Ромашка
М.
1
В одном большом шумном городе жила-была девочка. Ну, то есть, как девочка? Это для своей мамы она была девочка, так-то она давно была уже девушка, совсем взрослая — настолько, что даже ходила на настоящую важную Работу. В Офис.
Родилась девочка в маленьком российском городе, потом училась в Москве, и прекрасно училась, а три года назад переехала сюда. И даже нашла работу.
И когда девочка заходила в знакомое многоэтажное здание с уютными диванчиками, вкусной едой на этажах (соки, яблоки, бананы, орешки, сэндвичи) и обедами почти как когда-то дома, настроение ее делало высокий хулиганский прыжок. И девочка тихонько фыркала: по утрам она любила свою работу. К середине дня она начинала уставать, посматривала то на часы, то на соседа — Кевина. Разок-другой в неделю, когда расписания созвонов у них совпадали, девочка ходила с ним на ланч. Широкоплечий, высокий, настоящий спортсмен и богатырь, Кевин был веселый и часто смешил девочку. Однажды в конце ланча он рассказал ей, что усыновил маленькую жирафку из детского дома для зверей, расположенного в Кении. Девочка засмеялась и решила, что он снова шутит.
После обеда ее еще ненадолго хватало, но постепенно томление все росло, ей было душно, хотелось на волю, дышать, бегать, но она терпела и все равно работала.
Наконец наступал вечер.
Маша выскакивала из здания. И шагала пешком к своему небоскребу: жила она в небольшой студии на 28-м этаже.
И сначала все было хорошо. Улицы звенели восторгом освобождения: студенты крутили педали и катили в общагу, молодые люди в белых рубашках бешено записывали голосовые в свои мобильные, выведенные на прогулку собачки рвали поводки, бездомные с надеждой заглядывали в глаза и просили монетки. На светофорах в предчувствии шумного вечера толпились желтые такси, а в зеркалах небоскребов пламенел закат. Малиновый или мандариновый — тут уж как повезет, но иногда даже с оттенком лаванды. Ну ладно, не лаванды, на самом деле такой нежно-сиреневый возникал оттенок, а бывало, и бледно-розовый, расплесканная марганцовка из детского сна.
Девочку, кстати, звали Маша, как всех девочек в русских сказках, впрочем, эта сказка совсем не русская, а международная, да. И еще — была Маша сказочно хороша собой: щеки яко маков цвет, волосы цвета спелой пшеницы, а большие глаза — такие, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Так вот смотрела Маша на эту расплесканную марганцовку в стеклах, вдыхала осенний воздух и думала: «Красиво. Кажется, я уже люблю этот шумный город. Но почему же я так часто вспоминаю деревянный дачный дом за тысячи километров отсюда и как мой лупоглазый беби-борн едет в связанной бабушкой желтой курточке и натянутой на лобик шапочке, моргает на падающие листья и глупенько улыбается только мне?»
Нет-нет, она давно выросла из той упорхнувшей вместе с ночными дачными мотыльками жизни, но стоило ей вспомнить, как бабушка на нее смотрела — влюбленным взглядом, как мама и папа чуть не дрались, кто ее, их девочку, моет сегодня вечером, потому что они приехали всего на два выходных, — сейчас, под подвывания сирен и песни безумцев в парке, ей хотелось, чтобы кто-нибудь снова на нее так смотрел и ссорился, кому ее мыть сегодня вечером. Чтобы кто-то ждал ее в квартирке на 28-м этаже.
«Помилуйте, у девочки что, не было бойфренда? У такой-то красавицы?» — спросите вы. Был! Хотя и потенциальный. Ну конечно, Кевин, ее обеденный друг. Однажды он даже пригласил Машу в кино. Фильм был дурацкий, длинный, про любовь подростков, и пока эти рослые туповатые дети тащились к счастливый развязке, Кевин то брал ее за руку, то, наоборот, искоса поглядывал на нее, но Маша все замечала.
После кино, уже у метро, Кевин сказал: мне 37 лет, но какая разница, да? Да, сказала Маша, никакой.
Ты такая красивая, добавил он.
И Маша улыбнулась. Она слышала это так часто.
Я хочу, чтобы у моей дочки были такие же глаза. И темные ресницы. И такие же щеки с пушком.
У дочки? — уточнила Маша.
Ну или сына.
Но я пока не хочу детей. Я не готова.
Кевин будто не слышал и продолжал, как ни в чем не бывало: давай жить вместе? А хочешь, сразу поженимся? Маша молчала, смотрела в уже потемневшее черно-синее небо, но тут опять заорала сирена — на этот раз скорой, рядом был госпиталь, Кевин чмокнул Машу в щечку, и они простились — до завтра. И снова ходили обедать, болтали, смеялись, он опять приглашал ее в кино, в ресторан, но Маша вежливо отказывалась. Ей не нравился Кевин, каждый день он был одинаковый.
Кевин не унывал. На день рождения он принес Маше огромный букет розовых роз. И спросил, любит ли она розы. Маша не хотела его обижать, благодарила за розы, даже обняла, но потом честно призналась, что, вообще-то, ее любимые цветы — ромашки. Жаль, здесь они не растут и не продаются.
2
В тот тихий сентябрьский понедельник Маша пришла на работу раньше обычного, до начала всеобщей суеты — с утра она тренировалась в зале с группой, и это была совсем ранняя группа.
Маша оживила комп, заглянула в почту: кроме обычных деловых писем в рассылку упало послание из какого-то очередного фонда со смешным логотипом — слоненком в бейсболке и с вытянутым вверх хоботом.
Питомник для осиротевших слонят, носорогов, немножко жирафов и бабуинов, просил о помощи. Не о нем ли упоминал Кевин?
Слонята поступали туда после тяжелых испытаний, нередко их нужно было лечить, само собой, поить и кормить — сначала молочком, потом и зеленью. Повзрослевший слон запросто съедал до ста килограммов зелени в день и запивал этот салатик восьмьюдесятью литрами воды. Которой было очень мало в пустыне. До самостоятельной жизни слоны дорастали только в десять — двенадцать лет, то есть проводили в питомнике все свое детство и отрочество. На их прокорм и лечение требовались огромные средства, которых у питомника не было. Но слонятам, как и носорожкам, двум жирафятам, пяти бабуинчикам и случайно затесавшейся в эту компанию зебре можно было помочь!
Ссылка в письме вела на сайт с длинным списком зверей-сирот, с зелеными и красными галочками, зеленые — значит, никто их пока не усыновил. Маша ткнула в середину списка… и пропала. С фотографии на нее смотрел коричневый слоненок с россыпью темных веснушек на лбу. Глаза у него были не такие уж несчастные, скорее любопытные, в нежной поросли загнутых русых ресниц. Над коричневой кожей в ослепительном африканском солнце стелились легкие светлые волосы — слоненок оказался мохнатым! На следующей фотографии был снят его хвостик, наполовину, увы, отсутствующий.
Фотографию сопровождал текст:
«Это Чиф. Мы нашли его в пустыне, в колодце, из которого он не смог выбраться. Никто из его семьи не сумел ему помочь, и он остался один.