Удар в становой хребет
Крупные индустриальные регионы Урало-Поволжья и до коронавируса были среди самых пострадавших от ухудшения конъюнктуры. Коллапс сферы услуг из-за пандемии сделал их экономические перспективы неопределенными и резко повысил социальные и политические риски
Динамика реальных душевых доходов — ключевой индикатор уровня жизни людей. По итогам третьего квартала 2020 года, когда локдауны в России уже закончились, этот показатель был на 3,6% ниже, чем годом ранее. Накопленное с 2013 года падение составило почти 9%. Но в ряде регионов снижение уровня жизни по сравнению с последним благополучным годом высоких сырьевых цен намного масштабнее — 20–25% и больше. Драматизм ситуации в том, что это географически близкие друг к другу территории с миллионными городскими агломерациями и крупными предприятиями обрабатывающей промышленности. Это Свердловская, Челябинская, Самарская области, Пермский край и Башкирия, где живет без малого 20 млн человек.
Реальные доходы в этих регионах продемонстрировали шокирующие цифры снижения еще в 2015–2016 годах (см. график 1), а пандемия усугубила ситуацию. Например, доходы жителей Свердловской области в прошлом году сократились еще на 12%. К официальной статистике денежных поступлений населения, значительную часть которых Росстат вынужден оценивать только приблизительно, можно относиться поразному, но воздействие нынешнего кризиса на экономику показывают и другие индикаторы. В той же Свердловской области в 2020 году объем платных услуг сократился на 22%, а розничные продажи непродовольственных товаров упали на 11%. И оба показателя заметно хуже среднероссийских значений.
Торможение гигантов
Еще перед кризисом 2008–2009 годов эксперты по региональному развитию видели серьезные проблемы у промышленных исполинов Урало-Поволжья. Главные из них — зависимость региональных экономик от крупных компаний, наличие инертных моногородов и старение населения. Их сильными конкурентами в борьбе за человеческий, а не за технологический капитал помимо Москвы и Санкт-Петербурга самые прозорливые видели южные Ростов и Краснодар, не столь сильно отягощенные индустриальным наследством.
На волне эйфории сырьевых рынков 2000-х эти слова воспринимались как пророчества о чем-то далеком и почти нереальном. Металлургия, нефтепереработка и химпром Урало-Поволжья обеспечивали валютную выручку и в 1990-е годы превратили эту часть страны в большой оазис относительного благополучия. Местные компании имели возможность платить хорошие по тем временам зарплаты менеджерам и рабочим, наполняли налогами региональные бюджеты, которые, в свою очередь, поддерживали занятых в госсекторе. Приток денег в экономику давал мощный импульс сфере услуг, качественному изменению региональных столиц, развитию малого предпринимательства.
Первые тревожные звоночки прозвучали уже в середине 2000-х: инвестиции на душу населения у индустриальных лидеров были устойчиво ниже среднероссийских, а зарплаты росли медленнее, чем в стране в целом. В дальнейшем ситуация ухудшалась: в последние три года перед пандемией зарплаты в этих регионах были примерно на 20% ниже среднероссийских, а душевые инвестиции колебались в диапазоне уже 60–80% от средних по стране (см. графики 2 и 3).
При этом предприятия обрабатывающей промышленности, в том числе сектор ВПК, продолжали работать и даже наращивали выпуск, но его накопленная динамика с 2014 года у всех пяти выявленных нами травмированных регионов заметно хуже среднероссийской (см. график 4). В Челябинской, Самарской областях и в Пермском крае по итогам 2020 года обрабатывающая индустрия вообще не смогла достичь значений 2014 года. Как следствие, ВРП на душу населения во всех пяти регионах устойчиво ниже среднего по стране (см. график 5). У этого есть объективные причины. Потенциал роста традиционных экспортных отраслей технологически ограничен, а для продукции внутреннего спроса желательна близость к основному региону этого спроса, то есть к Центральной России.
Не лучшим образом на региональные экономики влияет и демографическая ситуация: во всех пяти регионах в 2019 году происходила естественная убыль населения, причем только в Башкирии ее темпы были ниже среднероссийских (см. график 6). А устойчивого притока мигрантов в этих субъектах федерации не наблюдается уже давно. Теоретически дефицит собственного потребительского спроса можно компенсировать за счет смежных регионов, и это наиболее важно для Екатеринбурга, куда за покупками приезжают жители соседней Югры. Но в силу объективного состояния нефтяной отрасли реальные доходы населения, а значит, и покупательская активность и там с 2013 года снизились на 10%.
