Глобальный НДС, или «Зеленый» передел
Многие российские компании активно модернизируются, экономят ресурсы, разрабатывают и внедряют новейшие технологии. Этот процесс должен стать массовым, иначе страна рискует остаться на задворках мировой экономики
Национальный проект «Экология» — один из самых сложных. Без него российской экономике будет нелегко соответствовать международным экологическим стандартам, а это несоответствие отрежет у страны экспорт.
Уже в следующем году будет принят европейский закон о климате, который запустит внедрение в ЕС углеродного налога. Полномасштабное введение этого налога намечено на 2025–2030 годы. Этим налогом будет обложена продукция зарубежных компаний, которая была произведена с высоким уровнем выбросов парниковых газов. «Для российской экономики риски очевидны, — заявил на днях заместитель председателя Совета безопасности РФ Дмитрий Медведев. — В частности, могут пострадать такие базовые отрасли, как черная и цветная металлургия, химическая промышленность, энергетика. Из-за трансграничного углеродного регулирования страны ЕС могут значительно сократить потребление российского угля и нефти. По оценкам Российской академии наук, финансовые потери отечественных экспортеров могут составить более трех миллиардов евро в год».
Именно поэтому, пока весь мир пытается найти новые правила работы по новым экологическим стандартам, нам уже сейчас нужно агрессивно инвестировать в экологизацию российской промышленности, создавать передовые кейсы, разрабатывать «зеленые» стандарты. Если этого не сделать теперь, то уже в следующем десятилетии многие традиционные для нас рынки вдруг окажутся закрытыми.
Да, мировая экологизация — это новый способ передела мировых рынков сбыта, способ защиты своих производителей. Во многом это игра развитого рынка против набирающего силу развивающегося. И если не участвовать в этом, возникнет риск остаться на задворках мировой экономики навсегда.
Сложный нацпроект
По затратам «Экология» — один из самых дорогих нацпроектов: до 2024 года в экологические программы по всей стране планируется вложить более четырех триллионов рублей. В значительной степени эти траты должен взять на себя бизнес. Однако в последние годы бизнес очень неохотно инвестирует. Причин тому масса. Это и перманентный кризис, и стагнирующие доходы населения, и санкции, и дорогие кредиты.
Если упростить, то нацпроект «Экология» включает в себя два больших блока. Первый подразумевает ликвидацию накопленного ущерба окружающей среде. В него входят такие программы, как оздоровление Волги, сохранение озера Байкал, ликвидация всех выявленных на 2018 год свалок и т. д. Эти расходы берет на себя государство.
Но есть и второй, гораздо более крупный блок — экологизация текущей деятельности и экономики в целом, то есть производства. И здесь можно выделить два крупных проекта — «Чистый воздух» ценой 0,5 трлн рублей и «Внедрение наилучших доступных технологий» (НДТ) суммарной стоимостью еще 2,43 трлн рублей. Эти расходы — три триллиона рублей — и должен понести российский бизнес.
Сумма эта не так уж велика: всего лишь инвестиции в размере трех процентов ВВП, растянутые на пять лет. То есть по 0,6% ВВП вложений в экологию ежегодно.
В этом году, чтобы попасть в список «Эксперт-400», компании необходимо иметь выручку порядка 35 млрд рублей. Если каждая компания из списка крупнейших вложит по 1,2 млрд рублей на протяжении пятилетки в модернизацию своей деятельности, то цель 2,4 трлн на НДТ будет достигнута.
Что касается программы «Чистый воздух», то она подразумевает уменьшение выбросов в 12 городах страны и в основном затрагивает металлургические предприятия в Красноярске, Челябинске, Норильске, Магнитогорске и т. д. В этом случае инвестиции в экологизацию производств вырастут до 8,4 млрд рублей в каждом городе ежегодно. Это много, однако для российских металлургов сумма посильная, даже с учетом коронавирусного кризиса.
Таким образом, при всей своей сложности и дороговизне нацпроект «Экология» вполне реализуем.
Выполнимый указ
Вернемся к НДТ, на внедрении которых сосредоточены основные ресурсы нацпроекта «Экология». В целом российской опыт в этой сфере не уникален, он скопирован в Европе, где лучшие практики и требования к производствам собраны в отраслевых справочниках; через такой механизм развитые страны регулируют производство не один десяток лет.
