Охота на государя. Первый выстрел
«Грустно, тяжко мне стало, что погибает мой любимый народ, и вот я решил уничтожить царя-злодея и самому умереть за свой любезный народ. Удастся мне мой замысел — я умру с мыслью, что смертью своею принёс пользу дорогому моему другу — русскому мужику. А не удастся, так всё же я верую, что найдутся люди, которые пойдут по моему пути», — писал Дмитрий Каракозов накануне покушения на Александра II.
Один из парадоксов российской истории заключается в том, что от руки мстителя погибают обычно далеко не самые жестокие правители. Ну никак не извергом был «русский Гамлет» Павел при всех странностях своего характера, да и Николая II история числит «Кровавым» скорее по недоразумению. Что до Александра Освободителя, то вряд ли найдётся в нашем российском прошлом монарх, в бо́льшей степени заслуживший памятник от благодарных сограждан. И вот — нá тебе, шесть покушений…
Пролог. «Огромная доля рахметовщины»
В начале было слово, и это было слово Чернышевского. В получившей известность в революционно настроенном студенчестве прокламации он заявил: «Так вот оно к чему по царскому-то манифесту да по указам дело поведено: не к воле, а к тому оно идёт, чтобы в вечную кабалу вас помещики взяли, да ещё в такую кабалу, которая гораздо и гораздо хуже нонешней. А не знал царь, что ли, какое дело он делает? Да сами вы посудите, мудрено ли это разобрать? Значит, знал. Ну, и рассуждайте, чего надеяться вам на него. Оболгал он вас, обольстил он вас. Не дождётесь вы от него воли, какой вам надобно».
За прокламацию его посадили в крепость, и там он написал роман «Что делать?». Пётр Кропоткин писал об этой книге: «Для русской молодёжи того времени она была своего рода откровением и превратилась в программу, сделалась своего рода знаменем». Для одних кумирами становились Вера Павловна и её мужья, Лопухов и Кирсанов, — честные, искренние, думающие о других, старающиеся конкретными делами исправлять окружающую социальную несправедливость, «обыкновенные порядочные люди нового поколения». Но сам автор чётко даёт понять — не за ними будущее: «Высшие натуры, за которыми не угнаться мне и вам, жалкие друзья мои, высшие натуры не таковы»…
Рахметов, железный человек, закаляющий себя физически и духовно, прошедший пешком пол-России, знающий и понимающий простой народ. Он немногословен, кажется грубоватым, но за внешней суровостью чувствуется тонкая, страстная натура. И невероятно цельная: ничто, даже любовь, не должны мешать Делу: «Я должен подавить в себе любовь, — говорит он любимой женщине, — любовь к вам связывала бы мне руки, они и так не скоро развяжутся у меня, — уж связаны. Но развяжу. Я не должен любить...»
Наконец революционно настроенной российской молодёжи был явлен герой, в которого хотелось играть, которым хотелось быть (пижоны изображали из себя Печорина или Базарова). Как утверждал «отец русского марксизма» Георгий Плеханов, «в каждом из выдающихся русских революционеров была огромная доля рахметовщины». Надо полагать, он знал, о чём говорил.