Каменный бутон
Мечты о том, что выручка от продажи труб, стального проката, удобрений, дизельного топлива, пушек и танков создаст современную инновационную экономику, в Урало-Поволжье пока не сбылись. Основой хозяйственной жизни там по-прежнему является промышленность, которая формирует 40–55% ВРП этих территорий. Рыночные отрасли сферы услуг с высокооплачиваемыми рабочими местами в областных центрах еще до коронавирусного кризиса обеспечивали только 6–9% созданной в регионах добавленной стоимости. Это ниже среднероссийского уровня и в разы хуже показателей Москвы и Санкт-Петербурга, где на информационный, финансовый, профессиональный и управленческий сектора экономики приходится почти 20% ВРП (см. график 7). При этом вклад информационных технологий, на который были большие надежды, учитывая традиционно сильные технические вузы индустриальных столиц и развитую оборонку, составил всего 2–2,5%.
Важный индикатор регионального развития — пассажиропоток аэропортов. Авиационная подвижность населения показывает не только уровень доходов и инвестиционную активность, но и говорит о мере включенности регионов в экономику и социум за пределами их административных границ. Кольцово в Свердловской области в 2019 году уступил звание крупнейшего нестоличного и некурортного аэропорта новосибирскому Толмачево (см. график 8). При этом на одного жителя Новосибирской области приходится на 63% больше полетов. В других регионах Урало-Поволжья этот относительный показатель ниже, чем в значительно более близком к Москве Татарстане, а Пермский край и Челябинская область уступают даже Астрахани (см. график 9). Пандемия 2020 года отставание лишь увеличила: если аэропорт Новосибирска потерял треть пассажиров, то воздушные гавани Свердловской и Самарской областей — 45%.
Крупнейшие города страны, где много магазинов, ресторанов, гостиниц и транспортных узлов, естественно, пострадали от нынешнего кризиса в наибольшей мере. В среднем в России за коронавирусный год число занятых сократилось почти на два миллиона человек, или на 2,4%. Однако в Свердловской и Челябинской областях занятость снизилась почти на 4%, причем это падение, очевидно, коснулось в первую очередь региональных столиц.
Без антидепрессантов
Коронавирус и попытки борьбы с его распространением усугубили не только экономические, но и социальнополитические проблемы Ура лоПоволжья. Характерная черта этих территорий — не просто большая роль промышленности в экономике, а исключительная роль частного крупного бизнеса. Оставшись в постсоветские годы с активами пусть и технологических укладов первой половины XX века, но способными генерировать валютную выручку, регионы Урало-Поволжья были за рыночную экономику, либеральную демократию и глубокий федерализм. На президентских выборах 2012 года Екатеринбург и Пермь вдвое активнее России в целом поддержали кандидатуру Михаила Прохорова.
Трудно сказать, как массовая потеря работы и доходов в частном секторе отразится на либеральных предпочтениях населения Урало-Поволжья. Острых проявлений кризиса пока немного, если не считать прошлогодний конфликт вокруг шихана Куштау в Башкирии, но там недовольство было направлено не против федеральных властей. Из мировой практики известно, что снижение уровня жизни в крупных промышленных регионах всегда ведет к росту социального раздражения и знакопеременной политической радикализации. Так, избиратели американского «Ржавого пояса» сначала ввели Дональда Трампа в Белый дом, а спустя четыре года уже голосовали за его политического противника. Схожие процессы и в бывшей ГДР, где после многолетней стагнации электорат мечется между крайне левыми и крайне правыми.
Индустриальные территории в Центре России десятилетиями оставались в стороне от имиджевых федеральных инвестиционных проектов, а следовательно, и от связанного с этим финансирования. Показательно, что на фоне общего сокращения реальных доходов населения с 2013 года в нескольких крупных регионах они все же выросли, причем в их числе Санкт-Петербург, Приморье и Краснодарский край. Именно здесь проводятся три ежегодных российских инвестиционных форума, а раньше эти территории получили существенные инфраструктурные вложения. Расстановка федеральных приоритетов, возможно, предполагает, что промышленно развитое и тяготеющее к жизни своим умом Урало-Поволжье и так будет успешно расти, но экономическая динамика говорит об обратном.
Фото: Донат Сорокин/ТАСС
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl