«Мы системно боремся со здравым смыслом»
Председатель совета директоров компании «Ротек» Михаил Лифшиц — о том, почему он против солнечных электростанций, нужно ли России собственное производство газовых турбин большой мощности и в чем ошибся Илон Маск
Российский авиационный двигатель ПД-14, который предполагается устанавливать на пассажирский самолет МС-21, будут комплектоваться сотовыми уплотнениями от компании «Ротек». Эти уплотнения — важный элемент конструкции газотурбинных двигателей и энергетических турбин, позволяющий повысить КПД машин, продлить срок их службы и уменьшить расход топлива. «Ротек» сумел создать собственное импортозамещающее высокотехнологичное производство сотовых уплотнений. Тем самым была ликвидирована зависимость от их поставок из США, Великобритании и Китая. Председатель совета директоров компании Михаил Лифшиц принял непосредственное участие в разработке технологии их изготовления. Как говорит он сам, «я очень люблю делать то, что никто больше делать не умеет».
Но начали разговор мы с обсуждения высказываний шведской экологической активистки Греты Тунберг, человека года по версии журнала Time. Осенью прошлого года она произвела фурор своим эмоциональным выступлением на саммите ООН по климату, в январе этого года приняла участие в работе Всемирного экономического форума в Давосе, где ей была предоставлена возможность открыть деловую часть программы. С одной стороны, глобальное потепление уже сейчас угрожает существенными проблемами мировой экономике (см. «Бизнес уже платит за будущее планеты», «Эксперт» № 5 за 2020 год).
С другой — откровенно популистские высказывания только вредят осознанию проблемы мировым сообществом. И Михаил Лифшиц категоричен в их оценке.
— Грета Тунберг не сказала, по сути, ничего. Она вышла и заявила: вы ничего не делаете. Это правда. Но когда ты говоришь, что кто-то чего-то не делает, ты должен предлагать, что надо делать. Что надо делать, мало кто говорит, потому что есть люди, которые против этого.
Есть достаточно простые и понятные вещи, которые не делаются, а значит, для этого есть причины. Можно бесконечно долго говорить про отходы, про переработку пластика, а можно взять и сделать простые и понятные вещи — например, ограничить количество упаковки на единицу товара. Во всем мире.
Упаковка — это пластик. Пластик — это продукт переработки газа в полимеры. Это гигантская индустрия. Только наша страна порядка пяти миллионов тонн производит каждый год. Не надо производить. Не надо айфон упаковывать в коробку, которая весит больше него. Потому что ее жизненный цикл стремится к нулю — она будет выброшена.
Это просто регуляторное решение, но оно не принимается, потому что индустрия по производству пластика в этом не заинтересована.
В Азии — Непале, Камбодже, Индии и подобных странах — люди всю жизнь упаковывали еду в пальмовый лист. После того как они съедали пищу, они просто выбрасывали его, и он быстро перегнивал. Но когда пришли белые — я не расист, просто обобщаю, — они принесли и пластик. И теперь еда заворачивается в него, а люди по привычке продолжают выбрасывать его под ноги. Как раньше пальмовый лист. Это не камбоджийцы или непальцы загадили свои страны, это сделали как раз те парни, перед которыми выступала Грета Тунберг.
— В качестве меры борьбы с глобальным потеплением и выбросами СО2 чаще говорят о возобновляемой энергетике. О том, что нужно отходить от ископаемого топлива и больше строить солнечную и ветровую энергетику.
— Разрушить индустрию упаковки, сделать ее возобновляемой было бы гораздо важнее. Что касается энергетики, то я абсолютно не против ветровой энергетики или солнечной. Я против кампанейщины. Придумали, что тепловая энергетика плохая и ее нужно заменить. Я категорически против рассуждений о том, что на что нужно замещать, когда это делают непрофессионалы. Которые не имеют образования, нахватались по верхам и что-то с трибун рассказывают.
Нельзя унифицировать мир. Каждая страна имеет свою географию, свою плотность населения, свои ресурсы. Есть Камчатка, где близко расположены слои горячей воды. Значит, там стоит развивать геотермальную энергетику. Есть остров Родос, где постоянный ветер, туда со всего мира съезжаются любители покататься на досках с парусом. Пожалуйста, ставьте там ветряки.
Задача государства в том, чтобы выставлять требования, регулировать. Нужно ставить не задачу «даешь ветер» или «даешь солнце», а «даешь вот такое содержание СО2 в выбросе станции». В Казахстане много угля. Назарбаев поставил задачу: после модернизации станции могут выбрасывать вот столько-то. И сегодня у угольных станций в Казахстане выбросы меньше, чем у газовых в Германии. А та же самая Германия с возобновляемой энергетикой доигралась до того, что дает сегодня самую большую эмиссию СО2 в Европе. Там построили «солнца» и «ветра» примерно до 50 процентов энергобаланса, а потом современными блоками ПГУ, которые не обладают достаточной маневренностью, не смогли балансировать энергосистему. И начали балансировать старыми угольными станциями, которые можно было давно закрыть. Это к вопросу о том, что говорится с трибун и что получается в итоге. Главная опасность в непрофессионализме. В мире побеждают «троечники».
— А как вы оцениваете перспективы распространения солнечной энергетики в России? Что мешает этому процессу, что помогает?
— Ничего не мешает. У нас выстроена очень эффективная для участников рынка система субсидирования. «Хевел» постоянно наращивает объемы производства, и сейчас есть проект по очередному их увеличению.
— Вы сказали про субсидии, но ведь именно субсидии привели к тем самым перекосам в энергетике Германии, о которых мы говорили выше.
— В Германии недостаточно внимательно и квалифицированно отнеслись к требованиям по локализации, и все субсидии ушли в Китай. Это опять к вопросу о принимаемых решениях. Безудержно субсидируя внедрение солнечной энергетики, Германия похоронила отрасль фотопреобразователей в Европе: обанкротились все европейские производители.
И теперь «Хевел», не побоюсь этого слова, единственный индустриальный игрок в Европе по производству солнечных преобразователей высокой эффективности.
У нас учли то, что происходило в Европе, и требования по локализации, предъявленные со стороны государства российским игрокам, бесконечно выше, чем там. Тот же Schneider Electric локализовал в России производство инверторов, построил завод.
— Я правильно вас понял, что вы не выступаете за повсеместное распространение солнечных электростанций?
— Я выступаю за то, что все должно быть рационально. Мы ради эксперимента поставили блок солнечной генерации на своей производственной площадке в Химках. Я не беру даже инсоляцию в расчет. В зоне МКАД просто нельзя использовать солнечные модули — грязь, маслянистую сажу, которая оседает на панелях, даже смыть не получается, и через месяц это уже не солнечная генерация.
— А где можно и нужно ставить солнечную генерацию?
— В местах с низкой плотностью населения. Первый проект, который мы сделали по «распределенке», был поселок Яйлю на Алтае. Там всю жизнь был дизельный генератор. Мы поставили маленькую установочку на сто киловатт. Месяца через три я спросил главу местной администрации: «Ну как?» Он сказал, что экономия дизельного топлива — сорок процентов.
Основная часть стоимости солнечной электростанции — это земля. Когда мы строим солнечную станцию, мы запечатываем почву, площади, где должна расти еда. Это плохо. И поэтому первое место, где должны быть солнечные модули, — это большие крыши.
— Большие крыши — это большие города. Это маслянистая сажа…
— Не обязательно. Железнодорожные станции, склады, которые вынесены за город…
— Но города уже обеспечены генерацией. Выводить ее, чтобы дать место солнечной?
— У нас избыточный энергобаланс. Но при этом есть мощности, которые придется выводить. Что-то модернизировать, а что-то выводить. Путь здесь должен быть рациональный и эволюционный. Нельзя вдаваться в кампанейщину: «Давайте все застроим солнцем!». У нас пока нет индустрии утилизации солнечных модулей, никто не посчитал, сколько СО2 выделяется при выращивании слитков кремния, особенно монокремния методом Чохральского. А это чудовищно энергоемкая история.
— Еще одна проблема возобновляемой энергетики — системы накопления и хранения электроэнергии. Солнце не всегда светит, ветер не всегда дует. Пики производства и потребления не совпадают. Но пока эти системы дорогие.
