Коллекция. Караван историйЗнаменитости
Юрий Соломин: «Понадобилось 25 лет работы в театре, чтобы Царев спросил, какая у меня мечта...»
В январе от нас ушел Юрий Соломин, одна из самых ярких звезд советского кинематографа. Зрители всех поколений любят «Адъютанта его превосходительства», «Обыкновенное чудо», «Летучую мышь», «Дерсу Узала» и еще десятки кино- и театральных ролей необыкновенного артиста, обладавшего неповторимым обаянием. Он много лет возглавлял Малый театр, который стал для него, без преувеличения, родным домом. Сегодня мы публикуем интервью с Юрием Мефодьевичем, которое он давал главному редактору журнала Анжелике Пахомовой.
Когда я пришел в Малый театр, молодежи в труппе было очень мало. Репертуар держался на таких теперь уже легендах, как Игорь Ильинский, Борис Бабочкин, Михаил Жаров, Елена Гоголева, Вера Пашенная... Кстати, именно к легендарной русской артистке Вере Николаевне Пашенной, которая в 1953 году набирала в Училище имени Щепкина свой последний курс, я тогда и поступил. Конкурс в тот год был жуткий! Подавали заявление до пяти тысяч человек, а принимали всего человек двадцать пять. Я, ехавший восемь суток на поезде из Читы и боявшийся Москвы до такой степени, что ходил по улицам с отцом, не слишком надеялся... Но прошел два тура! Однажды отец сообщил мне, что, пока я сдавал экзамены, его обворовали. Пропали документы, деньги, билеты на поезд — в общем, все! Чудом ему удалось получить бесплатные обратные билеты, и он пришел за мной: «Надо уезжать. Иди к Пашенной и скажи ей: если она тебя берет, то пусть берет. А если нет, то уедем обратно в Читу...» А надо было пройти еще два тура. Я разыскал в училище Веру Николаевну, вызвал ее. «Что тебе, деточка?» Я ей все рассказал и добавил: «Если вы меня берете, то берите!.. А не возьмете — я тогда уеду в Читу!» Она задумалась. Потом сказала: «Оставайся». И одно это слово, сказанное Пашенной, решило всю мою дальнейшую судьбу. Я побежал к отцу, проводил его на Ярославский вокзал. На последние деньги мы купили с ним два килограмма знаменитых московских сухарей. Килограмм он взял с собой в поезд, а второй остался мне... Так началась моя жизнь в Москве.
Даже после ограбления Яблочкина вышла на сцену
Со второго курса мы, студенты, начали выходить на сцену в массовке. За выход получали полтора рубля, что, если честно, было для нас очень важно. Тем более что в театре для актеров работал буфет, где мы могли «погулять» и позволить себе даже сосиски. Буфетчицы нас знали и могли покормить в долг. Так что даже если совсем не было денег, голодными из театра мы не уходили... Но это мелочи. Главное — ЧТО это был за театр! Я ведь застал времена, когда наши «старухи» (мы их с любовью так называли: «старухи из императорского театра») приходили в гримерку с иконами. Рыжова, Турчанинова, Яблочкина... Рыжова рядом с иконой на гримировальный столик клала разные вещички памятные, мамины — ритуал у нее такой был. А когда костюмерша (или, по-старому, одевальщица) помогала Рыжовой облачиться в костюм, та давала рубль — на чай... По привычке. Для старой актрисы рубль означало — еще тот рубль, прежний, золотом, то есть солидное вознаграждение. Но времена изменились, и рубль тоже, он давно обесценился. И одевальщица, от души поблагодарив, выходила за дверь и говорила нам: «Ну что? Опять рубль дала!»
Великая артистка Александра Яблочкина, блиставшая в конце XIX века вместе с Ермоловой, была нашей «госпожой». Когда я пришел в театр, ей было уже под 90 лет, но она все еще играла. В спектакле «Ярмарка тщеславия» ее вывозили на сцену в кресле негры. Иногда таким негром бывал я. Так вот, ее всегда волновал вопрос, кто ее сегодня вывозит. Она просила «негров» приходить задолго до спектакля и проводила с нами долгую беседу: с какого курса, кого хотите играть? Представляете, какое отношение у нее было к профессии?.. Как-то с Яблочкиной произошел очень неприятный случай — ее обворовали. Пришли к ней домой молодые люди, представились драматургами. Она была одинокой, вместе с ней жила такая же пожилая суфлер Малого театра. Они открыли молодым людям дверь, те тут же их связали. Яблочкину положили на диван, все-таки народная артистка, известная... А суфлера заперли в ванной комнате. Конечно, у Александры Александровны было много ценных вещей, много подарков. Она внимательно наблюдала, как грабители складывают в сумку ее драгоценности, украшения, а потом говорит: «Ребятки, я же актриса, это все бутафория». И они ей поверили, взяли какие-то старинные часы, еще что-то и ушли. А Яблочкина с суфлером так и остались связанными. Только через несколько часов кто-то к ним пришел и освободил их. А вечером Яблочкина должна была играть в «Ярмарке тщеславия» ту же роль, что играли еще две актрисы — Фадеева и Гоголева. Когда в театре узнали о происшествии, то позвонили Яблочкиной и сказали: «Александра Александровна, вы, наверное, сегодня не сможете играть, переволновались, мы вызовем Гоголеву...» Она ответила: «Нет-нет-нет, Леночка еще наиграется». Они никак не могли наиграться, эти «старухи».
Что касается Елены Гоголевой, она славилась строптивым характером. Но у меня, после того как я играл ее сына в пьесе «Пучина», сложились с ней добрые отношения. Меня поразило, что она никогда не выходила на поклоны, пока я не откланяюсь. И сколько я ни сопротивлялся, она прямо выталкивала меня на сцену: «Нет-нет, я — после вас!» Когда, много позже, у меня появился первый автомобиль и я всем с гордостью предлагал: «Подвезти?» — меня, как молодого водителя, боялись, никто не соглашался. И только Елена Николаевна, смелая женщина, рискнула: «Пойдем! Посмотрю, как ты водишь...» А вот с другим корифеем нашего театра, Борисом Бабочкиным (знаменитым Чапаевым), у меня не сложилось... Как-то он раскритиковал меня за ту самую роль в «Пучине», которую я играл с Гоголевой. Он так завелся на худсовете, стал показывать, как надо играть. Наша старейшая актриса Елена Шатрова даже сказала: «Борис Андреевич, перестаньте, это вы бы так сыграли, а он сыграл по-другому». Вскоре после этого Бабочкин поставил «Грозу» Островского и предложил мне главную роль. Я отказался, все еще был обижен на его критику... Потом боялся даже встречаться с ним, мне было как-то неудобно. Когда я его видел в коридоре, то быстро проходил, лишь бы не общаться. Слава богу, незадолго до его смерти мы помирились. Встретились случайно на Московском кинофестивале, где меня награждали за фильм «Дерсу Узала», он поздравил меня. И я вдруг понял, что обижаться было глупо. Мы даже сели рядом. А буквально через несколько дней Бабочкину стало плохо с сердцем, когда он вел машину, он успел заглушить двигатель и умер...