Коллекция. Караван историйРепортаж
Андрей Ургант: «Если бы мне досталась такая роль, как у мамы в «Белорусском вокзале», мог бы с полным правом утверждать: я не зря снимался»
Мама не любила моих друзей, не принимала их дома. Как-то, мне исполнилось уже лет пятьдесят, спросил ее: «Мам, ну сколько можно? Это все потому, что ты меня считаешь своей личной собственностью». Она подтвердила: «Да, я тебя считаю своей личной собственностью, поэтому не отдам тебя ни друзьям, ни девушкам, будешь при мне, у левой ноги по команде «Рядом».
— Андрей Львович, в конце марта в прокат выходит кинокомедия «Любовь-Морковь: Восстание машин». Это уже четвертый фильм любимой зрителями франшизы, где вы играете персонажа по фамилии Нерон. Чем вас привлекла роль, как проходили съемки?
— Здесь все завязано на товарищеских отношениях. Продюсер Ренат Давлетьяров, который в свое время проект затеял, звонит среди ночи и говорит: «Андрей, у меня есть для тебя роль, хочу, чтобы ты ее сыграл». Нет никаких проб. Не надо нервничать, не надо специально куда-то ехать. Ренат просто приглашает работать. Конечно согласился. Он человек крутого нрава, но мне это в работе не мешает. Кто-то не смог с ним сработаться, а кто-то может. Я состою во второй компании, мы друзья, поэтому отказать ему не могу.
К тому же он никогда не предлагал мне заведомо чудовищных проектов. Понимаю, что «Любовь-Морковь» отнюдь не первый сценарий, где по сюжету герои меняются телами, личностями, когда идет переселение душ. Ну и что? Все равно интересно, в этом мире многое уже придумано и воплощено. Нот по-прежнему всего семь, сюжетов мировой литературы — по большому счету, четыре. Колесо уже изобретено. Очень трудно придумать что-то оригинальное, но возможно.
Например, «Аватар», который стал для меня откровением, где потрясают не только компьютерные технологии, но и идея, фантастическая гуманистическая подоплека. А еще «Терминатор 2: Судный день». Многие считают, что это боевик со взрывами автомобилей, пулеметными очередями. Для меня же это история про то, как пережившая множество испытаний женщина влюбилась в робота, железного человека. Люди перевелись. В финале, когда робот самоуничтожается, поскольку не хочет мешать людям разбираться самим со своими проблемами, его жалко: слезы наворачиваются на глаза. Да, научились за сто лет делать хорошее кино.
Но по-прежнему смотрю наше кино, причем советское — неповторимое, непостижимое. Великие итальянские режиссеры утверждали, что неореализм придумали русские: «Посмотрите «Летят журавли». Вы же сами это придумали до нас, мы только развили тему». То же самое говорят американские писатели, Фолкнер, например: «Что такого мы написали? Почитайте Достоевского». Мы не умеем ценить наших гениев, к сожалению. Позвольте мне любить наше кино. Последние лет двадцать смотрю преимущественно отечественные картины, в том числе и сериалы: «Семнадцать мгновений весны», «Тени исчезают в полдень», «Щит и меч» — супертелесериалы.
Ничего, что не мы, а они в Голливуде придумали сюжет о переселении людей в разные тела, ничего, что мы его повторили, подумаешь! Ничуть этого не стесняюсь. Как я мог отказаться от проекта «Любовь-Морковь», когда там снимаются прекрасные ребята, теперь уже мои друзья навсегда!
— Как работали бессменные исполнители главных ролей Гоша Куценко и Кристина Орбакайте?
— Нормально работали. Гоша, конечно, хулиган, но и мне удавалось его рассмешить. Не все тексты были в сценарии, что-то рождалось на площадке. Например, мой герой неожиданно сказал: «Как вы себя чувствуете, в смысле: прекрасно выглядите». Почему-то хохотали минут десять.
— Чем еще запомнились съемки?
— Когда снимали первую часть, у меня возникли проблемы с опорно-двигательной системой, я сидел на очень серьезной диете, три раза в сутки тратил по 45 минут, чтобы накапать себе всякие лекарства, выпить их, сварить на маленькой плиточке какую-то травку. Аптечку всегда возил с собой. Гоша надо мной смеялся. А у меня тогда был довольно большой вес, и это тоже явилось одной из причин того, что вдруг одна моя нога перестала ходить. Я сидел на каплях, довольно сильно похудел и просто летал. Гоша надо мной смеялся-смеялся, потом посмотрел и говорит: «Слушай, ты помолодел просто на 20 лет». А я был упорен, мне так хотелось быть ловким, сильным, не хромать. Все метаморфозы происходили на глазах моих партнеров, сопровождались большими усилиями, поэтому отношение к проекту «Любовь-Морковь» у меня особенное, на этом фильме я поверил в свои волевые качества, убедился, что при желании могу взять себя в руки.
— По какому поводу мог прогневаться продюсер?
— По любому. Он мог раскричаться просто с места в карьер. Кто-то опоздал, кто-то из артистов забыл фразу — тут же его реакция: «Все, вы не учите текст!» Он мог спустить собак на группу за то, что мы на три минуты задерживаемся или на три минуты дольше снимаем. Вообще, нарушать дисциплину не принято. Я снимался в международных проектах во Франции, Норвегии. Если у меня в вызывном листе написано: 11.35 — площадка, 11.43 — грим, 12.01 — 21-я сцена, 14.03 — 22-я, то все так до секунды и произойдет. А если что-то пойдет не так, моментально вмешается профсоюз. Там режиссер не может сказать: «Ребята, давайте еще полчасика поснимаем, а потом пообедаем». Так не бывает. Там дисциплина — это не пустой звук.
Ренат тоже ненавидит беспорядок. Когда кто-то опаздывает, тут уж все виноваты. Но ему многое прощается, потому что он так же быстро остывает, не держит зла на людей, не мстительный. Он любит артистов, доверяет им, а это едва ли не самое ценное качество для продюсера и режиссера. Меня он звал в свое кино пять раз, столько раз меня не приглашал ни один человек. Я вообще не избалован ролями в кино.
— Неужели?! А как же семь десятков проектов, в которых вы снялись?
— Может, я и сыграл 70 ролей в кино, но ни разу в жизни не спел песню Булата Окуджавы «Здесь птицы не поют, деревья не растут...», как это сделала моя матушка Нина Николаевна Ургант. Если бы мне досталась такая роль, как у нее в «Белорусском вокзале», мог бы с полным правом утверждать: я не зря снимался.
Справедливости ради, скажу: кино подарило мне множество встреч с прекрасными художниками. Тепло вспоминаю работу на картине Юрия Мамина «Окно в Париж». Спасибо Юрию Борисовичу, он, конечно, тоже вспыльчивый, с огромным самомнением, но разве талантливый человек не имеет на это права? Он потрясающий режиссер, блистательно играет на фортепьяно, чудесно поет, неуемный фантазер и рассказчик. Юрий Борисович пригласил меня на картину без проб. Я попросил:
— Дайте почитать сценарий.
— Да что ты, зачем? Снимайся, ты же артист.
А мне тогда исполнилось двадцать девять, я еще был довольно резким. Мамин дал мне сценарий. Я прочитал. Он звонит:
— Ну как, что скажешь?
— Юрий Борисович, не буду сниматься.
— Как, почему?!
Тут я изрек такую фразу:
— Я про нашу жизнь так, как вы с Аркадием Тигаем написали в сценарии, не думаю.
Мамин стушевался на долю секунды, потом говорит:
— Но ты-то должен понимать, что это же не ты, а твой персонаж так считает. В Париж поедешь?
— Не надо меня шантажировать каким-то Парижем, я могу и не ехать в ваш Париж.
В общем, проявил себя как последний дурак, а Мамин, наоборот, повел себя как человек мудрый и все-таки уговорил сниматься. Я целый месяц провел в Париже. У меня было всего четыре съемочных днях, работал два дня в начале месяца, а потом еще два — в конце.
Директору было выгоднее не возить меня туда-сюда, а просто заселить в отель. Я много бродил по Парижу и был пленен этим городом, так же как родным Петербургом, они чем-то похожи, хотя Париж старше раза в четыре.
Актерский труд был тогда в цене, конечно, никакой валюты мы не получили, с нами расплатились в рублях, но я заработал достойный гонорар, по тем временам для меня очень большой. Привез два чемодана подарков. Главное, фильм имел успех у зрителей, а я — свою толику успеха. Даже моей маме понравилось, а мама была строгим судьей.
Очень люблю роль в картине Виталия Мельникова «Последнее дело Вареного». Он снял много хорошего, к примеру, гениальный фильм «Начальник Чукотки». В «Последнем деле...» у меня тоже роль второго плана, но это единственный случай, когда я смеялся, глядя на экран, и даже забыл, что, собственно, это я играю. Тогда вернулся из Парижа, где накупил себе шелковых рубашек, брюк, ярких галстуков, ботинок — насмотрелся гангстерских фильмов, и мне очень хотелось ходить в шелковых рубашках, как дон Корлеоне. Все они перекочевали в фильм к Мельникову. Их было не купить в России, а выглядеть на экране требовалось как мафиозо, наши бандиты ведь тоже ориентировались на лучшие западные модные образцы. Они не носили малиновых пиджаков, они ходили, как дон Корлеоне, в костюмах за две тысячи долларов. А сегодня это был бы такой среднестатистический костюмчик.
Хорошие воспоминания остались от работы в картине Сергея Овчарова «Барабаниада». Режиссер нашел интересный ход, снял картину в стилистике немого кино. Роль интересная, я играл руководителя маленького похоронного оркестрика. Саша Половцев забавно выглядел в роли главного героя, он там бил в огромный барабан. Мы были тогда молоды и совсем неприхотливы. Снимались зимой, при минус двадцати, переодевались в холодных автобусах.
Но это было приключение. Я не грузил себя мыслями, где и как прочерчивать ходы роли, не стояло такой задачи. Это в театре надо думать, а в кино надо сниматься, там ломают головы режиссер и оператор. Либо между режиссером и артистом должен существовать плотный сговор. Думаю, у Саши Половцева он был, все-таки он играл центральную роль, которая шла насквозь, через весь сюжет, а я — лишь историю про похоронный оркестр. Но моя роль второго плана наполнилась содержанием и получилась достаточно объемной.
— Экранизацию «Мастера и Маргариты», которую снял Владимир Бортко и где вы сыграли конферансье Жоржа Бенгальского, довольно часто показывают по разным телеканалам. Как вам работалось?
— Хорошо работалось, меня окружали интересные партнеры. Мы же общались не только на площадке, но и за ее пределами. Саша Абдулов, игравший Коровьева, все время рассказывал забавные истории, курил одну сигарету за другой. А однажды он чуть не убил фотоаппаратом парня, который, как выяснилось, притаившись за дверью, снимал нас в гримерке, не спросив Сашиного разрешения. В то время за мной так никто не подглядывал и с фотоаппаратом из-за угла не наскакивал. А на Сашу велась целая охота, поэтому он так бурно реагировал.