Стефан Цвейг. «Когда ты получишь это письмо, мне уже будет лучше»
Эта годовщина была никак не замечена в бурном потоке новостей и событий, потрясших мир в конце нынешней зимы. 22 февраля исполнилось ровно 80 лет с тех пор, как пришло известие о трагической гибели Стефана Цвейга, покончившего с собой вместе с женой в далеком бразильском Петрополисе. Их добровольный уход в самый разгар войны, полыхавшей тогда в Европе, невольно заставляет задуматься об эмигрантских путях и перепутьях, на которые были выброшены тысячи талантливых и совестливых людей. Почему и как это произошло, рассказывает Сергей Николаевич.
«…Один из многих, я не имею иных преимуществ, кроме единственного: как австриец, как еврей, как писатель, как гуманист и пацифист, я всегда оказывался там, где эти подземные толчки ощущались сильнее всего. Трижды они переворачивали мой дом и всю жизнь, отрывали меня от прошлого и швыряли с ураганной силой в пустоту, в столь прекрасное известное мне “никуда”. Но я не жалуюсь: человек, лишенный родины, обретает иную свободу — кто ничем не связан, может уже ни с чем не считаться. Таким образом я надеюсь соблюсти хотя бы главное условие любого достоверного изображения эпохи — искренность и беспристрастность…»
Стефан Цвейг. «Вчерашний мир»
Никто не мог понять: как его сюда занесло? И что ему могло тут нравиться? Этот Петрополис под Рио — обычная провинциальная дыра. После Лондона и Вены, конечно, тут делать нечего. Только ждать писем и ловить военные сводки, вслушиваясь в далекие голоса, доносившиеся из шерстяных недр «Телефункена» у себя в кабинете. Уже после всего, что случилось, журналисты подробно изучили обстановку их скромной квартирки, отметив в своих репортажах, что метраж ее явно не соответствовал международной славе знаменитого писателя. Но дело было не в этом. И даже призрак бедности, который маячил за спиной всех беглецов и эмигрантов, Стефану Цвейгу не очень-то грозил в безопасной Бразилии. Переводы его книг продолжали издавать, гонорары исправно переводились на банковский счет. И заработанных денег вполне могло бы хватить на скромную, но безбедную жизнь, даже если бы он больше не написал ни строчки.
Тем более что он продолжал писать. Четко по часам он сразу после утреннего кофе садился за письменный стол, где в идеальном порядке были разложены все необходимые принадлежности. И округлый внятный почерк его последних рукописей не выдает ни малейшего волнения или склонности к депрессии. Поставленная рука, каждое слово на своем месте. Строчки не сползают вниз, как поезда с откоса, а летят строго по прямой. Именно так написана его последняя новелла «Шахматная партия», законченная за пять месяцев до смерти.
А вечерами они сидели с супругой Лоттой на террасе, смотрели, как сгущаются сумерки внизу над рекой, слышали чужие голоса, доносившиеся из соседних домов, и молчали. В Латинской Америке жизнь только начинается с приходом вечерней прохлады. И далекие звуки радиолы, и поскрипывание деревянных кресел-качалок, и кубики льда, бьющиеся на дне хрустальных стаканов, и бесконечные разговоры на чужом непонятном языке, создававшие ощущение непроницаемой завесы, которая отделяла Цвейга и Лотту от обычной, нормальной жизни...
Конечно, надо было начинать учить португальский, еще когда он первый раз приехал в Рио в 1936 году. Но он был слишком занят все это время — контракты с издательствами, новые книги, мучительный развод с женой Фредерикой, а главное — надвигающаяся коричневая чума, которая лишила его дома, родины, будущего.
Сидя здесь, на террасе домика в Петрополисе, он закрывал глаза и мысленно представлял открывающийся его балкона вид на любимый Зальцбург, где он прожил свои самые творчески насыщенные и счастливые годы.
Чтобы подняться на гору Капуцинов, где располагалась его вилла, надо пройти крестный путь. Это не фигурально, а буквально так. Тут через каждые пять метров стоят замурованные в ниши деревянные изваяния, рассказывающие о страданиях Христа. А в финале высится величественное барочное распятие. Получается, что почти 17 лет Цвейг ходил этим путем, не очень-то вдумываясь в символические знаки, которые посылала ему судьба.