Книги жжем, смеемся: история китайских хунвейбинов
Китай после коммунистической революции был местом не столько жутким, сколько странным. Хотя и жутким тоже. В общем, читай статью и решай сам
Конечно, по-хорошему эту историю нужно было бы начать со времени становления династии Цин. Или Мин. Или, еще правильнее, Тан. Хотя в идеале — с Пятицарствия. История любой страны — это длиннющий сериал, в котором невозможно посмотреть только последнюю серию и понять, что к чему. Любые события любой эпохи непременно возлежат на слоистом кургане давно минувших дел.
Тем не менее начало именно этой истории — 1949 год, победа коммунистов над гоминьдановцами и появление на свет очередной версии Китая, на этот раз благородно-коммунистической расцветки.
Надо сказать, что китайцы тогда были идеально подготовлены для усвоения коммунизма, как, впрочем, и любой другой идеологии, которую им соизволило бы презентовать чиновничество. Тысячелетиями основной доблестью человека тут было умение подчиняться чиновникам и не иметь своего мнения даже по вопросам того, как правильно варить тыкву. Варить надо именно так, как это завещал делать еще твой пра-пра-пра-пра-пра-прадедушка, если только не поступит иных распоряжений из уездной канцелярии. Традиция, знаете ли, церемония и чинопочитание.
Для сомневающихся же в правильности такого положения дел существовало 2400 видов смертной казни, включавших и такую экзотику, как растягивание на ростках бамбука, которые несколько дней неспешно протыкали тело казнимого. А сто лет национальных и гражданских войн превратили китайцев середины двадцатого века в нацию, смертельно покорную любому, кто удосужится подобрать власть и сурово погрозить кулаком с трона, так как все остальные типы характеров были благополучно пущены на красное. Ни ум, ни образование, ни богатство, ни красота тут не стоили почти ничего, единственным мерилом ценности человека были ранг и чин.
Это важно понять, прежде чем изучать правление председателя Мао, потому что, например, среднестатистическим европейцам с их хартиями вольности и священностью частной собственности не осознать, почему полмиллиарда людей с такой готовностью стояли на четвереньках, позволяя вытворять с собой все, что только могло взбрести в голову высшего руководства.
Китайские коммунисты — люди без крови
За тридцать лет гражданской войны китайские коммунисты превратились в мощнейшую, сплоченную жесточайшей идеологией и дисциплиной структуру, что в конечном счете и стало во многом причиной их победы, потому что большинство других политических сил в стране на тот момент находились в раздрае и метаниях.
КПК — Коммунистическая партия Китая — была создана по принципу религиозной секты: от кандидата требовалось полное подчинение своей воли начальству, отказ от имущества, от желаний, от своего «я» как такового. Ему было необходимо «лишиться крови», как тогда говорили. А еще имелась очень жесткая инициация: человек, претендовавший на высокое звание партийца, должен был вытерпеть всевозможные испытания своей стойкости, в том числе явно издевательские.
Например, в 1935 году кандидата в члены партии Ян Суйцзяна заставили стоять на коленях с кастрюлей на голове в общей столовой за то, что он слишком жадно ел, и этот сорокалетний человек, прославившийся к тому времени и воинской доблестью, и житейской мудростью, застрелился после такого унижения. Его тело было публично захоронено в общественном нужнике, поскольку «товарищ Суйцзян оказался в плену буржуазных предрассудков о так называемой «чести», в то время как у истинного коммуниста никакой чести быть не может».
Когда в 1950 году беременная жена Ван Чжана, одного из крупных чинов КПК, совершала стокилометровую передислокацию вместе с отрядом своего мужа, она шла пешком, хотя ее муж ехал впереди колонны на личном автомобиле с шофером. Жену он любил. Но она была кандидатом в члены КПК, а стало быть, не имела прав ни на какие привилегии. В конце концов у женщины произошел тяжелый выкидыш, она чуть не умерла, но муж, сочувствуя ей, был уверен, что все сделал правильно.
Сейчас, читая воспоминания коммунистов той эпохи, в какой-то степени восхищаешься их несгибаемостью. Но остается ощущение сожаления, что эта несгибаемость была посвящена такой фигне.
У главы районного комитета смертельно болен ребенок, но он запретил врачам оказывать ему помощь, так как в медпункте шла общая диспансеризация, прием пациентов только по записи, а очередь его сына — лишь через неделю. Ну и что, что все остальные пациенты в целом здоровы. Коммунизм не делит людей на больных и здоровых, у всех равные права!
Каждому коммунисту предписывалось постоянно заниматься самокритикой и покорно воспринимать критику от общественности. «Самодовольство» было объявлено смертным грехом, и раз в неделю все партийцы производили сладостную процедуру публичного покаяния в неправильных мыслях и ошибочных поступках.
«Я позволил своей свекрови не сдать одну из шпилек в общественный фонд, потому что старая женщина рыдала, умоляя меня оставить ей эту память о ее матери, а сама шпилька была совсем маленькой, и серебряным у нее был только небольшой цветок сверху. Я умоляю товарищей простить мне мое мелкобуржуазное проявление жалости».
Впрочем, от простых крестьян и рабочих такой дисциплины не требовалось. Они просто должны были выполнять распоряжения начальства и поменьше болтать.
Одним из вдохновителей и создателей этой сектантской дисциплины был Мао Цзэдун – видный коммунистический деятель, пропагандист, воин, знаток классической литературы, великолепный артист и человек условной степени вменяемости, по крайней мере с европейской точки зрения.
Его логика отличалась такой непоследовательностью, а этика — такой пластичностью, что даже китайцев он бесконечно заставал врасплох. Он умел вдохновенно говорить. Обладал безусловным талантом политика. Истины, почерпнутые из конфуцианских трактатов, он перемежал цитатами из европейских классиков марксизма, а заодно и собственными мыслями. От этого скрещения порой получались столь причудливые мутанты, что даже самые интеллектуально развитые люди впадали в недоумение и подозревали в Мао божественную природу, ибо простой смертный, безусловно, не способен родить такое.
В 1943 году Мао становится председателем КПК, а стало быть, после победы он фактически полный хозяин страны. Впрочем, высокопоставленные соратники по партии были при Мао не столь бесправны, как, скажем, советские высшие чины при Сталине, поэтому прямой классической диктатуры одной личности в Китае все-таки не было. Зато было много другого интересного.
Расцветание цветов
В 1956 году Мао начал заигрывать с либеральной частью КПК, куда входило немало талантливых администраторов и экономистов — например, Дэн Сяопин, Лю Шаоци и Чжоу Эньлай.
Мао сообщил, что время жесткого революционного контроля за идеологией прошло и «как расцветают сто цветов, пусть расцветут сто школ». То есть каждый имеет право выразить свое мнение и, например, покритиковать коммунистов. Особенно желательно, чтобы в этой дискуссии приняла участие интеллигенция.
В течение года происходила оттепель. Писатели, поэты, историки, драматурги, простые партийцы и простые же читатели газет публиковали в СМИ критические статьи о перегибах на местах, осторожно пеняли власти на кое-какие изуверства прошлого и даже позволяли себе либеральные намеки на то, что на проклятом империалистическом Западе не все так трагично, как тут считают.