— Кто сказал, что они дорогие? В этом есть определенное лукавство. Они дорогие, потому что мы сравниваем цену электроэнергии, которую получаем от них, с ценой электроэнергии, которую получаем из розетки. Вопрос, сколько стоит электричество в розетке, мы почему-то здесь не обсуждаем. Так что, может быть, это не тут, в аккумуляторе, дорого, а в розетке дешево? И поэтому в каких-то местах земного шара системы накопления уже не дорогие.
— У вас есть производство суперконденсаторов — компания ТЭЭМП, как раз в подмосковных Химках. Насколько они востребованы?
— Могло бы быть и лучше. Есть такая штука, как готовность рынка. Он еще не готов.
— Пару лет назад я общался с руководителем этого предприятия, и тогда он говорил, что к 2020 году завод будет выпускать 200 тысяч конденсаторных ячеек и здесь будет локализовано производство электродной ленты, доля которой в себестоимости суперконденсаторов доходит до 40 процентов. Удалось все это сделать?
— Двести тысяч ячеек мы делаем, электродную ленту еще нет. Проблема извечная: чтобы самим делать электродную ленту, нужно делать больше конденсаторов. Иначе это экономически бессмысленно.
— И сколько нужно делать, чтобы было экономически осмысленно?
— Примерно миллион. А когда у нас будет миллион, зависит от того, как поведет себя рынок. Самая большая часть применений суперконденсаторов — это транспорт. Только не электрический, а гибридный.
Электромобиль сегодня — самый грязный вид транспорта, который я знаю. Потому что он чистый только в том месте, где он едет, а overall-эффективность системы ниже.
Подавляющая часть энергетики — тепловая. Электрический КПД газового блока — порядка 50 процентов. При этом на внутреннее потребление станции уходит восемь процентов произведенной электроэнергии. Еще от восьми до 30 процентов — в разных странах по-разному — потери в сетях. Плюс потери при зарядке и преобразовании тока. Так что в колесе электромобиля от сожженного топлива при лучшем раскладе будет 25 процентов. Для того чтобы ехал электромобиль, я сожгу условного топлива больше, чем для того, чтобы ехал автомобиль с двигателем внутреннего сгорания. И если мы наличием электромобилей увеличиваем потребление условного топлива, то бенефициары здесь как раз те, кто добывает это самое топливо.
Схема гибрида: на борту есть генератор, который жжет топливо для получения электроэнергии, которая крутит колеса. При этом мы имеем отсутствие сетевых потерь и очень важную вещь — рекуперацию. Любой транспорт ускоряется и тормозит.
Наличие суперконденсатора на борту гибридного транспорта позволяет практически всю энергию торможения собирать в электрическом виде: он быстро принимает эту энергию, а потом отдает ее в тот же аккумулятор, от которого энергия передается на колеса. Сам аккумулятор принять такой сильный ток просто не может. А при резком ускорении суперконденсатор, наоборот, быстро отдает энергию, чего не может сделать аккумулятор.
Мы сейчас поставляем свои сборки на завод «Белкоммунмаш». Он делает автобусы, электрические и гибридные. А мы для них делаем большие суперконденсаторы на крышу, которые как раз обеспечивают и рекуперацию, и разгон.
— И ваша проблема со сбытом в том, что мы не производим в достаточном количестве таких машин?
— Не только машин. Для Италии мы сделали шикарную систему для железнодорожной автоматики. Есть железнодорожная стрелка. У нее электрический привод. Он всегда должен быть с запасом мощности. А включается он на секунды. Грубо говоря, на привод стрелки подается постоянно десять киловатт, но эти десять киловатт работают пять секунд. Но они должны быть постоянно подключены. А если ставим конденсаторную сборку, то нам достаточно одного киловатта, чтобы перевести стрелку.
— Почему в Италии, а не у нас?
— Потому что инерционность здесь выше и электричество здесь дешевое.
— Суперконденсатор в том же транспорте используется вместе с аккумулятором. Не думали заняться и бизнесом по производству аккумуляторов?
— У нас есть решение. Мы сделали в форм-факторе суперконденсаторной ячейки ячейку литий-ионного аккумулятора. Можем начать делать серийно, если будет достаточный спрос. Технологическая возможность для этого есть, технической нет — надо ставить еще одну линию, чтобы их производить.
Это аккумулятор, а это суперконденсатор и в этом (складывает их вместе) гибридная система, за которой будущее. Это следующее поколение продукта, который у нас будет.
— Будет где? В автомобиле?
— Это во-первых. А во-вторых, я нацелен на большие системы хранения, которые будут использоваться в домохозяйствах.
— Или в солнечной электростанции?
— Скажу дико аполитично: я очень не люблю солнечные электростанции. Потому что уникальная возможность, которую дает нам солнце, — это не иметь электростанций. Не запечатывать почву, а использовать крыши, стены, заборы… И за счет этого вырабатывать столько электроэнергии, сколько нужно. И хранить ее там же.
А солнечная электростанция — с огромной территорией, забором, охраной, подстанцией и прочим — это пережиток централизованной генерации. Такой инерционный пережиток.
— А разве есть техническое решение? Илон Маск еще в 2016 году объявлял о выводе на рынок черепицы с фотоэлектрическим элементом. Но, судя по всему, это решение у него не пошло.
— Решение Маска было бессмысленным и беспощадным. Вы представляете, сколько электрических разъемов должно быть в крыше из черепицы, где в каждую черепицу интегрирован солнечный модуль? Атмосфера, перепад температур, влажность… Разъем закиснет через год, совсем оксидируется на второй, и на третий год эту крышу нужно будет менять.
Специфика индустриального применения в том, что система должна гарантированно проработать период отдачи банковского кредита. Потому что, если ты пришел ко мне как к руководителю предприятия и сказал: «Старик, поставь солнечную генерацию на крышу», — и я хочу, но денег нет, я должен пойти в банк взять кредит и потом его окупить на этой солнечной генерации. Для этого я должен знать, что твоя панель у меня проработает двадцать пять лет.
Вот смотрите — это солнечный модуль (показывает пластину с нанесенной на нее фотоэлектрической ячейкой), а вот солнечный модуль, интегрированный в стандартную кровельную мембрану (солнечная ячейка нанесена на гибкое основание). Их размер примерно четыре с половиной метра на метр двадцать. На них ставится нормальная герметичная клеммная коробка. А на каждую черепичку Маска такую не поставишь.
— И где эти модули на крышах и стенах?
— В России пока нет. Есть в Австрии, но не без нашего участия. Там есть завод наших партнеров. «Хевел» производит модули и отдельно ячейки. И вот над темой применения ячеек высокой эффективности мы активно работаем. Ячейки здесь наши, а композит весь их. Сложная запатентованная система. Самая большая проблема в применении этих материалов связана с ультрафиолетовой деградацией. Ноу-хау, которое есть у наших партнеров, позволяет эту проблему решить.
И главное, что мы получили, — это вес. Потому что если мы ставим традиционные модули на крышу, то нагрузка, которую добавляем просто по строительным нормам, — примерно 180 килограммов на квадратный метр. А это далеко не всегда возможно.
И опять-таки, ставить здесь производство нужно тогда, когда ты понимаешь спрос. Мы не про кампанейщину, а про бизнес, и по-другому не можем.
— Как вы относитесь к водородной энергетике?
— Очень хорошо. Мы участвуем в одном проекте, это компания SOLIDpower, которая производит системы на основе топливных элементов. За счет риформинга природного газа там образуется синтез-газ, в составе которого есть водород, поступающий в топливный элемент, где вырабатываются электричество и тепло. На сегодня в Европе работает порядка двух тысяч таких систем. С одной стороны, это много, потому что больше чем мы, никто не поставил. С другой стороны, это бесконечно мало, потому что это еще не бизнес.
На сегодня электрический КПД топливных элементов выше, чем КПД традиционных электростанций. Но стоимость установленной мощности топливных элементов тоже сильно выше. Если установленная мощность в газовой турбине — примерно две тысячи евро за киловатт, то в топливном элементе примерно семь-восемь. Но так же, как есть тенденция к снижению цены в солнечных элементах и накопителях, можно предположить, что и здесь будет снижение. По крайней мере, связанное с масштабированием производства.
