Техническая деградация
Университеты должны стать основными центрами научных исследований — такова была одна из заявленных целей реформы высшего образования. Тем временем в естественно-научных и технических областях образование деградирует, а значит, неизбежно будет падать и качество научных исследований
Толчком к резкому ухудшению в системе высшего образования стал перевод значительной части ресурсов на повышение зарплаты преподавателей до двойной средней по региону. Следствием стали резкий провал в финансировании исследовательских работ и обвальное сокращение числа и объемов фундаментальных дисциплин. На это наложилось падение уровня подготовки выпускников школ, приводящее к невозможности набрать достаточно студентов, которые могут успешно учиться в магистратуре и аспирантуре. Все вместе привело к острым проблемам в большинстве университетов России.
Если оценить ситуацию в университетах, очевидны два параллельных процесса — заметное внешнее улучшение, современно выглядящие кампусы и серьезный спад уровня подготовки абитуриентов, упрощение обучения студентов, урезание учебных программ. Приличное финансирование в течение нескольких лет позволило улучшить университетскую инфраструктуру, оснастить лаборатории, сделать университеты привлекательнее, а жизнь в них — более активной. Этот интенсивный путь развития закончен. Сказать, что университеты плохо использовали завершенные программы финансирования, будет нечестно, они вынуждены были следовать реформам, не имеющим рациональных целей, ресурсы и силы были направлены на переход к системе бакалавриата и магистратуры. Число старшекурсников — именно они необходимы в лабораториях — сократилось, преподавательские ставки сокращаются еще быстрее. Это результат требования Минобрнауки привести соотношение числа преподавателей и студентов к 1:12, на 2019 год уже 1:13, а пять лет назад было 1:10 (фактически в исследовательских вузах было 1:8–1:9). Так, на физическом факультете Пермского университета число ставок преподавателей за пять лет сократилось на 13%, и этот процесс продолжается.
Чтобы уложиться в требуемое соотношение, университеты сокращают аудиторные занятия, пытаются увеличивать набор, снижают уровень требований, но все равно отсев на пути к диплому бакалавра по естественно-научным и математическим специальностям составляет около 50%. В магистратуру этих факультетов идет 60–80% выпускников бакалавриата, многие не понимают зачем, их приходится уговаривать, иначе магистратура грозит быть закрытой с необратимыми последствиями для кафедр (еще большее урезание ставок, закрытие аспирантуры), и там в группах по специальностям обучается по пять-семь человек. Многие при этом где-то работают вне университета, часто на занятия приходят всего три-пять человек. Формально все как бы занимаются научной работой, но чаще всего отдачи от нее нет.
В аспирантуре сейчас учатся те, кто поступил в университет шесть-девять лет назад в относительно «хорошие» времена, и многие неплохо подготовлены. Но конкурса в аспирантуру давно нет, а прием в нее из такой, как сейчас, магистратуры будет несравнимо слабее.
Чтобы лучше оценить ситуацию, приведем некоторые данные по университетам США — их выбор связан с распространенными утверждениями, что реформы направлены на приближение нашей университетской системы к западной, а из контекста и частоты упоминаний видно, что за образец взята американская.
Ежегодно PhD-программы в STEM (Science, Technology, Engineering, Math) завершают 40 тыс. человек, текущее число обучающихся — 160 тыс. 52% не платят за учебу, оставшиеся оплачивают только часть расходов (обычно находится источник — крайне редко кто-то платит сам). Отсутствие платы (tuition remission) означает финансирование либо из бюджета факультета, либо из гранта руководителя, и учащийся работает на факультете как помощник преподавателя (teaching assistant) либо как помощник исследователя (research assistant), получая за это зарплату (обычно 1200–1500 долларов в месяц), медицинскую страховку. Это всегда работа на полную ставку, как и у тех, кто частично платит за обучение. Как минимум в 120 университетах очень высокая научная активность, и важно, что они есть в каждом штате. Магистров и PhD так много, потому что на них держатся исследования и базовые занятия с бакалаврами. Необходимо говорить об этом именно сейчас, когда все чаще заявляют, что «нам так много математиков и физиков не нужно». За этим стоит непонимание: в науке везде остаются немногие (например, с дипломами физиков в Америке около 15%), остальные идут в индустрию, образование, другие области.
