, куда они свое «недовольство» дальше направят. Премьер Венгрии Орбан, известный жесткой политикой по отношению к мигрантам, на прошлой неделе был принят в Белом доме Трампом как единомышленник. («Он парень противоречивый, но это во благо,— сказал президент США.— Зато крепкий. А у Европы проблемы потому, что она не идет по его пути».) Из Польши в ту же компанию заманивают правящую «Право и справедливость» (ПиС) вместе с президентом Качиньским. Идеолог этого «интернационала националистов» — экс-советник Трампа Стив Бэннон, открывший офисы в Брюсселе и Риме, последнее время, правда, в тени, но чувствуется: работа идет. Апофеозом должен был стать всеевропейский предвыборный митинг суверенистов в Милане (он прошел в субботу, уже после сдачи этого номера), куда вице-премьер Италии Маттео Сальвини демонстративно зазывал всех соратников: от перечисленных выше до единомышленников из Франции (Марин Ле Пен), ФРГ (АдГ), Финляндии (партия «Настоящие финны»), Эстонии, Австрии, Нидерландов, Бельгии, Испании, где прорыв крайне правых впервые со времен Франко на первые роли (пусть пока в регионах) произвел полный фурор.
Вопросы на завтра
Аналитики сулят популистам не меньше четверти голосов избирателей по совокупности (25 процентов мандатов). Но оговариваются: взять эти голоса — одно, а вот объединить их — совсем другое. Это и будет главной заботой Бэннона, Сальвини, а может, и какого-то нового игрока.
Почему? Да потому, что проатлантический польский ПиС сторонится пророссийского «Фидеса» Орбана (единого мнения по мигрантам мало). Марин Ле Пен и Сальвини близки по взглядам, но конкурируют за влияние. Немцев из АдГ напрягает итальянское пренебрежение к экономике и т.д. Впрочем, не стоит забывать, что патриоты сегодня прагматики: они усвоили урок и больше не рвутся ни из ЕС, ни из еврозоны, хотя еще год назад рассуждений об «Иксите», «Фрексите», даже о «Дексите» (последнее — про Германию) было с избытком. А теперь все, после «Брексита» — никаких «кситов». Патриоты идут в Европарламент, чтобы строить свою Европу.
Что из этого получится, вопрос открытый. Попытка президента Франции противопоставить «борцам за вчера» «полюс прогресса» (он, к слову, тоже не «клеится») и свести евровыборы к соревнованию популистов и прогресситов вряд ли остановит лавину, причем даже во Франции. Через неделю, конечно, увидим. Но, как представляется, соотечественник Эмманюэля Макрона Мишель Барнье, плотно поработавший с английскими «брекситерами», повестку Европы на завтра сформулировал более точно и социально. «У либерализма (читай — современного капитализма.— „О“) должны быть правила,— убежден бывший комиссар Евросоюза по внутреннему рынку,— он должен подчиняться определенным нормам этики, а мы дали банкирам вольницу и заполучили кризис 2008-го, за что расплачиваемся до сих пор миллионами безработных и падением общеевропейского ВВП».