Большой турбине — недолгое будущее
— Поговорим о традиционной энергетике. Почему вы не стали участвовать в конкурсе на получение субсидии от государства на разработку газовой турбины большой мощности?
— Я очень не люблю государственные субсидии. Это первое. Второе: я не вижу значительного спроса. Для того чтобы строить завод газовых турбин, мне нужно видеть, что в течение десяти лет я буду продавать по десять турбин в год. А то же Минэнерго оценивает спрос в 50–60 машин в течение десяти лет.
Рынок больших газовых турбин давно перестал быть страновым. Он сначала стал международным, а потом двинулся в сторону дуополии, как и все остальное при капитализме, который сейчас трещит по всем швам, превращаясь во что-то другое. Смартфоны — это Apple и Samsung. Самолеты — Boeing и Airbus.
На рынке турбин тоже дуополия. Когда был поглощен Alstom, остались Siemens и General Electric. Есть еще игроки, но 80 процентов рынка у двух компаний.
И с точки зрения сбыта таких турбин у нас в стране, в энергетике тоже идет движение к дуополии — есть «Интер РАО» и есть «Газпром энергохолдинг». И все остальные. Я не рассматриваю «Русгидро» и «Росатом», это большая часть энергетики, но она стоит особняком, а с точки зрения потребления газовых машин есть две эти компании.
Мои взгляды на жизнь и наш размер не позволяют мне участвовать в политическом проекте. Я лучше буду в рынке. У меня сегодня 50 процентов выпуска завода — это нетрадиционная энергетика и экспорт.
Нетрадиционная — в смысле несистемная: турбины для мусоросжигательных заводов, ледоколов, промышленная генерация, то есть то, что ставится на целлюлозно-бумажных комбинатах, металлургических комбинатах.
И это позволяет себя чувствовать здоровым, когда ты не зависишь от тех парней, которые очень скоро объяснят тебе, сколько что должно стоить. Я прихожу в Монголию, где у меня с одной стороны китайские производители, с другой — Siemens, и мне понятно, что я делаю.
— Есть мнение, что если бы была поставлена задача сделать российскую газовую турбину большой мощности под первый ДПМ, заранее поставлены условия по локализации, то такая турбина в России уже была бы, учитывая, что у производителей были бы гарантии спроса. Почему мы сразу этого не сделали?
— Давайте я задам вопрос. Мы с вами проговорили: есть солнечная энергетика, есть ветровая, водородная, атомная… Как вы видите будущее большой газовой турбины стратегически, на пятьдесят лет?
— Не знаю…
— И я тоже. В условиях централизованного теплоснабжения эффективность тепловых станций при производстве тепла и электроэнергии на газе в паросиловом цикле высока: при здоровых сетях общий КПД в районе 90 процентов.
И если она дает такой КПД, то зачем к ней еще и газовая турбина? Газовая турбина добавит безумный CAPEX, добавит десять процентов в год от стоимости турбины на сервисное обслуживание, добавятся расходы на все, что имеет отношение к надежности и безопасности, и наконец, добавится мощность, которая не нужна.
Она может быть нужна на ГРЭС — тепловой станции без отпуска тепла. Но много ли у нас таких станций? Когда ты покупаешь газовую турбину, то за десять лет ты покупаешь еще одну. А если это турбина Siemens SGT-800, то за десять лет ты на обслуживании покупаешь практически еще две.
Это миф, что газовая турбина гиперэффективна. Гиперэффективна она, когда есть ДПМ и тебе гарантированно платят за мощность. Но ДПМ заканчивается, а по кредиту надо платить, и обслуживать турбину нужно. Поэтому я и говорю, что тема большой газовой турбины находится в политической зоне.
Siemens и General Electric в прошлом году уволили по десять—пятнадцать тысяч человек из подразделений по производству газовых турбин большой мощности и сегодня готовы продать эти свои подразделения. Монополии — это плохо, и политическая кампанейщина — это тоже плохо.
Технологический задел, безусловно, важен для России, но с точки зрения рынка у меня нет уверенности, что такой проект нужен. Вряд ли у большой газовой турбины есть длинное будущее. У маленьких точно есть. В местах концентрации потребления они будут нужны.
Энергетика будущего определяется словом «многоукладность». И любая попытка ее унифицировать обречена на провал. Размер страны нам позволяет использовать многоукладность. У нас есть зоны высокой инсоляции, не закрытые сетями. У нас есть развитая инфраструктура теплоснабжения, которая позволяет использовать паросиловые блоки. У нас есть газ, который позволяет эксплуатировать газовые турбины эффективнее, чем это делают в Европе, потому что газ у нас свой и он дешевле.
— Многоукладность и распределенная генерация?
— А это уже происходит. В период ДПМ было построено порядка 40 мегаватт мощности. А если мы посмотрим данные таможни, то обнаружим, что в этот же период было ввезено около 20 гигаватт газопоршневых установок. И дизельных. И они были установлены на предприятиях. Это та самая распределенная генерация.
— Все-таки когда действующее предприятие, уже подключенное к сетям, ставит собственную генерацию, потому что получать электричество из системы слишком дорого, — это как-то неправильно.
— Конечно неправильно. Определенный перекос у нас связан с тем, что газ дешевый. Поэтому газопоршневые станции жутко выгодные. КПД на месте 50 процентов и выше, так как тепло они тоже утилизируют. И получается дешевле, чем получать электричество из сетей.
— Может быть, потому, что у ФСК рентабельность по EBITDA за 50 процентов и это тоже неправильно?
— Неправильно. И мы возвращаемся обратно к монополиям. Мы системно боремся со здравым смыслом. Единственное, что утешает, — это делаем не только мы.
Мусор сожгут не там
— Один из ключевых моментов при создании газовой турбины большой мощности — организация в России производства лопаток турбины. Чтобы турбина была признана российской, локализованной, лопатки должны делаться здесь. «Силовые машины», которые как раз выиграли субсидию на разработку газовых турбин большой мощности и собираются через несколько лет их производить, рассматривают несколько вариантов создания такого производства. В том числе с вашим участием.
— Первым, кто в нашей стране разобрал и собрал газовую турбину, был «Ротек». Именно мы создали независимый от производителей сервис газовых турбин. И тогда мы затеяли создание производства в две очереди: первая очередь — это восстановление лопаток, снятых с турбин, а вторая — это литье. Восстановление — это, по сути, все операции от литья и выше.
Я очень люблю делать то, что никто больше делать не умеет. Сегодня на производственной площадке Уральского турбинного завода работает дочерняя компания «Зульцер Турбо Сервисес Рус» швейцарского концерна Sulzer.
Литье лопаток — это абсолютно рыночная история. Для того чтобы заниматься литьем, нужно продавать в год порядка 15 тысяч лопаток. Я пока не вижу ни десяти турбин в год, ни 15 тысяч лопаток. Когда я их увижу, сразу начнем делать проект.
Когда мы запустили первое производство по восстановлению лопаток, было очень много хороших слов сказано. Глеб Никитин (на тот момент — первый заместитель министра промышленности и торговли РФ. — «Эксперт») приезжал открывать. А потом я с удовольствием наблюдал, как наши генераторы снимают свои лопатки и отправляют их на восстановление в Европу. Мы им: «Ребята, вы что же делаете-то?» А они говорят: «А нам надо быть уверенными». А в чем нужно быть уверенными, если вот оно — самое современное в Европе производство по восстановлению, где восстановить лопатки будет стоить дешевле, чем за границей, почти на 20 процентов с учетом логистики?
Если сегодня нам наши генераторы скажут, что готовы покупать лопатки на замену здесь, то можно за год производство запустить. Только они не говорят. Они продолжают покупать у европейских и американских поставщиков. И государство, которое могло бы их обязать (потому что самые крупные из них с государственным участием): при обслуживании импортной газовой турбины начиная с 2023 года вы, уважаемые господа, обязаны покупать российские лопатки. Это же просто! Так же, как с пластиком. Только этого не делают.
— То есть никаких проблем создать производство лопаток нет?
— Безусловно, это сложно. С технологической точки зрения. То есть там нет научных препон. А препоны инжиниринговые измеряются в человеко-часах. И все.