Конечно, американские STEMпрограммы не могут существовать без иностранных студентов. Примерно 55% обучающихся в магистратуре и PhD на математических и инженерных специальностях и около 70% на компьютерных науках — иностранные граждане. Например, в Tandon School в Нью-Йорке с обширными STEM-программами в бакалавриате 80% — американцы (порог для поступления в бакалавриат в большинстве университетов вполне преодолим, и многие тысячи бакалавров — основа финансового благополучия университета), но в магистратуре и PhD 80% — иностранцы, и этот пример показывает масштаб нехватки выпускников американских школ для STEM-направлений. На следующем этапе это приводит к тому, что от 50 до 80% профессоров STEM — натурализовавшиеся иностранцы. (Подробнее о STEM-специальностях в США см. «Эксперт» № 39 за 2013 год и № 6 за 2014 год.)
Если идея сравнения с университетами США раздражает, давайте сравним с нашим естественно-научным образованием, которым мы заслуженно гордились. Приведем примеры сокращения курсов на физфаке Пермского университета за три-пять лет: матанализ и квантовая механика — в два раза (у половины студентов ее вообще нет, у остальных — 14 лекций и 14 практических занятий), теоретическая механика, дифференциальные уравнения — в полтора-два раза. Подобное снижение типично для естественно-научных направлений классических и технических университетов. Этот позор инициирован Федеральным образовательным стандартом (ФГОС) — результаты обучения в нем даны в виде списка компетенций, их в принципе нельзя измерить. Более того, в ФГОС нет никаких требований к содержанию образования, списку предметов, числу часов. Они исключены принципиально, как устаревшие критерии. При этом приводится обширный список профессиональных стандартов для преподавателей, например необходимость переподготовки каждые три года. Ресурсы на это не выделяются, о серьезном повышении квалификации в ведущих научных центрах и речи нет, все сводится к неким «курсам» ради получения справок, без которых факультет не пройдет аккредитацию. А двукратное сокращение базовых предметов и ликвидация некоторых фундаментальных курсов на аккредитации не сказываются.
Можно было бы согласиться с сокращением программ фундаментального образования в бакалавриате, если затем соответствующие курсы проходились бы в магистратуре на более высоком уровне. Но ничего подобного нет. Все же трудно удержаться от сравнения: один из авторов этой статьи преподает те же предметы и в Америке: квантовая механика — семестр в бакалавриате и два обширных, по 25 лекций, в магистратуре; в бакалавриате три семестра физики для инженеров и химиков, три матанализа — все примерно по 25 лекций в семестр, по два семестра у биологов. Этот канонический набор совершенно обязателен для аккредитации специальностей.
Университеты идут на сокращение программ вынужденно: максимальная нагрузка на преподавателя — 900 часов в год, больше запрещено юридически, и переход от 1:9–1:10 к 1:13 автоматически привел к уменьшению на треть учебной нагрузки. Специальные предметы сокращают в последнюю очередь — это понятно, гуманитарные отменять нельзя (кстати, в американской магистратуре они добровольны и выбираются сверх обязательного списка). Повторим, все это результат перехода к преподавательской зарплате 200% средней по региону без дополнительного финансирования. Люди, принимающие решения, ссылаются на западный опыт, что там соотношение близко к 1:13. Но все сложнее, надо сравнивать специальности. В США на STEM большую часть практических и лабораторных занятий у бакалавров ведут студенты. Как результат, аудиторная нагрузка преподавателей ниже нашей, а объем читаемых предметов — больше. На гуманитарных специальностях этих помощников практически нет, там соотношение может быть близко к требуемому у нас.
Реализованная у нас конструкция не американская и не европейская, ее цели были непонятны вначале, неясны и сейчас. Непонятно, для чего была нужна единая для всех реформа. А наши дипломы естественно-научных и технических специальностей и так были конвертируемы.
Невозможно рационально объяснить деградацию образовательных программ. Если это экономия средств, то сумма не представляется очень большой, при желании Минобрнауки могло бы за нее побороться. По нашему мнению, нежелание связано с выбранной политикой: запущенные громадные механизмы реформ постоянно требуют новых шагов, дают ресурсы и влияние ответственным за них институтам, чиновники самых разных уровней в этом заинтересованы и демонстрируют активность — и мы для них только часть «комплекта».