В России законодательно термин НДТ был закреплен в 2014 году. Согласно закону, НДТ — это технология производства продукции на основе современных достижений науки и техники. Главная цель — охрана окружающей среды при условии возможности применения этой технологии. Для надежности такая технология должна применяться не менее чем на двух предприятиях страны.
Однако если бы все требования в НДТ сводились к экологическим, то все промышленные предприятия попросту пришлось бы закрыть, так как любое производство оказывает воздействие на окружающую среду. Поэтому справочники НДТ — это «мягкая сила» для создания стандартов работы промышленности. Стандарты необязательны к применению, но в зависимости от соответствия производства критериям НДТ у производителей появляется возможность снизить плату за негативное воздействие на окружающую среду до нуля.
На сегодня в стране уже создано 52 справочника НДТ в основных отраслях. Созданием этих справочников занимается бюро НДТ — НИИ «Центр экологической промышленной политики» (см. интервью с главой ЦЭПП Дмитрием Скобелевым на стр. 32).
Ориентир для машиностроителя
Создание справочников НДТ лишь один из элементов большой системы. Работа это неспешная, и главная задача не описать доступные в России технологии, а задать ориентиры для развития.
Технологическая модернизация может быть проведена очень быстро — пример реформы РАО ЕЭС это наглядно продемонстрировал. Однако у ускоренной модернизации возникает много побочных проблем. Например, главными бенефициарами реформы энергетики стала западная промышленность, которая в сжатые сроки поставила российским энергетикам энергоблоки. Главным же пострадавшим стала российская промышленность — именно она через европейские цены на электроэнергию до сих пор оплачивает контракты ДПМ (договор о предоставлении мощности). Поэтому, установив сегодня строгое обязательное требование к модернизации, страна фактически заставит промышленность инвестировать в зарубежное машиностроение. Модернизация должна быть очень хорошо продумана и согласована с возможностями отечественного машиностроения.
Если бы к моменту запуска ДПМ в России была собственная турбина большой мощности, отечественные машиностроители заработали бы огромные деньги, окупили бы ее разработку, внедрение и создали бы задел на будущее. Но турбину сделать не успели. Имеющиеся разработки до сих пор не доведены до ума и вряд ли в ближайшем будущем пойдут в серию.
Именно поэтому справочники НДТ — это не столько требования к промышленности, сколько ориентир для машиностроителей: какие технологии потребуются российским предприятиям в ближайшем или отдаленном будущем. Кроме того, НДТ не раз и навсегда установленное требование, это постепенное изменение справочников, а значит, и ориентиров. То есть поэтапный процесс последовательных и предсказуемых изменений. Именно поэтому не стоит ожидать от НДТ быстрых решений всех проблем: что стоит их внедрить — и сразу воздух очистится, пыль в портах осядет и т. п. НДТ — это долгая реформа регулирования промышленности, результаты которой наглядно можно будет увидеть, пожалуй, лишь следующему поколению.
Конечно, отсутствие отечественных технологий и отечественного современного оборудования — наша всеобщая проблема. Никого не удивишь немецким оборудованием в пищевой промышленности, итальянским — в металлургии, корейским — в нефтехимии или кораблестроении. Любой передел продукции, от сжижения газа до изготовления конфет, означает, что российская промышленность вынуждена закупать оборудование у зарубежных поставщиков. Часто альтернатива есть и в России, однако по качеству она уступает зарубежным аналогам. Доведение ее до ума требует времени и средств. Ни первого, ни второго у российского машиностроения сейчас нет. Тем не менее выстраивать цепочки производств с учетом НДТ ему нужно, и делать это необходимо как можно быстрее.
Экспорт не кормит
Современный мир открыт, и российским товарам приходится конкурировать по цене с китайской продукцией, а по качеству — с европейской. При этом создание любого производства требует определенного масштаба. Например, для рынка компонентной базы электроники требуется масштаб для производства нескольких миллионов изделий в год. При меньшем объеме выпуска удельная цена продукции становится слишком высокой. Но емкость внутреннего рынка — десятки или сотни тысяч изделий в год, больший объем на внутреннем рынке не продать. Значит, нужно идти на экспорт. Но на экспортных рынках микроэлектронику с лейблом «Сделано в России» никто не ждет.
Список потенциально закрытых к экспорту продуктов из России можно продолжать бесконечно — от автомобилей до колбасы. Хотя, справедливости ради, российские уникальные штучные изделия на внешних рынках ценятся: АЭС, спутники, системы ПВО С-400, истребители и т. д. Но продажей этих изделий 145-миллионное население не прокормить.
