«Ренессанс политического ислама заканчивается»
Страны Ближнего Востока будут все больше осознавать свою субъектность. Но это значит, что у них все сильнее будет звучать именно национальная тематика, национальный интерес
Каких стратегий придерживаются страны Ближнего Востока в рамках формирования нового многополярного мира. Как и когда может быть завершен конфликт в Красном море? Что может предложить Россия этому региону исходя из своих стратегических интересов? Об этом «Монокль» поговорил с вице-президентом Российского совета по международным делам Михаилом Маргеловым.
— Михаил Витальевич, вы долгое время возглавляли комитет по международным делам Совета Федерации, в котором занимались проблемами глобального Юга. Потом, когда перешли с госслужбы в бизнес, были связаны с этим регионом. Сейчас вы возглавили кафедру в Институте стран Азии и Африки МГУ. Поэтому хочется подробно поговорить с вами о долгосрочных трендах, которые складываются на Юге мира.
Когда концепция многополярного мира стала ведущей, все поначалу казалось просто. Многополярный мир — это мир, где нет одного центра и много стран или групп стран равновесно влияют на глобальную политику. Но эта простота была иллюзией. В деталях по каждому направлению понимания нет: кто там играет, во что, какие стратегии у разных стран.
Конфликт в Красном море для людей, занимающихся экономикой, вдруг открыл тот факт, что существует огромный, имеющий принципиальное логистическое значение регион, политическая судьба которого совершенно непонятна. Так как непонятно, в чьих руках она находится. И кажется, что эта неопределенность сложилась именно сейчас. То есть три–пять лет назад можно было сказать, что судьба Ближнего Востока находится в руках американцев и они так или иначе разруливают ближневосточные отношения.
— Не так все одномерно…
— И поэтому первый вопрос: Красное море, хуситы, американцы и англичане, их подавляющие… Чем это все может закончиться и как быстро? А дальше хотелось бы пройтись по политическим стратегиям основных стран этого региона.
— Давайте отойдем в глубь истории. В свое время французы построили Суэцкий канал, совершив революцию в мировых торговых путях. И на выходе из Красного моря в Баб-эль-Мандебском проливе поставили свою базу. Сейчас мы ее знаем как государство Джибути. Британцы, понимая, что им надо поддерживать баланс с французами, захватили Аден, впоследствии ставший столицей Народно-Демократической Республики Йемен (Южный Йемен), и создали там свою колонию. В результате французы вместе с англичанами, которые имели очень сильные позиции в Египте, контролировали Суэцкий канал, и они же вместе с англичанами контролировали Баб-эль-Мандебский пролив с двух сторон.
Остальной же Йемен, который не попал под британское владычество, чудесным образом так и не стал ничьей колонией. Мы знали его как Северный Йемен, или Йеменская Арабская Республика. Там у власти сначала был имам зейдит. Зейдиты — это секта шиитов, а шииты — меньшинство в мусульманском мире, но активное меньшинство.
Потом, в 1960-х, случилась революция, пришли прогрессивно настроенные офицеры, и во главе Йемена встал танкист Али Абдалла Салех, тоже шиит, зейдит, но более умеренный. И тогда суннитов допустили в экономику, во власть, и возник баланс интересов между шиитами и суннитами. При этом зейдитов — сторонников имама поддавливали. Доподдавлялись до того, что зейдитская радикальная оппозиция консолидировалась вокруг семейства Аль-Хуси. С ними обошлись жестоко, как принято на Востоке, но их последователи сплотились, и потихоньку хуситы стали прибирать страну к рукам. Они опирались и опираются на поддержку Ирана, для которого принципиально важно иметь свои рычаги влияния в этом регионе.
— А почему?
— Иран испокон веков конкурирует с Саудовской Аравией и с Турцией за влияние в исламском мире. И это не просто политика, это нечто большее, более сложное для понимания людьми Запада и даже россиянами, связанное с мировоззрением мусульман, их верой. Две суннитские страны не просто из политических соображений претендуют на то, чтобы стать лидерами в мусульманском мире. Саудовская Аравия указывает: на ее территории находятся две из трех исламских святынь. Турки же никогда не скрывали, что они де-факто возрождают Османскую империю. Мало кто помнит, что одним из первых действий Эрдогана на посту премьера было введение безвизового режима со всеми странами, ранее входившими в Османскую империю.
И понятно, что Иран, который позиционирует себя как главная шиитская держава, достаточно активно ведет себя на той территории, которая традиционно была подконтрольна суннитам. Например, очень окрепли шиитские движения в Ливане благодаря солидарности со стороны Ирана.
— В чем стратегический замысел Ирана? Зачем ему нужно Красное море?
