«Художества и науки» в Петербургской Академии наук 1724—1803
Продолжим наш рассказ о появлении современной науки. В прошлый раз мы закончили на том, что Великая конвергенция, или схождение «художеств и наук» в XVI—XVII веках раннего Нового времени сменила Великая дивергенция, или расхождение последних в XVIII—XIX веках. Есть всегда настоящее, в котором актуализируется прошлое и из которого прорастает будущее. Во все времена происходит актуализация наследия человечества с разной интенсивностью и качеством. Современная наука выросла из античной натурфилософии и средневековой схоластики стран ислама и латинского Запада, где в занятия наукой интегрирована напрямую или косвенно цель доказательства существования бога и его познания как высшей сущности, истины, блага, природы, космоса, вселенной, проблема универсалий, т. е. общего и единичного. Поэтому влияние церкви можно назвать не только пагубным, но и благотворным, поскольку в результате тысячелетней традиции скрипториев в монастырских библиотеках1 спасено античное наследие научной мысли древней Греции и Рима: математика Пифагора (570—490 до н. э.), физика Аристотеля (384—322 до н. э.), геометрия Евклида (325—265 до н. э.), механика Архимеда (287—212 до н. э.), астрономия Птолемея (ок. 100 – ок. 170 н. э.). Топливо, необходимое для того, чтобы засияла сверхновая современной науки.
1. См., например, манускрипт «Сад наслаждений» (1195) с изображением круга «семи свободных искусств», созданный под руководством настоятельницы женского монастыря св. Одилии в Вогезах (Франция, Эльзас) Геррады Ландсбергской.
Упражняясь в искусстве каллиграфии и молитвы, участники монашеских братств погружались в состояние глубокого созерцания сущностей, тренируя новый тип концентрации и восприятия как глубокого внутреннего погружения, в то время как братства строителей готических соборов (первые масоны) формировали профессиональные навыки при создании планов постройки соборов – сложнейших инженерных сооружений своего времени, требующих комплексных математических расчетов, цветных витражей или вытачивания одной детали декора в течение нескольких месяцев или даже лет – под тихими, высокими и ажурными сводами «неба» (нефа) соборов совершалась кропотливая, едва заметная работа по тренировке руки и глаза мастера.
Французский философ и один из основоположников западной философии Рене Декарт писал, что «те мастера, которые занимаются тонкой работой и привыкли со вниманием устремлять взор на отдельные точки, благодаря упражнению приобретают способность в совершенстве различать сколь угодно малые и тонкие вещи»2. Тренировались тонкие настройки восприятия для работы с видимыми и невидимыми вещами – увидеть невидимое, абстрактное, понять метафизическое, трансцендентное. Смена оптики, перспективы, позволила впоследствии навести натренированный взгляд на природу и вещи, окружающие нас. Такой взгляд видит не только вещь как таковую, не только ее признаки и свойства, но и качества, пока невидимые и гипотетические, открывающиеся в ходе эксперимента и получения нового опыта. Так наука научилась «хватать бога за бороду».
2. René Descartes: Regulae ad directionem ingenii, 1628. / Рене Декарт: Правила для руководства ума. Перевод с латинского М. А. Гарнцева. // Рене Декарт. Сочинения в 2 т. Т. 1. М., «Мысль», 1989. С. 106.
Спасенное античное наследие в монастырских скрипториях аккумулируется в виде знаний и бесценного опыта переосмысления античного наследия в богословском аспекте. Практики не только созерцания, но и обоснования существования бога (теодицеи), способствовали развитию духовных и интеллектуальных компетенций непосредственного восприятия, близких к абстрактному мышлению, способному выводить универсальные законы природы уже независимо от эмпирики (см. Иммануила Канта).
Эти умения руки и глаза, примененные в эксперименте, открытие учения об идеях Платона (420‑е – 340‑е до н. э.) и появление интеллектуального направления неоплатонизма, хотя и Аристотель никуда не исчез и оставался в сонме авторитетов древности, изобретение печатного станка и прямой перспективы в эпоху Возрождения привели к формированию новой эстетики и архитектуры знания (антропоцентризм и гуманизм), его стандартизации и тиражированию, созданию сети ученых, рождению Нового метода и Новой науки.
Стило, резец, карандаш и кисть в руках мастеров – творцов уникальных артефактов – стали основой средневековой культуры, сформировавшей в свою очередь опоры для фундамента, на котором была построена Новая наука, подобно второй достроенной башне готического собора после пожара, но уже в другом, более совершенном виде. Массовая лихорадка эпохи Возрождения по коллекционированию редких античных инкунабул, как и копирование и компилирование античных текстов, трансформировалась с изобретением печатного станка в формирование собраний печатных книг в больших монастырских и светских библиотеках. Началось фиксирование и исследование законов природы: коллекционирование артефактов в кунст- и вундеркамерах, создание анатомических кабинетов, каталогизация, классификация природы в альбомах, атласах и таблицах, систематизирующих и описывающих космос, прежде всего планеты Солнечной системы и ближайшие звезды видимого неба, флору, фауну, анатомию человека, географию. Появляется максимально реалистичная живопись с любовью к мельчайшим подробностям и деталям. Реализм живописи эпохи Возрождения отличается от условной средневековой живописи. Достаточно посмотреть на картины и гравюры Альбрехта Дюрера, голландский натюрморт XVI—XVII веков, фламандскую живопись первой половины XVII века, все искусство эпохи барокко, совпавшей со временем научной революции XVI—XVII веков, чтобы убедиться в этом.
Леонардо да Винчи стал воплощением образа ученого, соединившего в себе художника, механика, инженера, архитектора, экспериментатора. Перевод взгляда от символического и ирреального к реальному, конкретному, материальному, наглядному, позиционировал по-новому роль факта в науке, изменил кардинально жизнь вещи, позволил ей и разным формам телесности войти на полных правах в практику науки. Происходит обращение к мастерам: механикам, оптикам, часовщикам, инструментальщикам, строителям, химикам в мантии алхимиков, практики которых связаны с трансформациями вещества, материалами и производством вещей. Мир людей и мир вещей встретились в месте экспериментальной лаборатории, а мир символов, аллегорий и абстрактных понятий нашел свое выражение в человеческой телесности, географических, планетарных, звездных и космологических картах. Движение от бестелесного к телесному не означает, однако, грубый материализм XIX века. Это особое состояние восприятия на грани духовного и интеллектуального, теории и практики, созерцания и анализа, веры в бога и веры в науку, химии и алхимии, физики и метафизики, астрономии и астрологии, космологии и богословия, всемирной гармонии и музыки сфер, философского камня и эликсира жизни, вечного двигателя и первоначал природы, флогистона и эфира. На грани соединения всевозможных интеллектуальных, духовных и эстетических практик.