Коллекция. Караван историйЗнаменитости
Севастьян Смышников: "Репетируя со мной роль Бумбараша, Машков ни с кем меня не сравнивал"
Сева Смышников - молодой актер Московского театра Олега Табакова. В театральную школу его принимал сам Олег Павлович. А в "Табакерку" - Владимир Машков. Он же сразу доверил дебютанту главную роль в легендарном спектакле "Страсти по Бумбарашу". Мы поговорили с Севой о том, как он делал первые шаги в столице, и о планах на будущее.
— Сева, поговорим об атмосфере вашего детства. Я, конечно же, в курсе, что вы из театральной семьи. Ваш отец Юрий Смышников много лет работает в Воронежском театре драмы... С какого возраста вы — закулисный ребенок?
— Я точно знаю, что это очень ранний возраст, мне было, наверное, года четыре. Потому что часто не с кем было оставить. Я сидел у пульта помрежа, смотрел спектакль и старался соблюдать правило... Мне помощник режиссера однажды сказал: «Запомни, если ты видишь зрителя, значит, зритель видит тебя, поэтому аккуратнее». Мне казалось забавным, как меняется папа, когда выходит на сцену. Например, там был военный спектакль, назывался «Как это все далеко — любовь, весна и юность...» по произведениям Платонова. У него был грим — усы, военный костюм капитана. Мне казалось странным, почему он на меня вообще не смотрит, почему он какой-то другой... Я с радостью подъедал реквизит, унесенный со сцены: яблоки, картошку, хлеб, чай. Помню, что чай всегда был холодный. Помню этот особенный театральный запах... Артисты всегда много курили, это был запах табака и каких-то старых костюмов. Такая особенная атмосфера...
— У вас в семье существовал культ театра? Ну, когда все для искусства, а ребенок чувствует себя без внимания.
— Да нет, мне повезло, меня все очень любили. Я — единственный ребенок. Наоборот, я бы сказал, что иногда чувствовал чрезмерное внимание. Меня постоянно занимали чем-то. Я с пяти лет занимался бально-спортивными танцами, в общей сложности посвятил этому 11 лет. Мы постоянно ездили с мамой в Москву на соревнования.
— По своей воле туда пошли?
— Мне было пять лет, я не знал, что это, меня привели. Спросили: «Тебе нравится?» Видимо, я ответил, что нравится, и вот я остался там. Это особый мир. У нас были европейская и латиноамериканская программа танцев. Танго, венский вальс, квикстеп, фокстрот, самба, ча-ча-ча, румба... Это настоящий спорт. Костюмы — фраки, и не обычные, а воротнички полностью зажимали тебе шею, чтобы фигурность сохранялась, все у тебя по струнке. Это правила игры — либо ты их принимаешь, либо нет. Но зато, как любой спорт, это приучает ставить цели и достигать их.
— У вас какие-то серьезные конкурсы были пройдены?
— Ну, самые большие конкурсы — это Москва, Санкт-Петербург, «Крокус Сити Холл», там и сейчас соревнования проходят. Собственно, как только поступил в Школу Табакова, ушел из танцев. В 15 лет выиграл свой последний турнир, мы стали чемпионами Московской области и Московского округа. Взяли эту награду с партнершей, и все, я сказал, что бросаю эту историю, уезжаю учиться в Москву.
— Как вы узнали о Школе Табакова?
— Я оканчивал 9-й класс. Мама увидела в интернете объявление о наборе. Я точно помню, что до отсмотра в Москве оставалось пять дней. Меня привлекло имя Олега Павловича Табакова. Я знал, кто это такой, мне папа и фильмы все показывал. Я сразу нарисовал себе в голове, как это, наверное, интересно, какие там ребята, наверное, интересные поступают. Но я понимал: это непросто. Я по спорту был знаком уже с так называемым блатом и думал, что он везде. У меня не было цели точно поступить, мне было интересно попробовать, как меня оценят, насколько далеко я пройду. Подготовил стихотворение, несколько басен, прозу... Сел с мамой в поезд, и мы поехали.
— Большая была конкуренция?
— Было много людей даже не внутри, а перед зданием, на Чаплыгина, там стояла очередь. Мы часа два с половиной с мамой ждали, чтобы просто зайти. Потом нас по одному отсматривали педагоги в разных аудиториях. Ты не знаешь, к кому попадешь, кто тебя будет смотреть первый раз. Я попал на самый сложный уровень, мне кажется, к Михаилу Михайловичу Хомякову. Это был грозный седовласый мужчина, сильный, уверенный, с низким голосом. И вот здесь я испугался немножко, потому что понял, что он какой-то очень основательный человек, а я, наверное, не подхожу под его категорию. Он поговорил со мной и спросил:
— Сможешь подойти сюда к пяти, через четыре часа?
А я запомнил, что мы с мамой уезжаем, у нас поезд в 16.30. И отвечаю:
— Да я не знаю, у нас поезд...
— В смысле, поезд? Старик, я тебя зову дальше, на прослушивание...
Тут я все понял, мы сдали билеты. Когда меня допустили на туры, я остался в общежитии на три дня и стал готовиться. На третьем туре был Олег Павлович.
— Вот про это давайте подробно.
— Я запомнил, что он был в очках, каких-то темно-фиолетовых, модных. На нем был желтый клетчатый пиджак и то ли голубые, то ли белые брюки... Рассказав все свои стихотворения, басни и прозу, я увидел такую картину. Олег Павлович наклоняется к Виталию Михайловичу Егорову и на ухо в абсолютной тишине что-то ему говорит. Виталий Михайлович на меня смотрит и так кивает головой... Этот шепот и кивание заставили меня испугаться. Я очень сильно расстроился, сел и думаю, даже в глаза мне не сказали, что я им неинтересен... Но через несколько дней я увидел свою фамилию в списке поступивших. До сих пор не знаю, что тогда Табаков сказал...
— По-моему, больше нигде нет такой системы, что дети, даже москвичи, живут в пансионе и тут же учатся. Как к этому привыкали?
— Скучал, конечно, что скрывать, я один ребенок в семье, и мы постоянно были вместе, как одна команда. А спустя неделю пребывания в колледже я очень сильно заболел... Мерил температуру — 39! А у нас сцендвижение, физическая культура на улице, плотные занятия начались, и я понимаю, что мне все хуже. Я пытался это скрыть, думал, скажут, кого мы взяли? Только начал учиться и уже заболел... Я собирался идти на занятия по сцендвижению, шел как пьяный, воспитатель меня поймала, измерила температуру, мне вызвали скорую и увезли в больницу. Вероятно, все было на фоне стресса... Я переживал, что подведу всех. Начало было трудное, но потом все лучше и лучше. Доверие появилось к тем же воспитателям. Почему я говорю о них? Они были очень близки к нам, с утра до вечера были с нами, и не вспоминать — это было бы странно, они за нами ухаживали и всячески помогали...
— Воспитатель — это не педагог?
— Нет. Она следит за распорядком, за питанием.
— Причем пятиразовым, я уже это знаю.
— Да. Следят за нашим здоровьем, порядком, отбоем...
— Отбой! Как в пионерском лагере. Все-таки не везде такая система... Вы даже не представляете, что мне рассказывают про обычные студенческие общежития...