Владимир Битоков: «Кино необязательно снимать через преодоление»
В прокате идет фильм «Мама, я дома», а его режиссер Владимир Битоков рассказывает о жизни и кино, а также о следующем своем проекте — посвященном киберспорту сериале «Хэдшот»
Выпускник той самой мастерской Александра Сокурова, что продолжает поставлять миру авторского кинематографа все новые и новые сюжеты, Владимир Битоков еще в первом своем фильме доказал, что умеет видеть мир по-своему и рассказывать истории не торопясь, но и не медля. Сейчас он выпустил в прокат вторую свою работу — фильм «Мама, я дома» с Ксенией Раппопорт и Юрой Борисовым в главных ролях, успевший до того побывать на Венецианском фестивале, и закончил съемки сериала «Хэдшот», который выйдет этой весной. Считая, что кино — работа командная, он ни в разговорах, ни на площадке не пытается присвоить себе первый план, но ничуть не снимает с себя ответственности, понимая, что как режиссер скажет, так и будет. Мы встретились в кинотеатре «Художественный», где прошла премьера фильма, чтобы обсудить желание людей производить впечатление, непонимание NFT и цифровых обезьян, картину Эндрю Уайета «Мир Кристины», провинциальность мышления, а также разницу между съемками кино и сериалов.
Как вам кажется, какую роль в работе режиссера играет опыт — жизненный и чувственный? Можно ли говорить, что какой-то из них важнее?
Мне кажется, что внутренний опыт режиссера — это ключевой фактор в профессии, особенно если мы говорим про авторское кино. Иначе о чем тогда что-то делать? Какой более важный опыт — чувственный или событийный, вопрос хороший.
Когда мы молоды, то все воспринимаем очень остро, все, что происходит, кажется нам открытием, а со временем на смену этой остроте восприятия часто приходит какое-то внутреннее спокойствие, как раз вместе с жизненным опытом. В творческих же профессиях без этой накаленности чувств и эмоций как будто бы никуда.
Наверное, для режиссера очень важно быть все время с этим оголенным нервом молодого человека, который на все реагирует остро, живо. И одновременно с этим нужно обладать внутренним успокоением, чтобы, как минимум, быть способным проанализировать. Поэтому здесь, я думаю, очень важно именно сочетание этих двух факторов — заинтересованности и страстной вовлеченности в какую-то проблему, страстного желания что-то по этому поводу сделать и такого взрослого к этому отношения. Вообще для режиссера смертельно равнодушие к чему угодно.
Можно ли в таком случае «выехать» на профессионализме?
Конечно. Режиссура — это же профессия, ремесло. Но когда работа сделана с холодным сердцем, безучастно (даже если очень профессионально), это всегда чувствуется, и она всегда немножко мертвее, чем если сделана с заинтересованностью. Понятно, что куча разных ситуаций бывает, и понятно, что иногда стоит вопрос, условно, заработка, выживания и так далее, и приходится делать какие-то вещи менее вовлечено, чем другие. И конечно, можно снимать кино, и интересное кино, и не обязательно каждый раз выплескивать душу, но все равно я не знаю, если человек любит свою профессию, если человек любит режиссуру, способен ли он не вовлечься в процессе работы? Даже если изначально ему история не очень близка, если он вдруг за нее по разным причинам взялся, способен ли он не заинтересоваться? Мне кажется, это сложно.
Ваш дебютный фильм «Глубокие реки» получил награду на «Кинотавре». После этого снимать следующую работу было сложнее или легче? Больше ли волнения? Или проверка на прочность первым фильмом уже произошла и после нее легче?
Мне сложно ответить, на мой взгляд, каждый проект — это нечто новое, это какая-то новая жизнь. И несмотря на опыт позади, ты все равно как будто начинаешь с чистого листа. В моем случае для меня был, например, самым страшным третий проект, который я снимал, сериал «Хэдшот». Потому что первый фильм — это все равно какой-то энтузиазм, еще такое барахтанье. Второй — уже, условно, проверка замыслов, способности работать с актерами. А третий проект — показатель того, умеешь ты что-то по-настоящему в профессиональном смысле или нет. Его, тем более сериал, не вытянуть на энтузиазме, на небольшом — как у меня — опыте, это уже конкретная проверка способностей с точки зрения ремесла. Очень ценно было пройти такой большой путь. Я могу только про себя говорить, наверное, у больших мэтров как-то все иначе, но я стараюсь не думать о бэкграунде: если есть какой-то успех, то это успех большого количества людей, которые работали вместе со мной, а не лично мой. Я боюсь только за то, чтобы мне удалось рассказать новую историю, а страха падения у меня никакого нет, потому что я не считаю, что нахожусь где-то наверху.
Для режиссера очень важно быть все время с этим оголенным нервом молодого человека, который на все реагирует остро, живо.
Сюжет и диалоги фильма «Мама, я дома», несмотря на весь трагизм ситуации, полнятся юмором и иронией. Почему вы выбрали именно такую интонацию?
Эта ирония и фантасмагоричность происходящего уже были в сценарии с самого начала. И это превращало сюжет из обычной социальной драмы в нечто большее. Меня это сразу очень зацепило, и я старался всеми силами сохранить такую интонацию на грани. Потому что, если бы мы стали очень серьезно рассказывать о теме, то, на мой взгляд, это была бы очередная серая, тягучая драма, пропитанная социальными подтекстами. А нам очень хотелось сбежать от социального, потому что мы делали кино про человека, а не про социальное. Еще мне кажется, что ироничность, которая везде сквозит, случилась еще и потому, что у нас на площадке была просто невероятно теплая и радостная атмосфера. Несмотря на то, что мы делали тяжелую историю, с тяжелыми, сложными сценами, на площадке было прекрасное настроение. Это было общее приключение, веселое, положительное, особенно в наших отношениях с артистами. Мне кажется, кино необязательно снимать через преодоление. Все равно преодоление, конечно, случается, но когда оно приправлено какой-то дружбой, то всем легче.
Получается, это романтизация, что только через негативные эмоции, через страдания можно прийти к истине?
Не совсем согласен. Если грубо говорить, мне кажется, счастье нас ничему не учит, и удача нас ничему не учит. По-настоящему, по-человечески нас учат только страдания и переживания. Но если говорить о больших художниках, скорее всего, страдания, о которых они говорят, это, в первую очередь, внутренняя борьба с самим собой, с демонами, сомнениями. Огромный сложный мир, о котором мы ничего не знаем. Например, фразу «художник должен быть голодным» я совсем иначе воспринимаю. Мне кажется, художник совсем не обязательно должен быть голодным физически, он должен быть голодным до работы, должен испытывать этот голод самовоспроизведения что ли, а не физический. Потому что все воспринимают эту фразу впрямую, что если ты богат, то ты не художник, условно, но это же неправда. И так же я не уверен, что какое-то довольство и счастье нас могут формировать и формулировать, скорее, наоборот. Однако при этом процесс создания какого-то произведения, фильма не обязательно должен быть мучительным. Потому что мы, скорее всего, намучаемся еще, когда будем смотреть этот фильм, когда будем анализировать собственные ошибки.