Николай Немоляев: "Я однозначно счастливчик!"
Однажды Шахназарову сказал: "Снимаю с режиссерами их лучшие фильмы. С Захаровым - "Обыкновенное чудо", с Нахапетовым - "Не стреляйте в белых лебедей", с Мишей Козаковым - "Покровские ворота". С тобой, Карен, "Курьера", "Цареубийцу"..."
-Николай Владимирович, в вашей фильмографии пятьдесят шесть работ. Как сами считаете, это много или мало?
— Много, потому что выходит практически по картине в год. Первую снял полвека назад, в 1969-м. Но вообще дело не в количестве, как вы понимаете. На счету Сергея Урусевского всего полтора десятка фильмов, зато каких: «Сорок первый», «Летят журавли», «Неотправленное письмо»! Как-то встретил на «Мосфильме» молодого оператора. «У меня, — хвастается, — уже пятнадцать полных метров!» Думаю: «Лучше бы два-три, но как у Урусевского, чем таких, которые никто не увидит». Важно ведь не просто снимать, а еще и выбирать то, что ложится на душу.
Для меня имеет огромное значение и материал, и, конечно, режиссер. От него вообще все зависит. Посмотрите, сколько народу бралось за Шекспира. У одного получается гениальная картина, у другого безобразная, а текст один и тот же! С экранизацией классики вообще трудно, в ней всегда таится загадка. Возьмите гоголевскую «Шинель». Ну что за история? Не детектив, не мистика, но какая глубина! Гоголя, на мой взгляд, до сих пор никто хорошо не снял. Не дается Николай Васильевич...
Или «Барышня-крестьянка». Казалось бы, простая вещь, в сюжете на первый взгляд ничего сложного. Но это единственная работа, которой по-настоящему горжусь, хотя люблю почти все свои фильмы.
«Барышня...» — это память Пушкина, которого обожаю. Вы в курсе, что пушкинская история — всего страниц семь текста? Почти без диалогов. «Он ей сказал... Она выучилась азбуке удивительно скоро...» — вот и все. Но режиссер Алексей Сахаров сделал невозможное: снял двухчасовой фильм со сплошными разговорами! Оказалось, он внимательно перечитал шесть томов классика, выискивая и выписывая фразы, которые подходят к сюжету «Барышни-крестьянки».
Зрители часто за нее благодарят. «Спасибо вам, посмотрела уже восемь раз!» — сказала однажды маленькая девочка. Как-то был в гостях у хороших знакомых. Собралось много разных людей, ели, пили...
— А вы кто? — обратилась ко мне некая дама.
— Оператор, снял, например, «Барышню-крестьянку».
— Ой, это же мой любимый фильм! Видела его раз двадцать пять!
Кстати, Лизу Муромскую должна была играть Екатерина Редникова. Как правило, я согласен с режиссером: членам команды следует грести в одном направлении. Но тут вмешался и предложил другую артистку. «Леш, — говорю Сахарову, — вон по коридорам «Мосфильма» ходит Корикова. По-моему, Лена гораздо ближе к героине, в ней чувствуется порода. Давай попробуем, съемки лишь через месяц, к тому же это не пленка, а видео, мы ничем не рискуем».
Нужно отдать должное Леше, он прислушивался к мнению других. Корикова сыграла сцену с Дмитрием Щербиной, и сразу стало понятно: она нам и нужна. Хотя по фактуре ребята мало друг другу подходили: Щербина высоченный, а Лена — метр с кепкой. Если внимательно смотреть картину, нетрудно заметить, что в некоторых сценах актриса играет на подставках.
С Сахаровым мы снимали еще «Случай с Полыниным» и «Лестницу». Он работал настолько интенсивно, что получил инфаркт в шестьдесят четыре года. В январе исполнилось двадцать лет, как его с нами нет. Налил рюмку, выпил за его память. А больше никто и не вспомнил...
В каждую картину, над которой работал, я вкладывал частичку души. А искренняя история, затрагивающая человеческие отношения, задевает, остается в памяти. «Покровские ворота» — это признание в любви Москве и москвичам. «Не стреляйте в белых лебедей» — мое восхищение русской природой. В лирической комедии «Старики-разбойники» я выразил симпатию к пожилым людям.
— Николай Владимирович, я видела «Стариков-разбойников» раз сто. И готова смотреть еще столько же! Когда снимали, было ощущение, что заглянете в вечность?
— Не было. Хотя интуитивно всегда чувствую, получится картина или нет. Наверное, благодаря четверти цыганской крови. Премьера состоялась в 1971-м в кинотеатре «Правда». Громадный зал набился битком. Съемочную группу и сам фильм зрители встретили аплодисментами.
Когда вечером шли с Никулиным домой, он вдруг обронил:
— Коля, это полный провал.
— Да почему же? — удивился я. — Зрители так живо реагировали, никто не ушел во время показа.
Но он стоял на своем и выглядел расстроенным. Время такое было, когда лирическая комедия — вроде и не фильм вовсе. Не масштабные эпопеи вроде «Освобождения» или «Войны и мира», за которые Госпремии давали.
И Рязанов, с которым дружили, считал «Стариков...» своей неудачей.
— Зря снимали во Львове, надо было в каком-нибудь русском городе. Вышла бы другая атмосфера, — однажды поделился с горечью.
