Что делать, если вас собираются угробить
Как Квентин Тарантино делает победителями тех, кто должен проиграть
Среди анфан терриблей мирового кино Тарантино, вероятно, самый благодарный и дружелюбный сын и внук. Его авторское существо источает безоговорочную симпатию к самому предмету под названием «фильм», а человеческое — восхищение к предмету под названием «кино». Кино всемогуще — в нем можно победить силу вещей, расчисленность жизненных обстоятельств и предопределенность ролей и судеб. По поводу наступающего 60-летия Тарантино Ольга Федянина объясняет, как устроены победы в его кинематографе.
Когда-то Тарантино пообещал снять 10 фильмов и на этом остановиться. Там не все просто с определением порядковых номеров, но к своему 60-летию он, собственно, как раз и добрался до этой цифры — сценарий десятого уже закончен. Пофантазируем: в день выхода юбилейного фильма из воздуха должны соткаться три волхва и вручить автору корону из золотой фольги и тортик со свечками. Одним из трех будет его любимый режиссер Говард Хоукс, вторым — европейский киноинтеллектуал, скорее всего, Годар; а третьего никто, кроме самого Квентина, не узнает ни в лицо, ни по имени, потому что это окажется какой-нибудь богом и публикой забытый создатель американских провинциальных киношлягеров категории В семидесятилетней давности. Голливуд великих сюжетов, Европа великой рефлексии, великая всемирная провинция массового проката — все эти три традиции стояли у яселек тарантиновского кинематографа, стало быть, им и вручать подарки.
Биографическая легенда Тарантино — легенда киномана, ставшего киноавтором. Легенда в данном случае вовсе не означает — выдумка. Его одержимость кино вписана в его собственные фильмы тысячами видимых и невидимых цитат, а все общеизвестные истории про его работу кассиром в видеопрокате и билетером в порнокинотеатре документально достоверны. Но достаточно перечитать несколько интервью юбиляра, чтобы заметить, как документальное — с добродушной настойчивостью и самоиронией — выставляется напоказ. И что кроме режиссера Квентина Тарантино существует еще одна инстанция — персонаж Квентин Тарантино. Который как бы и снимает все его фильмы.
Этого персонажа можно условно назвать «режиссер-зритель». Фильмы Тарантино сняты человеком из очереди у кинокассы. Он делает то кино, которое сам хотел бы смотреть, и бездонный, заразительный азарт создан способностью автора не знать, куда двигается его собственный сюжет: Тарантино гонится за своими героями, потому что сам хочет досмотреть. Это неведение, первый секрет безотказного успеха его фильмов, роднит их не столько с жанровым кино, в котором царит предопределенность беспроигрышной схемы, сколько с авторским, с европейской новой волной — воздух любого фильма Годара точно так же пронизан незнанием о следующем кадре, о том, что ждет за монтажной склейкой.
С авторским кинематографом фильмы Тарантино связывает еще одно важное свойство: они находятся и с жизнью, и с искусством в отношениях неполного совпадения, частичной принадлежности. Везде, где он и его актеры что-то воспроизводят с абсолютной точностью — будь то классические жанровые ходы, аутентичные интерьеры или манера игры определенного времени,— все равно есть воображаемые кавычки, зазор, невидимый и неустранимый.
Но кроме сходства есть и решающее отличие. Авторский кинематограф снимал фильмы, которые хотел смотреть и не находил в «папином» кино. А Тарантино предшествующим себе кинематографом полностью удовлетворен и даже восхищен — и, кажется, больше всего на свете стремится его продолжить. Чтобы были большие страсти, оглушительный хохот, замирание сердца, знакомые лица, три скамейки, сентиментальная горячка.
Внутри самих фильмов, как все помнят, ведрами хлещет кровь, километрами вываливаются кишки, и смерть от одного меткого выстрела можно считать большой удачей, потому что умирают здесь протяженно, разнообразно и мучительно. Редкому герою Тарантино удается уйти с экрана непокалеченным, при этом его фильмы продолжают оставаться нежнейшим объяснением в любви всему киноискусству.
Комментаторы и исследователи уже давно классифицировали его фильмы — в категориях, придуманных все для того же провинциального массового проката. И, глядя на эту классификацию, можно даже подумать, что фильмы Тарантино очень сильно отличаются друг от друга — в прокатных каталогах у него на девять фильмов приходится семь разных жанров, от триллера до драмеди. На самом деле — нет, не отличаются.
Все они сделаны в жанре «Что делать, если вас собираются угробить» — и каждый может в этом жанре расслышать свое: накал пародийных и непародийных страстей, постмодернистское нагромождение событий или экзистенциальную драму. Герои Тарантино идут по жизни с сосредоточенной бодростью людей, за которыми по пятам следует сумасшедший с бритвою в руке — и для которых это нормальное положение вещей. Спастись в этом мире означает получить короткую передышку, не теряя тонуса. Кто в итоге останется живым или хоть и мертвым, но все же победителем, решает режиссер, а не логика сюжета или жанра. Возможность подарить победу команде, за которую ты болеешь, для Тарантино, очевидно, является главным соблазном и самым большим удовольствием выбранной профессии.
Если посмотреть, за какие именно команды болел Квентин Тарантино последние лет 25, то может показаться, что перед нами буквально безупречный современный политически корректный художник, за которого и #meeto, и #BLM могут только радоваться. Правда, не каждого устроит такой вариант политической корректности. Персонажи его киноисторий в ответ на удар по правой щеке достают из левого кармана заряженный пистолет, а силы добра побеждают при помощи богатого арсенала смертоносного зла — от револьвера и японского меча до яда и циркулярной пилы.