— В мусульманском мире со времен разделения на суннитов и шиитов отношения между ними очень непростые. А Красное море — это ныне один из центров пересечения интересов, с одной стороны, Турции и Саудовской Аравии, а с другой — США, ЕС и азиатских «тигров».
— То есть Иран мыслит себя как…
— Если говорить сугубо о политике, то как глобальная держава.
— Неужели? Пока они довольно небольшие.
— Ну, дело тут, я уже обращал внимание, не совсем в размерах. Иран, естественно, заинтересован в том, чтобы наращивать свое влияние. И иранцы последовательны в том, что они делают. Но и Турция не собирается утрачивать влияние на Ближнем Востоке. Я был свидетелем того, как в Восточном Иерусалиме вывешенные в лавках у торговцев портреты Ясира Арафата в течение десяти лет сменились на портреты Эрдогана. Причем турки сильны своим влиянием не только политическим, но и экономическим. Турецкие строительные компании при господдержке приходят строить туда, где еще не закончилась гражданская война. Например, в той части Ливии, которая подконтрольна триполийскому правительству, главные строители — турки. Турки работают и в Сомали, которое, казалось бы, не вполне легитимно, турки приходят в подсанкционный Судан. У компании Turkish Airlines самое большое покрытие на африканском континенте. С ними мог когда-то соперничать ливийский лоукостер, но после Каддафи, конечно, у ливийцев не те возможности.
— И все-таки разрешится ли конфликт в Красном море и как? Сейчас он уже так сильно обрушил логистику, что трудно вернуться к прежним условиям…
— Сейчас многое будет зависеть от того, ответит или не ответит администрация Байдена на атаку американской базы в Иордании. Если ответит, например, ударами по Ирану, ситуация вообще может выйти из-под контроля.
— А если не ответит?
— У Байдена будут большие проблемы во внутренней политике, республиканцы скажут: «Ты слабый президент».
— А миру что было бы выгоднее? Чтобы он ответил?
— Миру были бы выгоднее мир и стабильность.
— Это понятно. Но ведь если США не ответят, то Иран почувствует свою силу, однако есть ли у него какое-то стратегическое видение выхода из этого конфликта?
— Я не думаю, что у Ирана есть какое-то стратегическое решение. Понятно, что в стратегической перспективе и Саудовская Аравия, и страны Персидского залива опасаются утверждения режима хуситов в Йемене. Потому что во время «арабской весны», в 2011–2012 годах, шииты восстали практически во всех странах, где есть шиитское меньшинство. А оно есть и в Саудовской Аравии, и в Бахрейне, и в Катаре. И их всех задавили достаточно жестоко. Единственная страна, где шииты получили реальный контроль, — Йемен. Саудовская Аравия довольно долго и безуспешно вела открытую войну против хуситов, но сейчас хуситы, возможно из-за собственных просчетов, попали в крайне тяжелую ситуацию. И то, что британцы и американцы стали наносить удары по точкам базирования их ракет, на мой взгляд, говорит о том, что Запад не остановится и рано или поздно будет какая-то наземная операция, повышающая риск большой войны на Ближнем Востоке.
Мы все помним и войну Ирака против Кувейта, и войну Ирака против Ирана. К сожалению, все войны на Ближнем Востоке — это долго длящиеся, очень кровавые конфликты. Я не прогнозирую в краткосрочной перспективе разрешение ситуации вокруг Красного моря. В том числе из-за возможного осложнения ситуации вокруг Египта. Понятно, что сейчас одна из стран, которые теряют деньги, — Египет. Потому что для египетской казны были очень важны те деньги, которые шли от трафика через Суэцкий канал. И очень бы не хотелось, чтобы это сказалось на внутриэкономической стабильности этой ключевой арабской страны.
— Вы говорите о большой ближневосточной войне. А зачем это Ирану? Он выжил в условиях санкций, начал развиваться. Зачем ему ввязываться в большую войну? Не проще ли отступить? Ну хорошо, Запад еще тут немного похозяйничает…
— К великому сожалению, мы видим на многих примерах, что за вооруженными конфликтами на Востоке часто стоят иррациональные, с точки зрения человека, воспитанного в европейской традиции, объяснения. Власть в Иране имеет свои идеологически значимые особенности. И помимо президента, который, по сути, выполняет роль главы правительства, власть в Иране есть у аятолл. Поэтому в Иране видят мир через призму именно шиитской ветви ислама. В том числе через призму тех испытаний, через которые пришлось пройти шиитской ветви ислама в отношениях как с Западом, так и с суннитами. Поэтому у того, что делает Иран, есть очень серьезное идеологическое обоснование.