Польша сегодня наш главный оппонент в исторических дискуссиях

Дилетант18+

Тадеуш Боровский

1

Польша сегодня наш главный оппонент в исторических дискуссиях, идеологический враг номер один (уже не Украина, на том спасибо), и как-то естественно обратить взор к польскому осмыслению Второй мировой, вокруг которой и вертится дискуссия. Подозреваю, что ни Вторую мировую, ни польскую судьбу в целом, ни польский характер принципиально нельзя понять без стихов и прозы Тадеуша Боровского (1922–1951) или хотя бы без фильма Анджея Вайды «Пейзаж после битвы» (1970) по рассказу Боровского «Битва под Грюнвальдом» — главной картины в актёрской биографии Даниэля Ольбрыхского. Подозреваю, что это лучшая работа Вайды — хоть и заслонённая ранними, более классическими, и поздними, более политизированными. Это картина самая отчаянная, самая молодая и в каком-то смысле самая озлобленная, как и сами рассказы Боровского, собранные в сборнике «Прощание с Марией». По-русски он вышел только в 1990 году и произвёл впечатление громовое — примерно как Шаламов в шестидесятые; с Шаламовым случился тот же парадокс, что и с Боровским, — его сразу признали лучшим из писателей, касавшихся лагерной темы, и так же дружно на него обозлились. И потому, что слишком силён оказался ожог, и потому, что слишком неутешителен авторский вывод, в обоих случаях подтверждённый судьбой. Мало в русской истории таких ужасных биографий, как у Шаламова, и мало в Польше таких символичных писательских самоубийств, как смерть Боровского, отравившегося газом в Варшаве 2 июля 1952 года. Прямо-таки не смерть, а манифест: избежать газовой камеры в немецких лагерях и погибнуть от газа через семь лет после освобождения.

Считается, что самоубийство Боровского вызвано разочарованием в коммунистическом режиме после ареста друга, — но он до любых арестов про коммунистический режим всё понимал, см. стихотворение 1945 года «Лагерная прогулка» в переводе Британишского: «Я по лагерю гуляю, / я гляжу и размышляю, / я хожу с тяжёлой думой: / “Сталин, Черчилль, Черчилль, Трумэн”. / Вот, гляжу, лежат девицы, / жрут салат, грызут редиску, / ясный день, сияют дали, / я ж гадаю: “Трумэн, Сталин?” / Вижу бункер, то есть карцер, / вижу флаг американский, / наш надсмотрщик ходит хмурый, / я гадаю: “Сталин, Трумэн?” / Я хожу, лелея в мысли / Скарышевскую, Повислье, / я хожу, брожу, решаю... / “Эх, вернуться бы в Варшаву”. / Я хожу с тяжёлой думой, / на закат гляжу понуро, / на восток — ну, что ж, коммуна... / Сталин, Черчилль, Черчилль, Трумэн?»

Между ними, как и между всеми вождями, тиранами и демократическими правителями, Боровский уже не видел принципиальной разницы. Боровский понял, что после Второй мировой войны проект «Человек» закрывается или переформатируется. Какое-то время жил на инерции освобождения, на запасе сил молодости, а потом эти силы кончились. Тем более — своё он сделал. Что ему было писать? Лирические стихи? Реалистические романы?

Некоторые люди — такие, как киновед Мирон Черненко, автор лучшей статьи о «Пейзаже после битвы», — что-то про Боровского поняли сразу. Во многом его судьба объясняет судьбу Польши, потому что Польша во Второй мировой войне не проиграла и не победила: она была сначала захвачена, а потом освобождена. Победитель может жить дальше и даже построить на войне всю свою послевоенную идентичность, а вот освобождённому трудно. Бежавший из тюрьмы ещё может гордиться собой, а вот помилованному как-то не назвать себя героем, даже если он и не запятнал себя ничем (что проблематично); в помиловании, в захвате и освобождении, в спасении из концлагеря всегда есть что-то рабское — и по крайней мере, нет ощущения триумфа. Польша в 1945 году из одной зависимости, куда более смертельной и унизительной, попала в другую, пусть даже комфортную, но всё-таки это не было свободой. Нам всегда кажется, что в наших объятиях слаще, чем в чужих, — ведь мы братья-славяне, мы Восточная Европа, и вообще мы просто по-человечески лучше! Нам непонятно, как это Украине, например, может быть уютнее без нас: это молодость, незрелость, бунт подростка против родителей! Но мы так сильно их любим, так отечески, непременно с позиций старшего, — что точнее знаем, как для них хорошо и чего им хотеть. Относительно Варшавы несколько поколений советских людей пребывали в схожем заблуждении: конечно, у нас с коварными ляхами не всегда было добрососедское взаимопонимание, но ведь это когда! Тогда какое-то значение имела конфессиональная рознь (оказавшаяся куда более живучей, нежели советский атеизм); тогда у нас были разногласия, но с тех пор, как мы их освободили, — а мы считали себя именно освободителями Европы и до сих пор живём с такой самооценкой, — мы бесспорные братья! Все полячки нас втайне вожделеют, и только у нас они найдут настоящую славу, как Анна Герман! Даже папа римский воспринимался как наше вторжение в Ватикан: «Мы тут им папу римского подкинули — из наших, из поляков, из славян». И это мнение — точнее, самомнение — поколебалось только в девяностые, когда выяснилось вдруг, что наши объятия казались им не добродушными, а душными, что мы не старший, а Большой брат и что при первом ослаблении этих объятий они дёрнули от нас на Запад, куда более родной для них, несмотря на годы совместного пребывания в Варшавском, напоминаю, договоре. Оказалось, что Варшавское восстание для них более актуально, чем Варшавский договор. И хотя наш, наш майор Вихрь спас Краков, мы теперь для них такие же виновники войны, как немцы (эта точка зрения, правду сказать, представляется мне, как и Николаю Сванидзе, принципиально ложной, но она есть, ничего не поделаешь).

Обложка книги
«Прощание с Марией»
на русском (СССР,
1989 год)

Все эти перегибы, перехлёсты, а иногда и прямые аберрации возникают оттого, что польская военная травма не избыта и не изжита. Человек, освобождённый из концлагеря, если только он не состоял в подпольной организации (а может, даже и состоял), не может считать себя победителем, это синдром распространённый и объяснимый. Кого помиловали, того как бы унизили вдвойне; кого отпустили, того просто не доели. Как говорил Фазиль Искандер, о многом молчавший, но всё понимавший, — кто не сломался, тех плохо ломали. Солдатам проще в том смысле, что они рискуют жизнью ради победы, — а лагерник, который тоже может быть истреблён в любой момент, и даже с большей вероятностью, никакой миссии тем самым не осуществляет. В его позиции есть страшное унижение, и потому — лучше убиту быти, нежели полонену быти. Этот же синдром описан большинством реабилитированных: их помиловала та же система, иногда — буквально те же люди, которые сажали. Пострадали-то при Хрущёве немногие, самые рьяные палачи, и не те, которые больше других лютовали, а те, которые больше других знали. Большой террор остался неотмщённым. Неотмщённым остался и холокост, потому что за холокост отомстить нельзя. Можно повесить Эйхмана, но это ничего не меняет — не только потому, что один Эйхман не может уравновесить шесть миллионов смертей, но потому, что шести миллионов смертей не могут уравновесить даже шесть миллионов отмщений. У Боровского есть и об этом: «Думаю, что людям, которые страдают несправедливо, справедливости как таковой недостаточно. Они хотят, чтобы их мучители тоже пострадали несправедливо. В этом они и усматривают высшую справедливость».

Просто сам по себе проект «Человек» после этого не может продолжаться, вот об этом снят «Пейзаж после битвы» с его не просто трагической, а сардонической интонацией. И когда Ольбрыхский там произносит монолог Боровского: что же, мол, мы уедем в Европу, поступим в университет, будем ходить в кафе? — он его произносит с ненавистью. Оскорбительна сама жизнь, возвращённая из милости. Если мы этого не остановили, если мы ничего с этим не смогли сделать — мы не заслуживаем жизни. Об этом и написал Боровский: «Когда-то мы ходили в лагерь командами. В такт шагающим шеренгам играл оркестр. Подошли люди из ДАВ и десятки других команд и остановились у ворот: десять тысяч мужчин. И тогда подъехали из ФКЛ грузовики с голыми женщинами. Женщины протягивали руки и кричали:

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Рекомендуемые статьи

Телеграфный аппарат Александра II Телеграфный аппарат Александра II

Сегодня «царский телеграф» — экспонат Государственного Эрмитажа

Дилетант
Бег на месте: почему гонка за вечной молодостью бессмысленна Бег на месте: почему гонка за вечной молодостью бессмысленна

Тема старения в нашем обществе пока табуирована

Cosmopolitan
Альянсы и союзы Альянсы и союзы

Первая часть ответов на вопросы об альянсах союзников против нацистской Германии

Дилетант
Тянет на сладкое Тянет на сладкое

Отправляемся по «сладким» маршрутам

Лиза
Гаврило Принцип: террорист или борец за свободу? Гаврило Принцип: террорист или борец за свободу?

Убийство эрцгерцога Фердинанда послужило спусковым крючком Первой мировой войны

Дилетант
Как включить блок питания без компьютера? Как включить блок питания без компьютера?

Рассказываем, как элементарно проверить работоспособность блока питания

CHIP
Список Хрулёва Список Хрулёва

О генерале армии Андрее Васильевиче Хрулёве рассказывает его внучка

Дилетант
Спасибо, следующий! Все мужчины любвеобильной певицы Арианы Гранде Спасибо, следующий! Все мужчины любвеобильной певицы Арианы Гранде

Кто стал избранником Арианы Гранде на этот раз и кто был замечен с ней раньше

Cosmopolitan
Древнейшие обитатели Дикого поля Древнейшие обитатели Дикого поля

Кочевые племена господствовали в Причерноморье не менее двух тысяч лет

Дилетант
На трибунах становится тише На трибунах становится тише

Воспоминания о противоречивом человеке Юрии Лужкове

Tatler
Тигр русской дипломатии Тигр русской дипломатии

Творчество Дмитрия Левицкого имеет огромное значение для искусства XVIII века

Дилетант
Соединяем провода за 30 секунд с помощью колпачков СИЗ Соединяем провода за 30 секунд с помощью колпачков СИЗ

СИЗ – что это за колпачки и почему их так любят электрики

CHIP
Безупречный мерзавец Безупречный мерзавец

Гётевский Мефистофель изящен, остроумен, парадоксален

Дилетант
«Хищные птицы: Потрясающая история Харли Квинн» как работа над ошибками «Хищные птицы: Потрясающая история Харли Квинн» как работа над ошибками

Условное продолжение провального «Отряда самоубийц» оказалось очень даже ничего

GQ
Майор Кун: судьба заговорщика Майор Кун: судьба заговорщика

После покушения на Гитлера, Иоахим Кун оказался на советской линии фронта

Дилетант
Полет нормальный Полет нормальный

Все, чем живет мировой балет, можно будет увидеть этой весной в Москве

Vogue
Портрет юродивой Ксении Петровой Портрет юродивой Ксении Петровой

О портрете Ксении Петровой (Ксении Петербургской) центра «Старая Деревня»

Дилетант
«А ты нормальный парень»: как завоевать авторитет на новой работе с помощью нетворкинга и пирожных «А ты нормальный парень»: как завоевать авторитет на новой работе с помощью нетворкинга и пирожных

Почему идти через голову непосредственного начальства — плохая идея

Forbes
Два одиночества Два одиночества

«Встретились два одиночества» — так можно пересказать сюжет фильма «Два папы»

Дилетант
В ЦОДД предложили ввести 50 км/ч в городе. К чему это приведет? В ЦОДД предложили ввести 50 км/ч в городе. К чему это приведет?

Михаил Кизлык объяснил, почему скорость в городе должна быть ниже

РБК
От чего умер Ленин? От чего умер Ленин?

На момент смерти Ленину было всего 53 года. На здоровье он никогда не жаловался

Дилетант
Дикая собака Келли Дикая собака Келли

Австралийский ковбой и бандит, герой мифов, фильмов и анекдотов

Maxim
Первый холокост Первый холокост

Религиозный фанатизм крестоносцев первыми ощутили на себе евреи

Дилетант
Купить лодку, ботинки и петь про весну: 13 неожиданных способов сделать свою жизнь намного приятнее Купить лодку, ботинки и петь про весну: 13 неожиданных способов сделать свою жизнь намного приятнее

Как сделать свою жизнь в 2020 году приятнее и даже нежнее

Forbes
Операция «Антимозг» Операция «Антимозг»

О вреде умственного напряжения и творческой пользе бездумного существования

Maxim
Штраф не пришел вовремя: как избежать лишних трат Штраф не пришел вовремя: как избежать лишних трат

Штрафы рекомендуется проверять самостоятельно

РБК
Инвентаризация ценностей князя Юсупова Инвентаризация ценностей князя Юсупова

Князья Юсуповы были богатейшей семьёй России

Дилетант
Эпизод шестой: Шантаж и римский вопрос Эпизод шестой: Шантаж и римский вопрос

Папа ошибается с изданием Библии и шантажирует премьер-министра Италии

Esquire
Автобудущее Автобудущее

Мы находимся на пороге одних из самых быстрых перемен в работе транспорта

Популярная механика
Без носков и негатива: что делать, если босс помешался на нетрадиционных учениях Без носков и негатива: что делать, если босс помешался на нетрадиционных учениях

Где грань между лояльностью к бренду и здравым смыслом

Forbes
Открыть в приложении