Сергей Астахов: Я не ангел
Не люблю людей, которые говорят, что прошлое было в другой жизни, его лучше забыть. Не стоит ничего забывать.
Как же я люблю петь! Вы и представить себе не можете! С армии пошло, когда играл в полковом оркестре. Люблю, но — увы! — по большому счету не умею. Помню, в проекте «Две звезды» отрепетировал с Надеждой Бабкиной песню и нас выгнали — я ей все испортил. Тем не менее с мечтой не расстался: дважды потом выступал в аналогичном конкурсе на украинском телевидении, один даже выиграл, мне вручили «Бриллиантовый микрофон». Но когда недавно позвали поучаствовать в программе «Три аккорда», испугался, сказал себе: «Не позорься, не лезь!» Казалось, если соглашусь, придется будто бы раздеться догола и пройти по улице, как любит делать один актер. Впрочем, от соблазна выступить, да еще на Первом канале, удержаться не смог. Не остановило и то, что времени в обрез — параллельно снимаюсь в главной роли в сериале в Геленджике. После двенадцатичасовых смен судорожно ищу композиции, подбираю репертуар. К счастью, просыпаюсь довольно рано, иду на приморскую набережную, когда там еще пустынно, дефилирую в полном одиночестве и ору песни по сто раз, чтобы лучше запомнить. Прилетаю в Москву, несусь на студию, быстро репетирую с оркестром и выхожу в эфир.
А дальше попадаю под перекрестный огонь жюри, но не обижаюсь. Честно! Понимаю — Добрынин, Розенбаум, Новиков всю свою жизнь посвятили музыке, шансону. Кто-то скажет: да какие у них голоса?! Не оперные, это точно, но они хорошо поют, умеют это делать, нравятся людям. А сколько хитов насочиняли! Я же иной раз попадаю мимо нот. Александр Розенбаум исполняет свою знаменитую «Ау!» четверть века, довел номер до совершенства, а тут какой-то дилетант выскочил на сцену и давай аукать. Конечно, ему такое не могло понравиться. Все равно как если бы на мои роли стал претендовать студент-недоучка. Обязательно сказал бы: «Парень, ты не готов, не дорос, иди потрудись еще!»
Поначалу, пока не распелся, приходилось тяжелее, чем другим: и вокал хромает, и с оркестром еще никогда не выступал. Стресс жуткий, но нравится. Получаю настоящий кайф, просто балдею! Хотя иной раз жизнь грубо вмешивается в творчество. Накануне записи «Скалолазки» Высоцкого ко мне в Геленджик заявились друзья из Владивостока. Честно признаюсь, выпивали. Утром прилетел в Москву, и не хватило сил исполнить так, как планировал. Нет, все вышло ровненько, но мог бы лучше. Что вскоре и доказал. Выдал «Четыре года рыскал в море наш корсар...» так, что руководители проекта пригласили с этой песней в гастрольный тур. Взяли в него не всех — а меня позвали! Так что есть у меня перспектива, есть куда расти.
В актерскую профессию я в свое время тоже бросился как в омут с головой. Ничто ведь, как говорится, не предвещало. Родился в Воронежской области, Панинском районе, в колхозе «Красный Лиман». Наш домик сохранился, мама, Зинаида Ивановна, которую перевез в Москву, живет в нем летом, сейчас делаем там ремонт. Папа, Виконт Михайлович, ушел четыре года назад... Он был военным. Ох и помотались мы по стране! Мне еще и полгода не исполнилось, как сорвались с места. Куда давали приказ, туда и ехали: то на Новую Землю к Северному Ледовитому океану, то на Балтику, то на Тихий океан, в портовый город Ванино.
Мама работала кладовщицей в папиных воинских частях. Часто брала меня с собой. Пока выдавала тушенку, я, каюсь, с завидной регулярностью уменьшал неприкосновенный запас Советской армии: убегал вглубь склада, отыскивал ящик сгущенки, потихоньку вытягивал банку, дырявил ее ножом и выпивал сладкую тянучку. По сей день предпочитаю ее любому самому изысканному десерту. А папа брал меня на учения морской авиации. Сердце билось учащенно, когда во время дежурства разрешал потрогать пистолет. Особенно нравилось стрелять с ним из карабинов по бочкам на усыпанных янтарем песчаных пляжах Балтики. Так отец с малолетства приучал к суровой мужской жизни.
Я, единственный ребенок, рос в благополучной семье, где мама с папой любили друг друга и меня и никогда не случалось скандалов, ругани. Я обожал родителей. И всегда по мере сил старался им помогать. Возможно, благодаря счастливому детству у меня лет до тридцати сохранялась нормальная психика. Позже ее в немалой степени подорвали театр и кино.
— Как родители отнеслись к вашему поступлению на актерский факультет Воронежского института искусств?
— Никак. Считали: пусть сын идет куда угодно, лишь бы не в тюрьму! До актерского факультета пробовал учиться в политехе, откуда выгнали. Категорически не подружился с точными науками: физикой, математикой. Поступил в школу радиомехаников — отчислили по тем же причинам. Какое-то время руководил кружком в Доме пионеров. Потом был грузчиком в магазине грампластинок, таксистом. Два года работал в похоронном оркестре: мы играли, когда гробы опускали в могилы. Представляете, чего нагляделся?
С музыкой соприкоснулся еще в армии. Служил в танковой дивизии под Нижним Новгородом. К слову, сразу попал на учения: вывезли в чисто поле, поселили в палатках. Как растапливать печку, я не представлял. Командир сказал: «Тогда стой на дежурстве и мерзни». Подобная перспектива мне совсем не улыбалась — пошел, слил бензин из бака, плеснул в топку, кинул спичку и... печка взорвалась! На губу не посадили, но побили крепко.
Через месяц, вернувшись в часть, попытался устроиться на тепленькое местечко писарем. Командир спросил:
— Красиво писать умеешь?
— Конечно!
— Вот, изготовь плакат.
Помните фразу Остапа Бендера: «Киса, я давно хотел вас спросить как художник художника, вы рисовать умеете?» Со мной произошел тот же случай: командир, как увидел мою мазню, так и выкинул пинком под зад. Выхожу и замечаю — мимо шагают красивые мальчики-ровесники в отглаженной форме. Спрашиваю постового:
— Кто это?
— Музыканты.
— А что они делают?
— В оркестре играют.
— А как туда попасть?
Караульный пожал плечами.
Побежал к тем ребятам и вижу: они трубы спиртом чистят. А я тем временем отскребаю грязь с танковых гусениц. Что за несправедливость!
— Вам люди нужны?
— Да, второй тенор.
Я не знаю, что должен уметь первый, а тут — второй! Но мчусь к дирижеру и говорю: «Играть умею только на гитаре, но научусь и на трубе». Если быть до конца честным, на гитаре я брал два аккорда. Что-то набренчал, дирижер посмеялся. Но видимо, ему в штат действительно требовался человек и меня взяли, выдали новую форму. В первую же ночь в туалете попытался освоить трубу, что-то из себя выдавливал. Дирижер зашел и произнес фразу, которую я запомнил на всю жизнь: «Чего мучаешься? Все само придет!» Честно сказать, не пришло, оказалось, музыке надо минимум пять лет учиться. Но меня не выгнали, доверили играть на тарелках. И уж тут я так насобачился!
Благодаря этому и попал в похоронный оркестр. Ведь что самое важное, когда выносят тело? Простите за кощунство — выдавить слезу. А выжимают ее как раз вовремя вступившие тарелки. Поначалу очень переживал на кладбищенской церемонии, мой юный организм был еще некрепок. Но потом привык. Нас всегда приглашали на поминки, где от души наливали. Позже, когда начал ездить по похоронам чуть не каждый день и возвращался измочаленный, уставший, с синяками под глазами, мама, жалея, сама выдавала пузырек: «На, сынок, опохмелись».
В какой-то момент почувствовал: если и дальше так пойдет, есть риск спиться. Но куда двигаться, чего хочу от жизни, не понимал. Вернее, не желал ничего другого, кроме как гулять и отдыхать. В Воронежский институт искусств не требовалось сдавать алгебру с геометрией, да и актеры там учились не пять лет, а всего четыре года, что радовало. Туда и отправился. На прослушивании прочитал стих Павла Когана:
Есть в наших днях такая точность,
Что мальчики иных веков,
Наверно, будут плакать ночью
О времени большевиков.
Мне сказали: «Спасибо, хватит, вы приняты».
До сих пор стыдно, но когда поступал, не знал, кто такие Станиславский и Немирович-Данченко. И Чехова не читал, не говоря уж о Горьком. Но случилось чудо, однажды на занятиях педагог во всеуслышание объявил: «Какой же ты, Астахов, дремучий!» И я устыдился, почувствовал себя недостойным быть причисленным к высшей касте. Ощущение, что ниже окружающих по образованности, сильно подхлестнуло. Взялся за ум, стал много читать, всю стипендию тратил на книги. Мне очень понравилось учиться, по сей день процесс получения знаний доставляет нереальное удовольствие, бодрит. В общем, дело пошло.
Выпускался с булгаковским «Бегом», играл генерала Чарноту. Пытался копировать манеру Михаила Ульянова, исполнившего эту роль в одноименном фильме. Получал безумное удовольствие! В двадцать четыре года мне открылась радость творчества, когда показываешь возникший ниоткуда спектакль людям и он им нравится! Именно тогда я влюбился в актерскую профессию — раз и навсегда!
Воронежский драмтеатр репетировал «Коварство и любовь» Шиллера, актер, игравший главного героя, не справлялся. И меня, еще студента, пригласили на роль Фердинанда. Премьера через три недели, текста — сорок полных листов. К счастью, молодые мозги помогли быстро его запомнить — сыграл ни разу не запнувшись. Хотя, признаюсь, не все тогда получилось. Но в меня поверил режиссер-постановщик Михаил Бычков, который к тому же руководил городским Камерным театром, и взял в труппу. Кто-то долго выходит на сцену с репликой «Кушать подано» или стоит четвертым стражником в третьем ряду, а мне повезло. Сразу получил полноценные роли. Кстати, бог уберег и от театральных интриг: труппа была небольшой, премьеров всего четверо. Бычков прицельно искал и ставил пьесы на актерский квартет, так что никто не чувствовал себя обделенным.
— Вы работали в Камерном театре долго и успешно. Почему вдруг решили перебраться в Москву, на ровное место?
— Очень просто! Сыграл одну роль, вторую, третью... В какой-то момент подумал: «Ну, будет их еще десять, двадцать, и что? Многого ли смогу достичь в провинциальном театре?» Ужаснулся и махнул в столицу. В Москве одно время буквально преследовали слухи, что мне помогал кто-то с могучими связями, буквально тянул. Да, тянули и помогали, но в основном те, с кем учился в Воронеже. Если негде было переночевать, друзья предлагали: «Поживи у нас». И я останавливался у Нины Чусовой, у однокурсника Славы Титова, известного по роли наркоторговца в сериале «Глухарь». Мы дружили. Его смерть — Титова нашли задушенным в собственной квартире — переживал как личную трагедию. Убийцу поймали и осудили, но Славу уже не вернуть.
Во времена моей молодости помочь человеку было естественно, нормально. Театр Маяковского, где Титов служил, выделил ему комнату в общежитии на даче в Серебряном Бору. Соседи — Александр Макогон, Александр Робак — сегодня известные артисты, а тогда просто прекрасные, отзывчивые парни. Все про них помню: как весело гуляли, кого любили, с кем дружили. Намотавшись за день в поисках работы, я возвращался на дачу ночью, залезал в холодильник, съедал чью-то колбасу... Если честно, не рассчитывал, что останусь в Москве. Миллион человек приезжает и уезжает. Думал: если повезет, получу роль, сыграю и вернусь в Воронеж. Но затянуло. Мне повезло больше, чем другим! Ждать пришлось недолго.