Война и любовь Петра Романова
Если бы саксонский посланник Кенигсек не утонул одиннадцатого апреля 1703 года в Неве, российская история, возможно, пошла бы по иному пути. Но он утонул. В его вещах обнаружили письма и медальон Анны Монс. Так выяснилось, что возлюбленная Петра Первого верности государю не хранит и только этот ее роман длился целых пять лет...
Гордость царя была уязвлена, впрочем, изменницу он покарал с не свойственной ему мягкостью — всего-то отправил под домашний арест, лишил привилегий и недвижимости, а позже выдал замуж. Супругой императора ей, увы, стать не удалось. Сам же он, завершив десятилетние отношения, и предположить не мог, что в этом же году повстречает будущую царицу. Всего несколько лет назад Шарль Перро записал свою версию сказки о Золушке, но сюжет этот пока не был знаком ни Петру Первому, ни его придворным, ни тем более младой служанке в доме провинциального пастора.
Никто не сможет точно рассказать о происхождении Марты Скавронской, единственный достоверный факт: рождена в Лифляндии. А может, она вообще никакая не Скавронская, иначе с чего бы Петру считать ближайшими родственниками жены неких Ягана-Ионуса и Анну-Доротею Василевски? В общем, первая часть ее жизненного пути останется в истории даже не отрезком, а пунктиром.
Вот маленькая девочка живет в доме пастора Глюка — работает по хозяйству за кров и стол. А вот уже девушка: несмотря на благочестие патрона, по-видимому, не видит ни смысла, ни необходимости «блюсти честь» и ведет себя настолько вольно, что пастор всерьез беспокоится о ее репутации и будущем... и стремительно выдает подопечную замуж. Мужем Марты становится шведский драгун по фамилии то ли Ребе, то ли Крузе. Впрочем, для истории и это неважно: брак продлился всего два дня и супруг сгинул вместе со своим войском, обороняя Мариенбург от наступления русской армии. Фельдмаршал Шереметев после бегства шведов буквально камня на камне не оставил от Польши. Всесильный царедворец-князь, фаворит царя Меншиков и сам русский император... Могла ли в 1702 году восемнадцатилетняя простушка представить, что эти мужчины однажды сведут с ней знакомство — причем весьма близкое? И могли ли, в свою очередь, они предположить, что взрастят из безымянной барышни, взятой для бивуачных утех, личность исторического масштаба?
У российского государя на любовные приключения тогда не оставалось времени: начало XVIII века было для Петра периодом баталий, завоеваний и перекраивания карт. При этом он перестраивал армию, замирился с Османской империей и ввязался в Северную войну. Взял крепость Нотебург, переименованную в Шлиссельбург, учредил орден Святого Андрея Первозванного, приступил к строительству Санкт-Петербурга, «прорубил окно» к Балтийскому морю. Словом, Петр творил историю — а маленькие люди, пешки на доске, эту историю проживали и выживали в ней как могли.
Юная служанка пастора Глюка, соломенная вдова пропавшего трубача драгунского полка, устраивалась как умела, делая то, что доступно женщине в условиях войны: искала сиюминутных покровителей, среди которых оказался некий русский унтер-офицер. Затем судьба перенесла Марту Крузе на новую клетку доски, в новую шахматную комбинацию. Пастор Глюк отправился к Шереметеву просить милости для четырехсот захваченных в плен жителей Мариенбурга. Отправился честь по чести, в сопровождении слуг, среди которых оказалась и Марта. Шереметев пригожую девицу приметил — и оставил при себе. Однако наслаждался ее обществом недолго.
Через несколько месяцев на Марту положил глаз сановник рангом выше — князь Меншиков. Как ни протестовал фельдмаршал — а дело дошло до крупной ссоры с всесильным соперником, та перекочевала в постель фаворита российского царя. Впрочем, есть иная версия: якобы сначала Марта перешла под покровительство драгунского полковника Баура — именно в его доме и привлекла внимание заехавшего в гости Светлейшего. Александр Данилыч, мол, страдал от недостатка уюта и увидел в Марте спасительницу, которая наладит его быт. Женскую привлекательность князь также оценил, а потому пообещал сделать «все посильное, дабы стать ей другом», добавив, что «слишком уважает ее, чтобы не дать ей возможности получить свою долю чести и хорошей судьбы».
Далее история повторилась уже на новом, наивысшем витке. В 1703 году царь Петр следовал из Петербурга в Ливонию. По пути остановился у Меншикова. Среди прислуживавших за столом приметил Марту. Спросил фаворита, кто и откуда. Затем сообщил, что находит ее умной, и велел нынче перед сном отнести в его комнату свечу. Меншиков кивнул — возразить патрону не посмел. Утром кесарь уехал, напоследок сунув девке в руку дукат. Через несколько месяцев царь снова навестил фаворита и за ужином вдруг вспомнил о молодке, услужившей ему в прошлый визит, велел ее позвать. Марта вошла — и внезапно Петр явно смутился... До конца трапезы он был молчалив и задумчив. В сумерках по обычаю Марта поднесла ему рюмку водки. И тут царь молвил: «Кажется, мы оба смущены, но думаю, разберемся этой ночью, — повернулся к Меншикову и добавил: — Я забираю ее с собой». И забрал. Во дворец. Как оказалось — навсегда.
Марта умела быть незаметной — и стать необходимой. По-видимому, она обладала поразительной интуицией, без которой долго оставаться рядом с импульсивным, непредсказуемым Петром было невозможно. Кое-что в ней напоминало Анну Монс в лучшие годы — легкость, простота, умение веселиться. При этом, в отличие от Анны, новая любовница царя не стремилась распоряжаться своим статусом. Просто была там, где следовало быть, и тогда, когда в ней нуждались. Петр часто надолго уезжал, Марта спокойно его ждала. Ей и в голову не приходило ревновать своего Петрушу и выказывать недовольство его неуемным любвеобилием. Сама всю сознательную жизнь бывшая игрушкой, которую отбирали друг у друга, эта женщина знала свое место и к нынешнему своему положению относилась как к случайному везению. Далекоидущих планов не строила, требований не предъявляла, обижаться себе не позволяла. Впрочем, одним ангельским характером ее привлекательность для царя не исчерпывалась. Судя по всему, Марта обладала редкостной сексуальной притягательностью — притом что даже самые льстивые современники красавицей ее не считали. Дело, очевидно, в некоей жизненной и женской силе, которая безотчетно считывалась в каждом ее жесте. Невысокая, полная даже по меркам своего времени, с неправильными чертами лица, но выраженными статями — Марта неудержимо влекла своего венценосного любовника, и он неизменно возвращался к ней, даже будучи пресыщенным многочисленными любовными приключениями.
Петр взял Дерпт и Нарву и продолжал биться со шведами, Марта меж тем в 1704-м родила царю первенца Петра, в следующем году — Павла. Оба умерли в младенчестве. Петр подумывал о женитьбе и поручил сестре Наталье подготовить зазнобу для новой роли. И вот в доме царевны в Преображенском любовница (по некоторым источникам и вовсе безграмотная) учила русский язык, на котором изъяснялась посредственно, знакомилась с обычаями, осваивала тонкости этикета. Наталья крестила будущую невестку в православную веру, и в 1707 или 1708 году Марта стала Екатериной. Отчество Алексеевна получила от крестного отца, царевича Алексея Петровича, а фамилию Михайлова — некоторым образом от будущего мужа: Петр назывался Михайловым, когда желал скрыть свою личность. Теперь уже не Марта, а Екатерина не только ждала возвращения царя, но и сопровождала его в поездках.