Нужна только воля. Либо рынок, либо воля. В случае если у тебя экономика совсем открытая и рыночная, тогда рынок отрегулирует. Если у тебя большой госсектор, тогда уж извините, давайте сюда волю.
— Сколько будет стоить такое производство?
— Литейка, если ее делать в нашем режиме, интегрируя с существующим производством по восстановлению лопаток, — примерно 60 миллионов евро. Если ее делать совсем с нуля — примерно 100 миллионов.
Будет рынок — будет и производство
— Хочу спросить о турбине для мусоросжигательных заводов, которые строит «РТ-Инвест» в Подмосковье и под Казанью. В каких долях там предполагается жечь мусор и газ, чтобы крутить турбину?
— Что такое мусоросжигательный завод? Это тепловая электростанция. Сориентированная на топливо пониженной калорийности. У нее должен быть переразмерен котел, потому что низкокалорийного топлива, то есть мусора, нужно больше, чем высококалорийного. Степень калорийности этого топлива зависит от того, насколько его подготовили. Если оно прямо с контейнера высыпалось — это одна история. Если оно прошло через сортировку, сушку и уплотнение — это другая история. Поэтому унифицированного ответа здесь нет. Например, в Европе большая часть этой индустрии не работает как у нас. Я опять буду говорить неприятные вещи. Вот это мусоросжигательный завод в Цюрихе (показывает фотографию, где небольшая ТЭЦ находится посреди жилых и административных построек). Его никто не делал как мусоросжигательный завод. Это тепловая электростанция, модернизированная под сжигание мусора.
Рядом офисные центры, спальные районы. И без зоны отчуждения. Почему? Потому что сюда не тащат мусор с полигонов гигантскими фурами, а свозят маленькими городскими грузовичками все, что собрали с ближайших четырех микрорайонов. И уровень подмеса в топливо мусора в этом заводе максимум 20 процентов.
Если бы мы жили в логике здравого смысла, то не строили бы мусоросжигательных заводов — крамолу говорю, — а брали бы неэффективные ТЭЦ и модернизировали бы их под подмес мусора в топливо.
— Одна из проблем сжигания мусора — диоксиды. Чтобы их разрушить, нужна высокая температура, которую ТЭЦ не обеспечит.
— Да, газ, который выходит, должен пройти через высокотемпературную зону. Его дожиг — это отдельный узел. И он находится в периметре модернизации. Плюс ставится система фильтрации. И здравый смысл, безусловно, в этом. Другое дело, что у нас есть генерирующие компании и есть индустрия обращения с отходами. Вот они между собой не очень. Или очень нет. И люди, которые занимаются обращениям с отходами, не имеют электростанций. И они говорят: «Мы будем строить заводы».
— Они будут строить электростанции!
— Да. И это, во-первых, при наличии неэффективных ТЭЦ, с которыми непонятно, что делать, потому что они теплоснабжающие и закрыть их нельзя. А во-вторых, так как землеотводы под мусоросжигательные заводы приходится получать далеко, мы усложняем логистику и делаем ее дорогой.
Мы везем мусор на линию сортировки, где сортируемуплотняем-подсушиваем. Потом везем на мусоросжигательный завод, где соотношение мусора и топлива примерно такое: 60 процентов — газ, 40 процентов — мусор.
Каждый из заводов, которые строятся в Московской области, рассчитан на 700 тысяч тонн мусора. Это реально много. Если бы на 20 московских ТЭЦ прошла модернизация, был бы построен небольшой узел сортировки и был подмес мусора, никто бы ничего не заметил и проблема мусора была бы решена.
Другое дело, что быстро это не сделать, а Москва уже превратилась в монстра, который гадит под себя. Все, дальше некуда.
В случае с этим пилотом — четырьмя подмосковными заводами и казанским — это решение, которое было просто исторически неизбежно, но в дальнейшем хочется видеть более рациональный подход — модернизацию тепловых станций под сжигание отходов.
— А можно было бы модернизацию таких ТЭЦ подвести под ДПМ-2?
— Это административно нерешаемо. Для этого нужно, чтобы генераторы оказались внутри индустрии обращения с отходами. А кто их туда пустит? Но делать это нужно. И эта задача, я бы сказал макрозадача, находится как обычно в зоне воли: сказать, что генераторы являются участниками рынка обращения с отходами.
