«Искренность после коммунизма: культурная история»
В конце ХХ века возникает «новая искренность», противопоставившая себя постмодернистской иронии. Дискуссии вокруг нее не утихают по сей день. В истории культуры это происходит, однако, не впервые: об искренности, которая сокращает дистанцию между мыслями, чувствами и публичными высказываниями, спорили и прежде. По мнению историка культуры Эллен Руттен искренность и споры о ней возникают как реакция на фундаментальные социальные сдвиги, какими были, например, изобретение печатного станка, индустриальная революция и распад СССР. В ее книге «Искренность после коммунизма: культурная история» (издательство «НЛО»), переведенной на русский язык Андреем Степановым, рассказывается, как потребность в искренности, берущая начало в посткоммунистическом мире, проникает в общественную жизнь и отражается на российской художественной и социальной рефлексии. Публикуем фрагмент, посвященный проникновению и статусу слова «искренность» в русском языке, а также началу формирования самосознания в русской культуре.
Россия: дерзновение и искренность
Как я уже отметила, многие авторитетные исследования риторики искренности полагают, что это явление имеет несомненно западное происхождение. На самом деле проблематика выражения искренних чувств человека, разумеется, никогда не ограничивалась Западной Европой и Соединенными Штатами. В начале этой главы мы уже упоминали Китай, обратимся теперь к России.
По мнению группы российских лингвистов, возглавляемых Анной Зализняк, одной из восьми «ключевых идей», формирующих русскую языковую картину мира, является «идея, что хорошо, когда другие люди знают, что человек чувствует». К числу слов, выражающих эту мысль, принадлежит и прилагательное «искренний». Зализняк и ее коллеги не одиноки в предположении, что данное слово в русском языке всегда имело уникальный статус. Лингвист Анна Вежбицка утверждает, что русское существительное «искренность» покрывает куда больший диапазон значений, чем обычно используемое для его перевода английское слово «sincerity»; по ее мнению, оно включает понятия «kindness (добросердечие)», «innocence (чистосердечие)» и «depth of feeling (душевность)». Наконец, известный историк литературы Светлана Бойм в своем исследовании российской повседневности утверждала, что «русское слово „искренность“ предполагает родство, близость, интимность, этимологически восходя, вероятно, к слову „корень“ — все это придает русскому понятию искренности известную „крайность“. предполагает не столько чистоту, сколько душевное родство и проявляется в общепринятых ритуалах, которые русскими воспринимаются как искренние, но которые иностранцам могут казаться чересчур театральными»