Наш человек при Бонапарте
Четверть века назад в фондах московского Государственного музея А. С. Пушкина мне показали небольшой портрет пожилого генерала. Написанный маслом бегло, эскизно, он тем не менее имеет в нижнем углу авторскую монограмму из скрещенных букв A и L и дату — 1838. На обороте картона читается полустертая надпись: «Портрет графа... работы Адольфа Ла- / дюрнера. 1838 г.».
Французский баталист Вильгельм-Адольф Ладюрнер, получивший в России имя Адольф Игнатьевич, с 1831 года и до самой смерти работал в Петербурге. Многие свои произведения он подписывал монограммой, да и в целом авторство Ладюрнера не вызывает сомнений. Другое дело — личность седого генерала. Гордая и прямая осанка выдает человека, много лет посвятившего строевой службе. Подтянутая и, несмотря на возраст, стройная фигура, очевидно, результат щегольской привычки перетягивать талию. Ведь всю первую половину XIX века воспетые Скалозубом «талии так узки» считались признаком мужской красоты.
К сожалению, эскизный характер портрета мало что позволяет узнать о генерале, кроме его модных пристрастий. Вицмундир с красными обшлагами, воротником и золотыми эполетами свидетельствует только, что перед нами не артиллерист, не инженер и не гарнизонное начальство. Шпага вместо сабли указывает также, что генерал не служит в легкой кавалерии. Но этого все равно очень мало для поиска. Увы, но и ордена прописаны на портрете нечетко. Можно определить только звезду ордена Св. Анны 1-й степени на правой стороне груди, выпущенный по борту вицмундира крест Св. Владимира 2-й степени и его звезду слева, а рядом прямоугольный знак за беспорочную выслугу в офицерских чинах. На шее генерала иностранный крест, напоминающий прусский Pour le Мérite, но почему-то с многочисленными бликами. В петлице белеет еще какой-то крест и видна красная лента. Но ничего точно разобрать невозможно.
Поскольку на обороте портрета упоминался некий граф, я проверил по генеральским спискам «их сиятельств», но не нашел никого, кто мог бы позировать Ладюрнеру. «Надо только выучиться ждать», — сказал я себе и отложил дальнейший поиск.
Прошло 10 лет. И вот однажды мне попалась литография академиста Карла Жуковского, которая живо вернула в памяти картон Ладюрнера. Хотя на литографии голова генерала показана в фас, нет никаких сомнений: вся фигура в точности повторяет портрет из музея Пушкина. К тому же выяснилось, что на литографии тоже имеется монограмма AL 1838. Таким образом, Жуковский исполнил ее по картине Ладюрнера. Но самое важное: литография имеет совершенно четкое определение — на ней изображен генерал-лейтенант Иван Саввич Горголи!
Горголи происходил из греков, но о дате его рождения имеются противоречивые сведения. Официальной считается 10 июня 1770 года, выбитое на его надгробии. С ранних лет Горголи определили в Греческую гимназию, откуда в 1779 году он поступил в лучшее на тот момент военно-учебное заведение — Сухопутный Шляхетный кадетский корпус.
Выпущенный из него сразу поручиком в Московский гренадерский полк, Горголи 31 июля 1794 года отличился в бою с поляками при взятии Вильны, за что получил чин капитана. В 1799 году он принял участие в Голландской экспедиции против французов. 8 октября 1800 года его произвели в майоры и как прекрасного строевого офицера назначили 27 октября плац-майором в Санкт-Петербург.
Плац-майор наблюдал за порядком столичного гарнизона и подчинялся петербургскому генерал-губернатору графу Петру Палену. До сих пор неясно, втянул ли Пален в свой заговор Горголи, которого, тем не менее, в середине XIX века открыто называли «последним памятником дня 12-го марта 1801 года». Считалось, что вечером 11 марта Горголи по приказу Палена пробил зарю на четверть часа раньше, подав тем самым сигнал к сбору заговорщиков в роковую для Павла I ночь.
Сам Горголи это отрицал, но 30 августа 1801 года его вдруг переводят в лейб-гвардии Семеновский полк — любимый полк нового императора Александра, что наводит на определенные мысли. Перевод в гвардию сблизил Горголи с блестящей столичной молодежью. Он стал, по отзывам современников, «образцом рыцаря и франта. Никто так не бился на шпагах, никто так не играл в мячи, никто не одевался с таким вкусом, как он… Он первый начал носить высокие, тугие галстухи (на щетине), прозванные по нем „горголиями“».