— Когда вы говорите, что дожигание мусорных хвостов должно идти на ТЭЦ, вы фактически рушите себе будущий бизнес. По плану эти мусоросжигательные заводы предполагается и дальше в стране строить. И куда вы со своей турбиной, разработанной специально для этих заводов?
— Мусоросжигательные заводы будут строиться. В тех местах, которые дошли, как Москва. А ТЭЦ, которые будут модернизироваться под сжигание мусора, все равно будут приводить в порядок турбинный остров. Да, безусловно, объем будет меньше, чем при гринфилдах, но, слушайте, у меня трое детей, и если можно сделать страну чище, то я согласен. Должен быть какой-то здравый баланс.
Михаил Лифшиц — заслуженный машиностроитель России, почетный энергетик Монголии, имеет 18 патентов. Окончил МГТУ имени Н. Э. Баумана, Калужское авиационное летно-техническое училище. В 1991 году основал группу компаний Global Edge. С 2009 года — директор по развитию высокотехнологичных активов группы компаний «Ренова» (основной акционер — Виктор Вексельберг). С 2010 года — генеральный директор «Ротек», с 2015-го возглавляет совет директоров.
Михаил Лифшиц председатель совета директоров и совладелец в компаниях:
«Ротек». Компания основана в 2010 году, выполняет сервисное обслуживание паровых и газовых турбин, оказывает инжиниринговые услуги, занимается развитием высокотехнологических проектов в различных секторах экономики. В числе ее продуктов — система предиктивной аналитики промышленного оборудования, в том числе энергетических турбин, ПРАНА.
Выручка: 2,8 млрд рублей (2018 год).
Акционеры: «Ренова» (49%), Михаил Лифшиц (31%), Евгений Белов (20%)*.
Уральский турбинный завод. Занимается разработкой, производством и сервисным обслуживанием оборудования для энергетики, в том числе паровых турбин мощностью свыше 300 мегаватт. Половина теплофикационных турбин в России произведена на УТЗ. За все время существования завода — с 1938 года — здесь было выпущено более 900 паровых турбин.
Выручка: 5 млрд рублей (2018 год).
Акционеры: «Ренова» (49%), Михаил Лифшиц (20%), Евгений Белов (16%), «Легаси Медиа» (15%).
Товарищество энергетических и электромобильных проектов (ТЭЭМП). Специализируется на разработке и производстве решений в области накопителей энергии на базе суперконденсаторов по собственной запатентованной технологии. Производственная мощность — 200 тыс. ячеек суперконденсаторов в год. В перспективным планах — доведение объемов производства до 1 млн ячеек.
«ТЭЭМП Производство»
Выручка: 42 млн рублей (2018 год).
Совладельцы: «Ротек» (90%), Владимир Туманов (10%).
ТЭЭМП
Выручка: 2,6 млн рублей (2018 год).
Совладельцы: «Ренова» (67,7%), «Ротек» (38,3%).
Михаил Лифшиц член совета директоров в компаниях:
Sulzer AG. Швейцарский машиностроительный концерн, занимается производством и сервисным обслуживанием насосного оборудования, владеет российской компанией по сервису газовых турбин «Зульцер Турбо Сервисес Рус».
Более 48% акций Sulzer принадлежит компании «Ренова» Виктора Вексельберга.
SOLIDpower S.p.a., международная компания, штаб-квартира находится в Италии. Занимается разработкой и производством установок для генерации электроэнергии и тепла на базе высокотемпературных топливных ячеек. Их электрический КПД — около 60%.
«Хевел». Вертикально интегрированный производитель солнечных модулей. В периметре группы компаний «Хевел» — строительство «под ключ» солнечных электростанций и их эксплуатация. На заводе компании в России выпускается более 300 МВт солнечных модулей и высокоэффективных ячеек. Михаил Лифшиц выступил инициатором модернизации завода с внедрением новой технологии производства солнечных модулей нового поколения, сочетающих преимущества тонкопленочной и кристаллической технологий.
*Источник данных о выручке и совладельцах — «СПАРК-Интерфакс».
Фото: Олег Сердечников
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl