Всё о депрессии, или Почему хорошему человеку бывает плохо, очень плохо
Оказывается, здоровые, успешные и обеспеченные люди больше всех остальных рискуют стать жертвами саморазрушительных психологических проблем.
C самого начала стоит сообщить, что саморазрушительные психологические проблемы бывают не только у людей, но и у животных. Например, у серых домовых мышей. Казалось бы, пустячок, а приятно.
Ход и развитие угнетенных состояний у грызунов блистательно описал в 1989 году немецкий этолог Иренеус Эйбл-Эйбесфельдт (запомни это имя — даром, что ли, так изощрялись, выдумывая его, родители профессора?). Сейчас мы временно оставим мышей в покое и займемся людьми.
Как это работает?
Сейчас основной теорией развития депрессии считается биохимическая, поэтому остановимся на ней. Тем более что с основными ее положениями не спорят и все прочие теории.
Мы напичканы нервными клетками — нейронами, похожими на пучок петрушки и отвечающими за наши ощущения, за способность мыслить, двигаться, да почти за все, что происходит в нашем организме. Нейроны, кстати, водятся не только в головном мозге, просто там их очень много. Строго говоря, мозг практически из них и состоит. А всего нейронов в нашем теле порядка ста миллиардов. Занимаются нейроны тем, что генерируют и передают друг другу сигналы — электрические заряды, движущиеся вдоль тела нейрона. Однако нейроны не прилегают друг к другу и к другим клеткам вплотную; между ними есть небольшие зазоры, именуемые синаптическими щелями, а соединения называются синапсами. И вот, чтобы сигнал перескочил этот промежуток, ему приходится пользоваться услугами химического такси — нейромедиаторов. Это белковые молекулы, которые переносят импульсы от одного нейрона к другому. Есть несколько групп нейромедиаторов. По мнению биохимиков, в механизме развития депрессии повинно нарушение работы трех из них: серотонина, дофамина и норадреналина. Поэтому медикаментозное лечение заключается обычно в приеме препаратов, налаживающих работу нейротрансмиттеров. И да, лечение обычно действует — после того как врач подберет правильные препараты и нужные дозы. Иногда на антидепрессантах приходится сидеть пожизненно. Иногда достаточно пропить курс один раз, и потом нервная система вспомнит, как нужно правильно работать, и уже будет справляться сама.
Зачем все это нужно?
Хорошо, механизм депрессии мы вроде как понимаем. И все-таки повисает в воздухе вопрос: кому и зачем это было надо? Вот кому нужна холера — понятно: холерным вибрионам. От гриппа получают выгоду вирусы гриппа, онкология — раздолье для раковых клеток, и даже отломанная нога вполне пригодится тому, кто эту ногу оторвал и сейчас ест.
Чтобы найти ответ, стоит вспомнить почтенного профессора Иренеуса Эйбл-Эйбесфельдта и его мышей. Именно он впервые описал парадокс мышиной депрессии, который заключается в том, что периодически вполне еще молодой, сильный и здоровый самец вдруг отказывается выполнять свои супружеские обязанности, перестает активно обследовать территорию и проводит время сидя в опилках, вяло питаясь и сутками не проявляя никакой активности.
Выяснилось, что если взять такого заскучавшего мыша и устроить ему ряд серьезных потрясений (попугать включающейся-выключающейся мощной лампой, заставить побегать по лабиринту со слабыми электроразрядами), то, вернувшись в обычную клетку, парень решительно преобразится. Он будет спариваться с дамами, проявлять любопытство к помещенным в клетку новым предметам и вообще станет хозяином жизни. На какое-то время. После чего опять удалится в опилки, чтобы медитировать там. Но, например, среди мышей, сидящих на жесткой диете, а также обитателей тех клеток, где живут несколько самцов, ведущих бои за доминирование, таких мышиных байронов не наблюдалось.
Опыты Эйбл-Эйбесфельдта, а также работы К. Лоренца и Ч. Докинза позволили этологам выдвинуть версию о том, что депрессия — естественный механизм угасания потребности в жизни у зрелых животных, лишенных необходимости вести борьбу за выживание (ну и у людей в том числе).
Дело в том, что существование — процесс хлопотный. Это же нужно постоянно дышать, кроветворить, пищеварить и заниматься прочей утомительной жизнедеятельностью. Небытие куда комфортнее бытия, и любой нормальный — разумный или не очень — организм, едва появившись на свет, проявил бы свою разумность тем, что немедленно как-нибудь самоуничтожился.
Но, следуя неумолимым законам механической логики, все мы — потомки тех видов, которым гены ухитрились привить определенную жажду жизни. Кнутов, вожжей и пряников для нас они заготовили предостаточно.
Вот только основные факторы, которые определяют наше поведение:
- страх смерти,
- страх боли,
- инстинкт размножения,
- чувство наслаждения от различных аспектов жизни,
- инстинкт скаутинга (потребность изучать и исследовать новое).
А чтобы мы подчинялись этим хитрым приспособлениям, каждый из нас еще до рождения начинает получать мощную дозу коктейля жизнелюбия в виде всех этих гормонов и медиаторов, заставляющих нас испытывать возбуждение, чувства и желания.