Что происходит в школе
Нам трудно судить о причинах быстрого ухудшения не только знаний — это можно наверстать, — но обучаемости выпускников школ. Не нужно сравнивать с чем-то очень давним — падение уровня знаний и навыков выпускников за последние лет пять очевидно. Это транслируется в трудности в усвоении нового материала и в загадочно быстрое его забывание. Средний балл ЕГЭ поступивших на мехмат последние пять лет колебался в интервале 225–230 (при максимальном 300). И студенты с таким достаточно высоким баллом с трудом продираются через упрощенные программы вузов. Очевидно, в школьном образовании происходят систематические изменения, и дело не только в увеличении нагрузки, огромном количестве отчетности, на что жалуются учителя, — ухудшения слишком быстрые.
Преподавание математики перестроили на «развивающее» так, что дети часто не понимают, чем занимаются, с трудом обучаются «обычной» математике. Идет разговор о еще большем сокращении математической подготовки. Многие родители не осознают, что это закроет возможность учиться на технических направлениях вузов. Именно так происходит в США, хотя в школах и семьях принято говорить, что дети просто не хотят туда идти. Это очень комплиментарный взгляд: работать в STEM, где зарплаты высокие, хотели бы многие, но у большинства выпускников школ нет подготовки для учебы на этих специальностях.
Если продолжить сравнение с образованием в США, то у нас ситуация изначально была лучше. Есть много детей, способных к интеллектуальной работе, большинство родителей настроены на серьезное образование. У нас намного больше квалифицированных учителей — в Америке у большей части учителей естественных наук в старших классов некий общий диплом бакалавра в «науках», они не предметники. На это накладывается новация последних лет — отказ от учебников: учитель учит тому, что он знает, и так, как может. Это вне разумения, но считается прогрессивным. Как и у нас, дети очень заняты в школе, но время тратится не на то, чтобы решать много задач, почувствовать, что это дается и уже не пугает, а кого-то даже радует. Делаются «проекты» и «исследования» — много высоких слов, но результата нет. Зачем нам с нашей базой падать так быстро? Через поколение уже и сожаления об утере исчезнут. Школа сбросила с себя ответственность за систематическую знаниевую подготовку, возможно, за этим стоит экономия средств.
Что можно сделать
Нездоровье очевидно, но оно такое всеобъемлющее, что крайне сложно предложить конкретные шаги. В каждом предложении есть подводные камни, каждое по отдельности недостаточно. По части предложений нужна серьезная дискуссия.
Шаг совершенно необходимый — возвращение на естественно-научных и прикладных направлениях университетов соотношения числа преподавателей и студентов к 1:10. Сделать это надо даже не для приостановки сокращения числа преподавателей, а для возвращения в полном объеме фундаментального образования, пусть только в магистратуре и аспирантуре. При этом в ФГОС должны быть возвращены основные, проверяемые образовательные критерии.
Университеты «окуклились», принимая на работу только своих выпускников (в университетах Америки и многих стран Европы это невозможно) фактически без конкурса, из-за этого научные группы часто десятилетиями лишь слегка обновляют направление исследований. Понятно, как трудно сейчас принять на работу человека из другого города, но можно обдумать механизм обмена учеными и преподавателями хотя бы из географически близких регионов. В Америке существуют региональные конфедерации университетов, одна из их полезных функций — оценка учебных программ факультетов, одобрение открытия новых специальностей, успешности научных направлений.
Возможностью преодолеть замкнутость может стать привлечение сильных российских и зарубежных исследователей, готовых интенсивно работать в течение нескольких недель в семестр, вести часть большого курса или спецкурс, продолжать работать со студентами дистанционно. Для таких сотрудников факультетам нужно иметь несколько дополнительных ставок.
Лучших магистров и аспирантов надо отправлять на два-три месяца на стажировки в сильные лаборатории, создавать по возвращении условия для их роста. Чтобы стажировки не стали одноразовой акцией (в этом случае принимающий университет быстро потеряет интерес к совместной работе), нужно иметь непрерываемое финансирование на некоторое количество лет — оно может быть только централизованным и даваться университетам, которые заявляют конкретные совместные программы и вкладывают в них свои грантовские деньги.
Часто говорят, что в случае расширения программ обмена и грантов «все уедут». Нам кажется, что разговоры об этом очень абстрактны и политизированы, уже лет пять-семь уезжают единицы, и причин тому много. С 2012 года мы отправили на стажировку в Америку 18 магистров и аспирантов. Только двое уехали — в аспирантуру, один из них сейчас в нашем совместном гранте и очень полезен обеим сторонам.
Сколько это может стоить
Попробуем оценить дополнительные расходы на примере Пермского университета (таких университетов, имеющих статус национальных исследовательских, в России примерно тридцать). Для организации научных связей с зарубежными и российскими учеными в университете есть Центр образовательных и научных обменов (в нем всего четыре человека, на всех две ставки). Помимо совместной работы с коллегами в год он поддерживает визиты десяти-пятнадцати ученых. Наш опыт показывает, что оплата расходов и гонорар в тысячу долларов за неделю труда приглашенных профессоров устраивает — ясно, что для тех, кто заинтересован в сотрудничестве, наиболее существенна возможность расширения своих исследований за счет вклада партнеров. Расходы на визит ученого из Америки — 180 тыс. рублей, из Европы — 150 тыс. рублей, из России — 120 тыс. Десять таких визитов в год — это примерно 1,5 млн рублей (без учета НДС). Стажировка одного магистра или аспиранта в американском университете (по партнерскому соглашению мы ничего не платим за неограниченную работу на их первоклассном оборудовании, расходы идут только на проезд и проживание), обходится в 250 тыс. рублей. Каждое лето стажировались шесть человек по два–три месяца, полная стоимость — 1,5 млн рублей. С прошлого года обе эти программы остановлены — у университета нет этих трех миллионов (очень скромная сумма, если учесть, что в некоторых университетах один визит приглашенного профессора обходится дороже). У нас есть замечательные кандидатуры временных профессоров, но все, что университет смог себе позволить, это выделить полставки для известного профессора-биолога из израильского Института Вейцмана.
Возвращение соотношения числа студентов и преподавателей на естественнонаучных и математических факультетах к 1:10,5 означает шесть дополнительных преподавательских ставок на факультет. В деньгах это примерно 36–37 млн рублей на все наши шесть факультетов. Вместе с вышеупомянутыми тремя миллионами рублей в год это составит примерно 40 млн рублей. Для всех исследовательских университетов цена вопроса не кажется значительной для бюджета страны.
Почему следует выделять естественнонаучные и технические специальности? Потому, что на них больше расходы на поддержку лабораторий, на оплату работы магистров и аспирантов. Во многих странах зарплаты в университетах на этих специальностях выше, а прием на работу нового преподавателя часто сопровождается расходами в несколько сотен тысяч долларов. Ясно, что у нас зарплаты не могут зависеть от специальности, но затраты все же существенно разные.
Считается, что появилась альтернатива в виде грантов, в частности, этот механизм помогает университетам выйти на уровень двойной по региону зарплаты. Но факультет в целом, учебный процесс, ничего не выигрывают. Гранта в одиндва миллиона в год после всех вычетов не хватит, чтобы принять на работу профессора или хорошего инженера со стороны, да у грантов и нет таких целей. Большая часть денег идет на зарплату, на некоторую поддержку аспирантов. Это хорошо, но если опять посмотреть на США, то работающий там на полную ставку профессор может получать в год со всех своих грантов не больше двухмесячной университетской зарплаты (но при этом она существенно выше, чем в средняя в стране).
Еще один возможный шаг — дать заметному числу школ статус естественнонаучных. Мы предлагаем подумать о возвращении к хорошему математическому и естественно-научному образованию в ряде школ в городах. Их выпускники не обязательно идут на математику и физику, но они неоспоримо лучше обучаемы, большинству из них никакая формальная «переподготовка» в будущем не нужна, они учатся как бы играя. Надо размежеваться, дав естественнонаучным школам дополнительное финансирование на лаборатории, доплаты учителям. Эти школы могут стать очень привлекательными, пока в России еще сохраняется уважение к серьезному образованию, ведь конкурс в существующие естественно-научные школы очень высокий.
Преференции для региональных университетов
Это не произносится открыто, но, видимо, многих во власти вполне устраивает ситуация, когда в стране будет с десяток сильных вузов в столицах и несколько вне них, которые смогут жить на потоке лучших выпускников школ со всей страны. Но и это не продлится долго — поток будет иссякать из-за быстро уменьшающегося числа школ с существенным математическим и естественно-научным обучением. Так, на миллионную Пермь осталась одна школа с хорошим образованием в этих областях, и две-три небольшие — с приличным.
Почти половина (1100 из 2300) выпускников пермских школ с баллом ЕГЭ выше 225 в 2018 году поступили в вузы двух столиц, тогда как пять лет назад уезжали только 17% ребят из этой категории. Возможность подавать заявления о приеме сразу в несколько университетов, бесплатность образования, умеренный конкурс, почти неограниченные ресурсы столичных университетов — в этой конкуренции региональные вузы не имеют шансов. Ежегодное вымывание самых способных приведет регионы к интеллектуальному истощению. С нашей спецификой, когда выпускники университетов становятся их преподавателями, это верный путь к деградации университетов.
Нашим региональным университетам нужны какие-то формы защиты, преференции для сохранения наработанного научного уровня и для того, чтобы их студенты не перешли в некий «второй сорт». В Пермском крае есть программа «225 баллов», которая заключается в выплате стипендий выпускникам школ с ЕГЭ от 225 баллов, если они учатся в пермских вузах при условии успешного прохождения сессий. Как мы видим, этого недостаточно. Централизованные преференции могли бы быть в виде описанного выше: финансирования дополнительных ставок, оснащения лабораторий, систематического приглашения лекторов (visiting professors), стажировок студентов. Чтение регулярных лекций приглашенными профессорами важно для студентов, для понимания, что их факультет — часть большого мира, что они могут получить много и в своем университете. Самим факультетам новые люди, конкуренция очень важны. Сказать честно, есть очень жесткие взгляды среди наших коллег, что факультеты сами виноваты в своих бедах, приспосабливаются, не развиваются, не хотят перемен, многие студенты не видят перспектив. Но надо понимать, что идеальных мест нет. Правда в том, что надо меняться, поменьше говорить о традициях и школах. И пробовать учить по-другому. Только один пример: бакалавриат не имеет гибкости, которая могла бы быть его основным достоинством — возможности выбора специальности в течение первых лет обучения. Семнадцатилетнему абитуриенту необходимо сделать выбор между, например, разными областями физики — сейчас, когда большинство выпускников школ так плохо подготовлены, это очевидная нелепость. Выбор специальности почти случаен, и вместе с нашей спецификой — бесплатное обучение, возможность пересдачи экзаменов, упрощение программ — делает обучение каким-то расслабленным.
Правильным шагом сейчас могло бы стать создание, как можно более быстрое, независимой комиссии для выработки политики в области STEMобразования, ее предложения должны рассматриваться в университетах, публично обсуждаться. Есть Ассоциация ведущих университетов и Российский союз ректоров, они обсуждают многие проблемы, но стратегические вопросы обсуждаются лишь в виде экспертирования предложенных правительством или министерством вариантов развития. Трудность в том, что нет механизмов широких общественных обсуждений с участием университетских администраторов, профессоров, научных сотрудников, не ясно, как может сформироваться активная группа, которая могла бы выдвигать предложения самих ученых.
Дискуссии не могут до бесконечности то разгораться, то затухать, они должны выйти на уровень руководства страны и быть донесены до комитета Госдумы по образованию и администрации президента, чтобы власти были вынуждены отреагировать.
Ждать еще? Все быстро развивается, в университетах опасаются дальнейшего сжатия образования — вполне возможно, что лет через пять многие университеты перестанут быть центрами фундаментальной науки и сохранения знаний. Очевидно, что поддержка STEM-университетов в отсутствие достаточного спроса на хорошо образованных специалистов не имеет непосредственной экономической целесообразности. Но позволив дальнейшие шаги вниз, можно довести ситуацию до необратимой.
*Виктор Карлович Хеннер — профессор кафедры теоретической физики Пермского государственного национального исследовательского университета, профессор кафедры физики Университета Луисвилля (США).
**Игорь Юрьевич Макарихин — профессор кафедры общей физики, ректор Пермского государственного национального исследовательского университета.
Фото Игорь Шапошников. ТАСС
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl