Гнилая ниточка. Как одна «абсолютно счастливая женщина» справлялась с алкогольной зависимостью в семье
Алевтина Кондратьевна всю жизнь боролась с пьянством в семье, в одиночку финансово тащила мужа и ребенка в трудный период и не опускала руки. Теперь пристрастие к алкоголю появилось у ее внука Славика — героиня намерена помочь и ему. В семейной истории разбиралась Катерина Мурашова
Ко мне на прием пришла пожилая женщина, которую сразу захотелось обозначить словом «старушка». С ясными глазами, аккуратно, чисто одетая, с самодельной, но явно привычной укладкой на жиденьких волосиках. Однако без малейшего следа женственности и красоты.
Поздоровалась, присела, сложила на коленях морщинистые, с короткими чистыми ногтями, но явно привыкшие к работе руки.
— Внучок, Славик, у меня вот регулярно попивать начал. А нехорошо ведь это в таком-то возрасте.
— Сколько лет Славику? — спросила я, отметив нестандартное для речи современного человека слово «попивать». Что-то оно в ситуации значило, не забыть бы потом выяснить что именно.
— Восемнадцать вот будет.
— Да уж. Вы живете вместе? — я спрашивала, чтобы узнать, может ли бабушка хоть на что-нибудь в жизни внука влиять, хотя для себя уже почти решила: не может, кто будет бабушку в семнадцать-то лет слушать?
— Нет. Он с матерью, с невесткой моей живет.
— А ваш сын? (Наверное, умер, — почему-то подумала я. — Вполне возможно, что не без участия алкоголизма. Вот она теперь о внуке и беспокоится. Понятно почему.)
— А сын — он со мной. Мне-то соседка посоветовала к вам записаться — была она у вас с дочкой, им очень помогло, ругаться стали меж собой куда меньше. Вот она мне и говорит: сходи ты туда, Кондратьевна, насчет своего Славика, вдруг скажут тебе чего дельное и удастся ниточку-то гнилую разорвать…
«Гнилая ниточка!» — теперь я ухватила словосочетание, сказанное дружественной, видимо, близко осведомленной о делах семьи соседкой, и поняла, что дело тут, кажется, не только в Славике.
— Расскажите мне про свою жизнь, — попросила я.
— Что ж тут рассказывать, оно, в общем-то, просто все. Я, можно сказать, из простой семьи. Мать на заводе работала, добрая, хорошая женщина, с деревенскими корнями, на руку и слово тяжелая могла быть, но в основном за дело. С отцом они из-за водки все время воевали, он мастером на заводе работал, голова светлая у него была, если б не пьянство, мог бы и дальше пойти… Ну вот у него нрав был крутой, особенно как выпьет больше своей нормы. Матери многие товарки говорили: выгони ты его к чертям собачьим и живи с детьми спокойно. А она им всегда отвечала: он мой муж и отец моих детей, здесь его дом и здесь я, его жена. Любили они друг друга всегда, так я сейчас думаю, хотя ни слова о любви ни разу промеж них и не слыхать было. Но мы с братом, пока росли, всегда обоих родителей уважали, да и между собой жили дружно: внутри, может, когда и дрались, а снаружи — каждый друг за дружку горой. Сама я замуж вышла счастливо, по большой любви. Чего он во мне нашел, я не знаю, Алексей никогда мне о том не говорил, а я так просто влюбилась в него без памяти: красавец он в молодости был, черный, статный, глаз горит, пальцы, помню, такие сухие, нервные были. А ко всему прочему еще и умница, инженерные свои дела на пять с плюсом разбирал, а потом уж доцентом в институте работал.
— А вы кем работали? Какое у вас образование?
— Техникум легкой промышленности у меня. И работала, в общем-то, по специальности. В перестройку в торговлю ушла, у мужа-то, сами небось помните, инженерная работа-то тогда разом вся схлопнулась…
— То есть в перестройку семью кормили вы?
— Не без того, — женщина довольно улыбнулась воспоминаниям. — Но вот тогда-то мой Леша и начал пить горькую. Пить он, сразу видно было, не умел. И допивался, надо сказать, просто до зеленых чертей. Гонял и их, и меня. А я-то с маленьким ребенком…
— Страшно было?