Выйти на массовый рынок российской промышленности сложно, практически невозможно, как по сугубо внутренним причинам (от таможни до налоговой), так и по внешним (от санкций до прямого протекционизма государств-партнеров). Кроме того, нужно понимать, что сегодня экспорт — это цепочка в режиме конвейера от месторождения (поля) до полки магазина: идеально отлаженный процесс с поставкой «точно в срок». Задержка на час чревата санкциями и убытками. Россия практически не встроена в мировые экспортно-импортные цепочки массовых товаров и не готова к ним ни с логистической точки зрения, ни с нормативной, ни трудовой. А без экспорта, повторим, создавать массовый продукт практически невозможно.
И ладно бы, если бы ситуация осталась такой же, как сейчас: с высокими переделами не вышло, но мы продаем на экспорт сырье. Но, к сожалению, ситуация будет только ухудшаться. Сегодня главный бой промышленности за будущее идет в рамках Парижского соглашения по климату от 2015 года. Основной посыл этой конвенции — борьба с изменением климата. Но дьявол, как всегда, кроется в деталях. С малообоснованной научной базой главным врагом климата объявлены парниковые газы, в основном диоксид углерода, а значит, косвенно и источники его образования — нефть, газ, уголь. То есть основные статьи российского экспорта. В попытках избежать выброса диоксида углерода мировая энергетика массово отказывается от углеводородного сырья, даже несмотря на то, что это самый дешевый способ получить электроэнергию. И Парижское соглашение уже ударило по доходам российской экономики: стоит только посмотреть цены на нефть, газ и уголь. Но это только начало.
В последние годы общественности был навязан новый термин: «углеродный след». Смысл его в том, что при производстве любого вида товаров и услуг происходит определенная эмиссия парниковых газов. Постепенно компании обязали оценивать и раскрывать количество выработанных газов в рамках их производств. Эта система отчетности становится обязательной в мире. Например, в Германии уже 100% компаний раскрывают такие данные. В Китае уже каждая вторая компания отчитывается по углеродному следу. Такая система отчетности становится мировой практикой и международным стандартом. Следующий шаг — сквозная система учета углеродного следа. То есть глобальный аналог отчетности по НДС: купил у поставщика деталь, вместе с ней в накладной — количество СО2. Продал своему покупателю полуфабрикат, а вместе с ним идет отчет об эмиссии парниковых газов.
В итоге возникает дополнительное условие для ценообразования. Уже сейчас возникает рынок «зеленого» сырья. Американские компании одна за другой декларируют, что будут покупать только материалы, произведенные по «зеленым» технологиям, то есть с минимальными выбросами диоксида углерода. Например, Tesla пообещала заключить «гигантский контракт» при условии экологически чистой добычи сырья для производства аккумуляторов. То есть через углеродный след уже сейчас создаются два отдельных глобальных рынка: премиальный — экологически чистый и дискриминационный — для «грязных» производителей.
Кроме того, уже идут разговоры о том, что энергозатратные технологии необходимо облагать штрафами. А это дополнительный налог на российскую экономику в пользу других, более энергоэффективных экономик. Энергозатратность становится вне закона.
Могли ли мы отказаться от Парижского соглашения? Вероятнее всего нет. Да и отказ от него вряд ли как-то повлиял бы на положение российских экспортеров, так как основные рынки сбыта для них по-прежнему находится в Европе и в любом случае им бы пришлось играть по европейским правилам. При этом энергодефицитная Европа играет на поле энергоэффективности уже полвека. И за это время в стремлении экономить на закупках нефти, угля и газа энергоэффективность там ушла далеко вперед по сравнению с Россией.
В итоге через сложную надуманную систему российская промышленность ставится в дискриминационное положение. Одно из наших небольших преимуществ перед развитым миром — дешевые энергоресурсы: газ, бензин, тепло. За счет этого многим компаниям удается нивелировать высокое налоговое бремя, логистическую недоступность рынков сбыта, неэффективность госуправления и т. д. Вышибая из-под энергорасточительной российской промышленности эту опору, Парижское соглашение делает ее еще менее конкурентоспособной.
Внедрение системы НДТ в России — это робкая попытка быть не хуже европейцев, попытка играть по их правилам, на их поле у нас в стране. И этот путь нашей экономике все равно придется пройти. Самые прозорливые компании уже осознали это.
В этом обзоре мы собрали несколько кейсов модернизации производств. Крупнейшие российские компании — ТМК, «Русал», «Черкизово» — уже сейчас внедряют даже не НДТ, а передовые технологии производств. Главная их цель — снизить воздействие на окружающую среду. Вторично использовать отходы. Экономить энергию, воду. Более того, они проявляют «зеленую» инициативу и предлагают своим клиентам (хотя те пока и не предъявляют к ним таких требований) более качественную, «зеленую» продукцию. «Русал» уже давно продвигает идею маркировки «зеленого» алюминия. ТМК предлагает своим клиентам трубы и их соединения, обеспечивающие экологическую безопасность нефтяных производств.
Эти компании понимают, что мировая система выстраивается в новую парадигму — экологическую. За этой глобальной реформой стоит передел старых рынков и создание новых. За ней стоит новая глобальная индустриализация по новым правилам, и, если не взять инициативу в своей отрасли в свои руки, возможности будут упущены.
Жизнь после: можно ли дать старому поролону второй шанс
Ксения Клепча
Компания «Эгида», российский производитель пенополиуретана, приступила к тестированию собственной технологии химического рециклинга поролона. Сейчас старые матрасы и диваны просто выбрасывают на свалку. Учитывая крупные габариты мебели, а также долгий срок разложения материалов, такая практика создает угрозу для окружающей среды. Компания из Казани предлагает дать мягкой мебели вторую жизнь, экологично решив вопрос с ее переработкой.
Ежегодно в России производится порядка 130 тыс. тонн эластичного пенополиуретана (ППУ), часть которого уходит на изготовление матрасов — около 4,7 млн штук. Их жизненный цикл — 18–20 лет, после чего изделия вывозят на мусорные полигоны или сжигают. Точное число выбрасываемых матрасов неизвестно, но если учесть, что в среднем длина матраса составляет два метра, то цепочка из произведенных в год изделий составит 9400 км — это намного больше, чем расстояние от Москвы до Владивостока. При этом период разложения ППУ — от 100 до 400 лет.
Во многих европейских странах на законодательном уровне запрещено выбрасывать мебель на свалку — все должно перерабатываться. В Польше компания IKANO тестирует технологию химического рециклинга, в Германии The Dow Chemical уже перерабатывают матрасы. В Нидерландах на переработку одного матраса уходит всего пять минут ручного труда, а в США процесс уже автоматизирован.
Опыт механической переработки промышленных обрезков в России уже есть. В настоящее время все промышленные отходы (10% от производимого ППУ) перерабатывают простым методом нарезки в крошку для наполнения подушек и мягкой мебели, а также методом склейки крошки ППУ под давлением (спортивные маты, подложки для ковров). Эти методы широко известны и применяются довольно давно. А вот практики глубокой химической переработки вторсырья — бывшего в употреблении поролона — в России пока нет.
«Поначалу мы планировали купить существующую технологию у немецкой компании. Мы направили им образцы, но результат нас не удовлетворил. Полученный материал не соответствовал высоким требованиям в отношении качества. Поэтому мы совместно с казанским университетом КНИТУ начали разрабатывать собственную технологию. Лабораторные испытания показали, что наш способ рециклинга позволяет получать из отслужившего материала пенополиуретан высокого качества. Сфера применения такого ППУ достаточно широка — от мягкой мебели до акустических панелей и многого другого», — рассказал начальник отдела внедрений и инноваций компании «Эгида» Тимофей Калинин.
По подсчетам «Эгиды», покупка европейской технологии рециклинга обойдется в три миллиона евро, производство собственной будет стоит примерно пять миллионов евро. Чтобы полностью наладить процесс переработки, потребуется от пяти до десяти лет. В качестве экспериментальной площадки для тестового сбора и переработки вторсырья компания предлагает свой завод в Татарстане, где производит ППУ. Основная сложность — отсутствие в стране отработанного механизма сбора старой мебели и соответствующей нормативной базы.
«Наше общество делает только первые шаги к внедрению культуры вторичной переработки. Однако нужно понимать, что без поддержки со стороны государства в такой большой стране, как Россия, сделать рециклинг мебели общепринятой нормой невозможно», — заключил Тимофей Калинин.
Фото: предоставлено компанией «Эгида»
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl