Александр Васильев: «К Щедрину я приехал с большим пустым чемоданом»
Пьер Карден грозно посмотрел на всех присутствующих и медленно произнес: «Какая жуткая непрофессиональная работа! — потом обратился ко мне: — Переведите, пожалуйста, мои слова мадам Плисецкой».
Вот уже много лет вы ведете на Первом канале программу «Модный приговор». Не наступило эмоциональное выгорание?
— Нет, «Модный приговор» — великая школа жизни, за эти годы я действительно смог узнать многое о психологии людей, лучше понять характер женщин и мужчин, нюансы отношений между ними. За двенадцать лет, что веду программу, удалось увидеть столько пар — и семейных, и разведенных. Послушать их весьма нетривиальные истории. Кроме того, я успел поработать со многими соведущими, у нас чередовались разные защитницы. Начинал с Ариной Шараповой. Надежду Бабкину не раз заменяли Юлия Барановская, Дарья Донцова, Лариса Долина, Анжелика Варум, Рената Литвинова, Лариса Гузеева, Нонна Гришаева, Ольга Кабо, Надежда Ангарская... Всего тридцать семь человек. Все такие разные, общаться с ними было очень любопытно. Я уж не говорю об Эвелине Хромченко. У нее свой взгляд на многие вещи, с ней всегда интересно беседовать.
Работа в этом проекте формировала меня не только как эксперта в области моды, но и как знатока жизни, сейчас ко мне без конца обращаются женщины с самыми разными вопросами. Просят, например, дать совет: выходить замуж или нет? Со мной вместе хотят путешествовать, ходить по музеям, слушать мои лекции. Благодарен «Модному приговору», он подарил мне не только всероссийскую славу, но и мировую. Передачу смотрят и в Германии, и в Израиле, и в Австралии, и в Бразилии.
— В журнале «7 Дней» вы каждую неделю делаете обзоры звездных гардеробов, критикуете, указываете на модные промахи... Знаменитости не обижаются?
— Кто-то обижается, кто-то благодарит. У меня нет цели никого оскорбить, но если начну всех хвалить и превозносить, никто эти обзоры не прочитает. Моя критика, конечно, нравится далеко не каждому. Лолита Милявская, например, очень сердилась. Одежду, которую она носила, я называл достаточно вульгарной, объясню почему: Лолита любила показать ноги, обтянуть себя — особенно в районе бедер и живота. Ей дико нравился этот стиль. Но как только она перешла на вещи оверсайз, которые скрыли контуры ее фигуры, выиграла. К тому же в последнее время певица похорошела, постройнела. Считаю, что это для нее огромное достижение. Возможно, в этом тоже есть какая-то моя заслуга, потому что я действительно часто критиковал ее образы. Лолита огрызалась и возмущалась: «Как Васильев может делать мне какие-то замечания, если сам ходит в красных штанах», а потом меня полюбила, и теперь пишет нежные комментарии в моем «Инстаграме» (признан в РФ экстремистской организацией).
Певица Ани Лорак призналась, что внимательно изучает каждую мою рекомендацию. Ее гардероб и образы я тоже не раз критиковал, но в целом она осталась довольна, даже подарила мне несколько своих концертных платьев, за что хочу сказать ей спасибо.
— Известно, что в вашей коллекции много уникальных экспонатов, например из гардероба балерины Плисецкой.
— Через некоторое время после кончины Майи Михайловны я посетил их с Щедриным квартиру в центре Мюнхена, где супруги жили в последние годы. Визит был неслучаен, Родион Константинович сам позвонил и пригласил меня. Перед смертью Майя завещала ему передать мне ее гардероб со словами «Саша сохранит». К Щедрину я приехал с большим пустым чемоданом. Он отметил: «Молодец, хорошо подготовился!» — и отдал много вещей, которые я теперь показываю на разных выставках.
С Майей Плисецкой меня познакомили в 1984 году. Я к тому времени уже два года как эмигрировал из СССР. Уехал из Москвы, женившись на студентке француженке Анн Бодимон, и жил в Париже. Появился свой круг общения, я был вхож в дом французской аристократки графини Жаклин де Богурдон. Эта дама обожала русский балет, принимала у себя Владимира Васильева с Екатериной Максимовой, Юрия Григоровича. Майю Плисецкую к ней привел театральный агент Рудольфа Нуриева.
Я тогда был строен и молод, прямо скажу, не робкого десятка, умел привлечь к себе внимание, поскольку одевался весьма оригинально. Майя Михайловна заинтересовалась мной. Особенно обрадовалась тому, что я русский. За столом беседа шла на французском, которого она не понимала. Стала выяснять, кто я, откуда, чем занимаюсь. Рассказал ей о своей семье: про отца Александра Васильева, известного театрального художника, про мать Татьяну Гулевич, драматическую актрису, которая стала педагогом сценической речи в Школе-студии МХАТ. Узнав, что я сам художник по костюмам, Майя попросила: «Вот и нарисуйте мне, пожалуйста, эскизы к балету «Чайка», я скоро буду его ставить в Риме».
Через несколько дней я принес ей три своих рисунка в гостиницу, которая принадлежала дизайнеру Пьеру Кардену. Плисецкая всегда жила у него, приезжая в Париж, он предоставлял ей номер бесплатно. Карден боготворил Майю, считал своей музой... Она положила мои эскизы на пол, внимательно рассмотрела и дала оценку: «Костюмы такие богатые, они больше подходят Аркадиной, я же буду танцевать партию Нины Заречной, мне бы что-то попроще». Потом спросила, не хочу ли прогуляться с ней по магазинам. Это предложение я посчитал за честь.
Нет, не могу сказать, что стал ее другом, но Плисецкая с радостью начала общаться со мной, приглашала на выступления, звала в гримерку, дарила свои пуанты, обращалась с довольно интимными просьбами — расстегнуть ей пачку например. Много раз я видел ее на парижской сцене, а потом и в Лондоне на спектаклях или в сборных концертах, где она танцевала своего легендарного «Умирающего лебедя». Майю заваливали цветами, аплодисменты не смолкали. Однажды я стал свидетелем того, как ее вызывали с этим номером на бис четыре раза подряд.
Она была сложным человеком — весьма избирательным, с очень многослойным характером. Неподкупная, принципиальная, не поддавалась на уговоры, никогда не сдавала своих позиций.
Приведу пример: Плисецкая перестала общаться с родной теткой, с которой я тоже успел познакомиться. Я пытался их примирить. Суламифь Мессерер исполнялось девяносто лет, за неделю до этого я встретился с Майей Михайловной и спросил:
— Не хотите поздравить с юбилеем вашу тетю?
Она ответила:
— Сашенька, миротворец вы наш, не хочу! Позвоните ей и передайте привет от меня.
Она любила поболтать со мной о моде. Как-то я ехал с ней в такси, и Майя заявила:
— Из всех дизайнеров лучший Пьер Карден. Он гений!
Я спросил:
— Почему?
Она ответила:
— Он нас, женщин, спас: предложил черную водолазку и черные колготки. Что может быть лучше?
О Кардене она могла говорить часами и всегда называла его «мой Пьер». Помню, пошел с ней в знаменитый ресторан при театре в культурном центре Espace Pierre Cardin. В него было не попасть, особенно на званый ужин к самому Пьеру Кардену. Он ко мне хорошо относился, поскольку считал приятелем Плисецкой.
Пьер был очень вспыльчивым человеком, он же все-таки имел итальянские корни, родился неподалеку от Венеции. При мне на том самом ужине один из известных французских фотографов принес ему пачку снимков спектакля «Безумная из Шайо» с участием Майи Михайловны, и Пьер обрушился на бедолагу с таким негодованием! Грозно посмотрел на всех присутствующих и медленно произнес:
— Какая жуткая непрофессиональная работа! — потом обратился ко мне: — Переведите, пожалуйста, мои слова мадам Плисецкой.
Фотограф покраснел от обиды. Карден же продолжал:
— Вы показываете эти ужасные фотографии самому великому модельеру мира и самой гениальной балерине планеты, не понимая нашей значимости в искусстве! Вы отняли у нас время...
Я все перевел, и тут Майя говорит:
— Странно, мой Пьер, а вчера тебе его фотографии понравились, и ты именно их выбрал для программки.
Карден не сразу сообразил, что это те же самые снимки, которые он утвердил накануне, но извинился, и про инцидент забыли. Меня поразила мудрость Плисецкой: она никого не защитила, не поддержала, просто напомнила о том, что было вчера.
Майя знала подход к Кардену. Ему очень льстила работа с примой Большого театра. Он создал ей костюмы для нескольких балетов, в том числе для «Чайки» и «Анны Карениной». Но представьте себе, Большой театр поначалу отказывался ставить в афише его имя, пока Плисецкая не настояла: «Как вам не стыдно, этого кутюрье знают во всем мире!» В Советском Союзе о нем никто слыхом не слыхивал, все же жили за железным занавесом. Это Майя сделала Кардена известным в нашей стране.
Он считал ее одной из любимых клиенток, но она никогда у него ничего не покупала. Пьер ей все дарил. Однажды в Париже мы отправились в бутик Кардена. Он шил на фигуры комплекции Майи — на стройных женщин с небольшой грудью и узкими бедрами. И что бы она ни примеряла, все на ней смотрелось великолепно. Плисецкая повторяла: «Ой, как красиво, отвесим». В итоге набралось штук двенадцать костюмов. Тут она всплеснула руками: «Боже, это, наверное, страшно дорого! Даже не знаю, смогу ли все купить».