Октавиан Григориу. Улыбка Зобара
Отец ценил красоту, умел делать комплименты. Но женщины перед ним робели. Не из-за обжигающего ли огня во взгляде Григоре Григориу, который так нравился им на экране и смущал в жизни? Видимо, только мама была ему вровень своей внутренней силой.
Эмиль Лотяну искал актеров в свою картину «Красные поляны». Молчаливый красавец Григоре был похож на античного героя, неизвестно как занесенного машиной времени в театр периферийного молдавского города Бельцы. Но что-то в облике юноши смущало, и наконец Лотяну понял: его буйно разметавшиеся смоляные локоны. Сказал: «Рискните подстричься под рекрута. Но ничего не обещаю». Расстаться с кудрями, которым все завидовали, ради призрачной возможности сыграть в кино? Однако папа не раздумывал и назавтра, войдя в режиссерский кабинет, смущаясь и не произнеся ни слова, провел ладонью по колючему ежику волос... Когда приступили к съемкам, «немота» Григоре немного пугала режиссера, но Лотяну чувствовал: за каменными пластами таится вулканическая смесь, которой надо помочь прорваться наружу — и все вокруг закипит.
...На юге Молдавии, в районном центре Каушаны, где папа рос, солнце шпарит весной и летом, все цветет и плодоносит, потому, наверное, и люди щедро наделены талантами. Свадьбы, например, в деревнях справляли дня по три, превращая их в своего рода зрелища, как, впрочем, и всякий праздник. В крестьянской семье Григориу, трудившейся до седьмого пота, любили и в будни привнести немного игры. Своего отца папа не помнил, тот ушел на фронт, когда сыну было несколько месяцев, и погиб в 1944 году в Польше. Его отчасти заменил дед. Тот обожал устраивать мини-спектакли. Например вернувшись с внуком с работы на винограднике, просил с хитрым прищуром: «Принеси-ка мне вина». Гришуце спешил в погреб, но не доходя до него, поворачивал назад и делая вид, что держит в руках кувшин, «наливал» в стакан. Анисим опрокидывал в себя «вино», довольно кряхтел и протягивал парнишке воображаемую монету: «Заслужил».
Папа рос крепким — катался на самодельных лыжах с самых высоких гор, занимался боксом, а если затевал борьбу с кем-то из сверстников, непременно выходил победителем. В шестнадцать устроился на железную дорогу в ремонтную бригаду к отчиму: мать второй раз вышла замуж, когда сын подрос. Однажды вместе с работниками погрузили на вагонетку старые рельсы и повезли на станцию. Вдруг из-за поворота появился мчавшийся навстречу по тому же пути поезд. Мужики — врассыпную, только Григоре да еще один остались и, поднапрягшись, скинули тяжеленную вагонетку с рельсов. Когда опасность миновала, всей бригадой еле вернули ее обратно. Об этом поступке подростка долго говорили местные.
Другой случай, не столь громкий, но тоже впечатляющий, произошел, когда папа возвращался поздно вечером из Дома культуры, где играл в любительских спектаклях межколхозного театра и пел в хоре. Неожиданно увидел в темноте сбоку от тропинки два огонька — волк! У отца ничего в руках не было, даже палки. Оба замерли и смотрели друг на друга минуту, две, три. Первым дрогнул зверь — и убежал. Вернувшись домой, папа тайком взял у отчима пороху и с тех пор, если шел поздно, посыпал им свои следы.
После того как самодеятельный театр в Каушанах закрыли, семнадцатилетний Григоре собрался в город Бельцы — там драматический театр объявил набор актеров. Намерение парня вызвало переполох в семье: отчим видел пасынка ни много ни мало начальником железнодорожной станции. Однако юношу было не остановить. И его, не имевшего актерского образования, но наделенного природным сценическим даром, красивого, музыкального, неплохо двигавшегося, приняли на должность «артист драмы». Вскоре он уже играл Незнамова в пьесе Островского «Без вины виноватые». На фото выглядит в этом образе немного смешно: крепкий, мускулистый, руки натруженные, поза немного неловкая. Конечно, поначалу Григоре чувствовал себя скованно, как всякий неопытный актер, к тому же непрофессиональный да еще попавший из полудеревенского быта в круговорот большого города. Но он брал внутренним жаром и нежностью — угрюмый атлет с огнем в глазах. Сама природа «говорила» через Григориу.
Отец обладал особым магнетизмом. По словам тех, кто знал его в молодости, девушки к нему так и липли. Но он положил глаз на ту, которая на него не посягала: на свою партнершу по спектаклю «Без вины виноватые», красавицу Екатерину Ботнарюк. Выросшая в простой крестьянской семье, она тем не менее притягивала к себе самых разных людей. Однажды еще девочкой возвращалась после выступления в Доме культуры на свое место в зале, и десятки рук тянулись к ней, стараясь дотронуться. На селе не хватало учителей, и Катя, учившаяся на отлично, с четырнадцати лет преподавала в младших классах. В шестнадцать ее выдали замуж, родился ребенок, но прожил всего четыре года. Оставаться в семье мужа, где все напоминало о трагедии, Катя не захотела и уехала в Кишинев. Прошла конкурс в знаменитый танцевальный ансамбль «Жок», потом поступила на актерский факультет института искусств и после окончания получила направление в театр Бельц, где вскоре стала ведущей актрисой.
Талантливая, видная — за ней многие ухаживали, в том числе и Петр Лучинский, будущий президент Молдовы. Но Катя всех отвергла — выбрала отца. Ему девятнадцать, ей — двадцать четыре. Как вспыхнул роман, родители не рассказывали, это вполне в их характерах: не слишком любили откровенничать. Поженились, появился я, спустя четыре года — брат Траян. Когда я был совсем маленьким, жизнь папы сделала крутой вираж.
На спектакль с его участием пришел Эмиль Лотяну и пригласил на пробы к своей картине «Красные поляны». Так отец впервые попал в кино. На женскую роль утвердили юную Свету Фомичеву, взявшую псевдоним Тома: Эмиль Владимирович встретил вчерашнюю школьницу, приехавшую поступать в Кишиневский университет, на улице, очаровался и позвал на студию.
Сперва обоим актерам съемки давались тяжело. Лотяну и себя не щадил, о чем многие не подозревали: он производил впечатление человека, уверенного в себе, даже безапелляционного. Но ища точное художественное решение, не спал ночами. Сам писал сценарий, вмешивался в работу всех, вплоть до бутафоров. На площадке показывал, как надо играть, и актеры должны были повторять за ним. Тома вспоминала, что во время съемок эпизода, где Иоанна дарит сопернику Саввы бусики, она не могла быстро развязать на шее веревочку. Лотяну, выйдя из себя, схватил Светлану за руку, утащил с площадки, сорвал ветку и стеганул. Она обиделась, даже убежала куда-то, но постепенно стала понимать, что Эмиль всеми возможными способами добивается от актеров единственно нужного решения сцены.
Через десять с лишним лет я сам убедился в этом на съемках картины «Мой ласковый и нежный зверь», куда меня привез отец. Галина Беляева, игравшая главную роль Оли Скворцовой, должна была весело бегать по лесу, цепляясь руками за стволы деревьев. Лотяну пустился сам носиться меж берез, показывая, как должна кружиться от счастья девушка. Галя стала повторять, снимали дубль за дублем — что-то не получалось. Когда наконец она сделала как надо, ее ладони были все в крови.
Моего отца Лотяну с первого фильма тоже принялся «выбивать из колеи»: считал, что если не заставить его, образно говоря, карабкаться по кручам, он замкнется в своей немоте. Поэтому ставил сложнейшие задачи, требовал работать на пределе сил. Сказал папе, которому не давалась тяжелая походка персонажа, чтобы в свободное время привязывал к ногам гири и так ходил. «На ринге было легче», — говорил отец. Он на себе испытал, что значили слова Лотяну: «Кино — это адская, шахтерская работа». Правда иногда, если тот негодовал, папа обижался, переставал с ним разговаривать, пока Эмиль Владимирович не предлагал помириться. Но все размолвки отходили на второй план перед главным: никто так хорошо не знал, что делать с талантом Григориу, как этот «вулканический» режиссер.