Помню, я возразил:
— Эльдар Александрович, прошли десятилетия, а «Стариков-разбойников» до сих пор показывают, и люди с удовольствием смотрят. Разве это не говорит о том, что у нас получилось? И если откровенно, не все ваши картины так же любят, как эту.
— С Рязановым легко было работать, раз вы дружили?
— На «Стариках-разбойниках» как раз было трудно. Он тогда худел, сбросил килограммов двадцать и стал крайне раздражительным. Я даже думал, что больше на площадке не встретимся. Но почти через тридцать лет Рязанов предложил снимать «Тихие омуты». Вспомнив прежний опыт, сначала отказался. А он под каким-то предлогом попросил заглянуть в монтажную «Мосфильма» и вручил сценарий. В общем, уговорил...
На «Тихих омутах» Рязанов в очередной раз худел, но был уже шелковым и полностью мне доверял. Снимали на Валдае. Однажды в перерыве режиссер куда-то пропал, а у меня возник срочный вопрос. Пошел искать. Вижу на стоянке автомобиль Эльдара Александровича и его самого, почти полностью скрывшегося в багажнике. Окликнул, он испуганно обернулся. В одной руке — батон, в другой колбаса. Ел втихаря, пока Эмма, его жена, не видела. Несколько лет спустя мы сняли еще один совместный фильм — «Ключ от спальни».
— Хотя Рязанов не оценил «Стариков-разбойников», они и сегодня смотрятся современно.
— Скажу больше: недавно полотно Куинджи украли из Третьяковки четко по сценарию «Стариков-разбойников»!
Для меня фильм стал знаковым. Именно после этой работы — она третья по счету, где я был главным оператором, — получил право выбора материала. Не снимать то, что предлагают, а читать сценарии, прикидывать, интересно или нет.
«Старики...», «Случай с Полыниным» и особенно «Обыкновенное чудо» дали возможность двигаться в профессии дальше. До этого провел несколько лет на подхвате, в должности ассистента и второго режиссера, решал технические, нетворческие вопросы.
На «Дядюшкином сне», который значится в моей фильмографии первым, в обязанности входило поднести-унести, словом, делать что велят. А это же смертельно скучно, я в буквальном смысле засыпал. Подумал-подумал и решил: в двадцать восемь лет дремать на работе — не дело. Профессия-то нравится! Начал размышлять, а как бы сам снял. Идеями делился с замечательным оператором-постановщиком Георгием Куприяновым: «В голову пришла глупая мысль, можно скажу?» Иногда к разговору подключался и режиссер Константин Воинов. Они выслушивали, с чем-то соглашались. И знаете, будто огонь внутри загорелся: я очнулся, стало интересно работать. Видимо, прилив энтузиазма, который Воинов почувствовал, повлиял на появление моей фамилии в титрах уже не как ассистента, а как оператора.
— В «Дядюшкином сне» одну из ролей играл Николай Крючков, снимавшийся еще у вашего отца, режиссера Владимира Немоляева.
— Да, папа с Николаем Афанасьевичем любили друг друга, хотя близкими друзьями не были. В детстве, кстати, я мелькнул в эпизоде у отца в «Счастливом рейсе», где играл Крючков. Просил его: «Дядя, покажи фокус!»
В этом большом артисте ощущалась огромная внутренняя сила и какая-то загадка. При этом Николай Афанасьевич не был отстраненной звездой. Всегда веселый, подвижный, живой. Лидия Смирнова шутила: «Коля всю карьеру проснимался на табуретке». (Чтобы быть вровень с другими партнерами, он же невысокий.) Но в актере главное — не внешность, а харизма, за это его и любили зрители. К тому же Крючков обладал своеобразным, запоминающимся тембром голоса.
Когда мы познакомились (эпизод в «Счастливом рейсе» в расчет не беру), его популярность уже шла на убыль, наступила эпоха интеллигентных героев вроде Баталова и Смоктуновского. Это только кажется, что мы сами собой что-то представляем, актерская востребованность ведь зависит от времени.
— Николай Владимирович, насколько уверенно вы чувствовали себя на съемочной площадке в двадцать восемь лет? Как работалось молодому парню с корифеями?
— В 1961 году я окончил ВГИК и попал по распределению в Таджикистан, год снимал хронику. Вернулся на «Мосфильм» и восемь лет проработал ассистентом оператора. Год провел на «Войне и мире» у Бондарчука, работал и на «Братьях Карамазовых» у Пырьева. Первым фильмом, где был главным оператором, стал «Только три ночи». Знаете? Нет? Ну и правильно, неинтересная картина получилась. Невнятный сюжет о парне, который ездил по селам и крутил кино, а параллельно крутил романы. Его девушка родила внебрачного ребенка — аморально поступила по тем временам. Поэтому картину положили на двадцать лет на полку. Ерунда, когда говорят, что там лежали одни киношедевры.
Героиню сыграла Нина Гуляева. Это первый и, пожалуй, единственный случай, когда я невзлюбил актрису. Понимал, что неправильно, искал в ней симпатичные черты, иначе работать невозможно. Мне, неопытному молодому оператору, казалось, что на роль куда больше Малеванная подходит. Валя женственная, ранимая, зритель ее жалел бы. А Нина жесткая. Но помалкивал: кто бы мое мнение стал тогда слушать?