Русский репортерСобытия

Наполеон Третий возвращается

Можно ли сделать хорошую детскую книгу доступной современному читателю

Текс т : Артем Костюковский

Осенью в издательстве «А и Б» выходит шедевр Юрия Коваля «Недопесок», снабженный обширными комментариями филологов, искусствоведов и даже зоолога. Это уже третья книга в серии «Руслит. Литературные памятники XX века» (после «Трех повестей о Васе Куролесове» того же Коваля и «Приключений капитана Врунгеля» Андрея Некрасова), в работе над которой принял участие литературовед, профессор «Вышки» Олег Лекманов. В интервью «Русскому репортеру» он рассказал, как воспринимают эту повесть взрослые и дети, почему такие книжки издаются «на вырост» и что для дружбы полезнее — совместная работа или выпивка. Кроме того, мы публикуем отрывок из нового издания «Недопеска».

* Имейте в виду: в этом материале содержатся спойлеры, и если вы не хотите заранее узнать, что произошло с песцом по имени Наполеон Третий и чем закончилась эта история, прочитайте сначала книгу.

Полюс обетованный

— В серии совсем недавно был издан Коваль, и вот опять он. Почему?

— Наверное, потому что все три комментатора считают «Недопеска» лучшей вещью Коваля. Я прочел эту повесть в детстве и перечитывал много-много раз. Идея комментария к этой книжке возникла давно, но сначала мы не были готовы, и только год назад почувствовали, что «доросли» до нее. Хотя в каком направлении нужно работать над комментариями, поняли уже давно. Своеобразие этой книги в том, что она написана одновременно для ребенка и для взрослого. Ее смысл и настроение во многом противоположные. Если мы читаем как дети, то все празднично (действие происходит накануне 7 ноября, красного дня календаря), легко, весело; книга полна остроумнейших шуток. Если мы эту книгу воспринимаем как взрослые, то все довольно мрачно: убежавший песец, из которого должны сделать шапку, по своей слабости возвращается на звероферму и только каким-то небывалым чудом вновь убегает в финале. В комментарии мы приводим стихотворение Евтушенко 1967 года «Монолог голубого песца», которое Коваль, конечно, читал. Там также песец бежит с фермы и возвращается: «…и с ужасом я понял, что люблю / Ту клетку, где меня за сетку прячут». У Евтушенко это происходило на Аляске, но читателю было очевидно, что речь идет о советском человеке. Но, что важно, у Коваля это не «фига в кармане» — вот мы снимаем «детский» слой, а под ним обнаруживаем «взрослый». В «Недопеске» противоположные смыслы вполне органично уживаются в рамках одного произведения. И нам было интересно отследить, что происходит в повести, как эти смыслы друг с другом взаимодействуют. Мы, помимо прочего, сделали это путем разговора о цитатах (Коваль вообще очень «цитатный» автор). Если говорить о поэзии, то гораздо большую роль, чем слабое стихотворение Евтушенко, в тексте играет великое стихотворение Мандельштама «За гремучую доблесть грядущих веков…», где сияют голубые песцы и «сосна до звезды достает». Сосна — ключевой образ повести Коваля.

— При всем этом «взрослом» слое книжка благополучно вышла в 1975 году и проблем с цензурой у нее не было.

— Почему же не было, были. Сначала Коваль отдал повесть в детский журнал «Костер», но женщина, заведовавшая отделом прозы, ее зарубила. Потом эта сотрудница уволилась, и новый редактор, начав разбирать отсеянное, наткнулся на «Недопеска» Коваля — к тому времени, между прочим, уже известного писателя. Прочел и понял, что это шедевр. Спросил ту женщину, почему она не стала печатать повесть. Та ответила: «Вы разве не видите, что она не наша? Она с двойным дном». «Но это же прекрасная проза!» — «Тем хуже». В итоге «Недопеска» все-таки удалось опубликовать в «Костре», на сторону автора встал главный редактор и хороший детский писатель Святослав Сахарнов. А потом Коваль решил издать повесть отдельной книгой в издательстве «Детская литература». Его вызвал заместитель главного редактора издательства Борис Камир, опытный чиновник, издававший в свое время Гайдара, и сказал: «Ничего у вас не выйдет. Про что ваша книга? Она же о еврее, который бежит в Израиль!» Коваль изумился: «С чего вы взяли?» Камир улыбнулся: «Юрий Иосифович, ну мы-то с вами все прекрасно понимаем». Его, видимо, смутило отчество писателя, хотя еврейских корней у Коваля-то как раз и не было. После этого разговора Коваль пришел к отцу и все ему рассказал. А его отец был полковником, крупным чином в МВД. Он надел все свои награды и отправился в издательство. Камир начал тянуть ту же тягомотину. Коваль-старший вступился за сына: «Что за ерунда, Юра ничего такого не имел в виду, он советский писатель, напечатайте вы эту книжку!» Камир язвительно поинтересовался: «А почему у начальника фермы пыжиковая шапка?» А тогда считалось, что пыжиковые шапки носят партийные бонзы, это был такой признак номенклатуры. Отец Коваля в ответ спросил: «А у вас какая шапка?» Камир растерялся: «Пыжиковая…» — «Ну и у меня пыжиковая! При чем здесь тогда бонзы?» В итоге Коваль-старший пришел к сыну и сказал ему: «Книжку опубликуют, но учти — крошить они тебя будут страшно. Сожми зубы, терпи, главное — чтобы вышла». И действительно было довольно много изъятий. Только в 1988 году Коваль восстановил «Недопеска», включив туда почти все выкинутое цензурой и из самоцензурных соображений.

— Чем для самого Коваля была эта книга?

— Она о свободе и о чуде. Финал, где песец уже насовсем убегает на Северный полюс, многие воспринимают как искусственный, «пристегнутый» — чтобы дети не плакали. Но в этой концовке суть книги. Для свободолюбивого Коваля с его ощущением мира было важно чудо победы над взрослой безнадежной обыденностью. Он считал «Недопеска» одной из лучших своих вещей. И с гордостью приводил мнения двух важных для него людей — поэтов Арсения Тарковского и Беллы Ахмадулиной. Тарковский был в восторге от повести, называл ее гениальной и дарил друзьям. А Ахмадулина вообще говорила: «Недопесок — это я». И Коваль незадолго до смерти при очередном переиздании повести даже посвятил ее Ахмадулиной.

Комментировать на троих

— Вы всегда пишете комментарии к детским книгам вместе с филологом Романом Лейбовым и издателем Ильей Бернштейном. Как происходит процесс?

— Роман и Илья мои друзья, а не просто знакомые. И для меня эти комментарии — в том числе и способ дружить. Можно собираться с друзьями и пить водку, это тоже хорошее дело, я это люблю. Но каждый день пить водку, во-первых, накладно, во-вторых, опасно для здоровья, в-третьих, скучно. А вот дружить, что-то делая вместе, — большое удовольствие. Обычно я как самый непоседливый и быстрый из нас троих набрасываю общую канву каждого конкретного комментария, болванку. Потом Роман и Илья шлифуют комментарий и вставляют в него значительные куски, а кое-что и убирают. А потом мы показываем нашу работу ковалелюбам в соответствующем сообществе в Фейсбуке (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена), которое каждый раз нам что-то подсказывает и вообще очень нам помогает. Этот наш комментарий, в сравнении с предыдущими, получился довольно обширным — ровно сто страниц. Кроме того, у нас в книге будет статья прекрасного искусствоведа Галины Ельшевской про иллюстрации к первому изданию повести выдающегося художника Геннадия Калиновского, на мой взгляд — лучшего советского детского художника вообще. Еще мы печатаем статью дочери Коваля Юлии о детском конкурсе рисунков к «Недопеску». И сами эти рисунки. А еще у нас будет статья писателя-зоолога Стаса Востокова о том, насколько Коваль был точен в описании животных и фермы. И составленная преданным поклонником Коваля Сергеем Андреевым таблица разночтений в повести.

— Проект назван «Литературные памятники». Это в какой-то мере наследование традиции знаменитой «зеленой» серии с серьезными академическими комментариями?

— Да, но лишь отчасти. В целом, это, конечно, скорее, игра в «Литературные памятники», чем настоящие «Литературные памятники». Какая-то академичность у нас, надеюсь, есть, но, в отличие от «зеленых» книжек, у нас легкий и веселый по тону комментарий. И мы позволяем себе шутку, игру — вещи, которым не место в серьезных научных работах. Например, в «Приключениях капитана Врунгеля» есть эпизод, когда анаконда пытается проглотить героев, а все вокруг стоят и наблюдают за этим. Мы написали в комментарии, что современному ребенку, наверное, кажется странным, почему никто при этом не делает селфи. Или мы, что недопустимо в академическом комментарии, обращаемся к собственному опыту. В «Недопеске» при школе есть «живой уголок» — и мы рассказываем, у кого из нас был «живой уголок» и какой именно. Мы много и подробно пишем об ушедших реалиях, чтобы было понятно, о чем речь. Например, написано: «разменял 15 копеек в метро» — даже я, взрослый человек, уже с трудом вспоминаю, что это такое. А раньше, когда нужно было опустить в турникет пятикопеечную монету, на всех станциях стояли автоматы, которые выдавали пятаки, и для 15, 20, 50 копеек были разные автоматы. Современные дети, конечно, этого не знают. Через эту «бытовую» сторону мы рассказываем о времени.

— Честно говоря, с трудом представляю современных детей, которые это все изучают.

— Да, наверное, большинство детей наш комментарий не читает. А взрослые читают охотно. И они смогут объяснить детям, если те спросят о чем-то непонятном. Роман Лейбов однажды точно сказал, что наши комментарии — «на вырост». Ведь если книга ребенку понравится, станет его любимой, он будут ее спустя годы перечитывать, и однажды ему может стать интересно, что имел в виду автор в том или ином фрагменте. Кстати, для нас идеологически принципиально то, что комментарии всегда даются отдельно, вынесены за текст. Даже циферок-сносок в тексте нет. Мы ничего не навязываем ребенку: хочешь — читай, не хочешь — не читай.

— А встречаются в текстах какие-то слова или детали, которые вы не можете объяснить?

— Конечно. Их не так много, но мы каждый раз ведем себя честно: не «проскакиваем» эти места, а либо признаемся, что вот тут не беремся объяснить, либо приводим свои версии, не настаивая на их точности.

— Какие книги и авторы в планах в вашем проекте?

— По всей видимости, это будет Аркадий Гайдар. «Судьба барабанщика», «Тимур и его команда», «Голубая чашка», «Чук и Гек». Есть три типа отношения к Гайдару, по моим наблюдениям. Кто-то ностальгирует по советской эпохе и любит его именно за «советсткость». Кто-то наоборот — настолько ненавидит все советское, что не может читать даже прекрасные книжки Гайдара и обвиняет его на все корки (тут, конечно, ранняя биография Гайдара играет свою роль). И наконец, есть те, кто считает, что у него есть и «советская мерзость», и прекрасная «Голубая чашка». Надо сказать, что многие, с кем мы делились нашими планами, недоумевали: зачем придавать статус классики такому ужасному человеку? Мне это кажется странным. Не нравится Гайдар и все советское — читайте вашим детям Милна. Комментирования заслуживает любой текст. А Гайдар очень сильный писатель. И, кстати, в «Судьбе барабанщика» — ужаснувшийся тому, что происходит вокруг.

Толкин + Алексин = …

— Многие считают, что сейчас в детской литературе упадок.

— Я не специалист именно в детской современной литературе, но у меня ощущения упадка нет. Надо понимать, что в эпоху информационных технологий и гаджетов книга неизбежно отступила на задний план. А на первом плане — игры, видео, ТВ. Россия уже не литературоцентричная страна. Раньше были писатели и книги, которые читали все без исключения. А кого сейчас читают все? Ну разве что Пелевина. Да и то — сомневаюсь. Читатели разбились на группки.

— Бросается в глаза, что нынешние книги для детей и подростков почти всегда со сказочными, фантастическими, фэнтезийными сюжетами. А раньше у нас был большой пласт реалистичной литературы: Алексин, Железников, Щербакова. Они рассказывали об актуальных и сегодня вещах — например, о юношеской любви или о травле в школе.

— У меня есть ответ на ваш вопрос, и он довольно простой. Многое изменилось после великой (не иронизирую) саги о Гарри Поттере. Она сыграла огромную роль в детской литературе. И если вы читали эти книги, то знаете, что там есть и отношения, и травля, и многое другое. В этом смысле Джоан Роулинг как бы соединила Толкина с Алексиным. «Гарри Поттер» во времена покемонов вернул детей к чтению. И дети, которые прежде ничего не читали, после Роулинг начали читать про муми-троллей. А что касается фантастических сюжетов, то сила книг о «Гарри Поттере» была такова, что многие бросились писать что-то похожее. Увы, это либо откровенное подражательство, либо неосознанное. И еще об «упадке»: откройте любой литературный журнал, скажем, 1913 года — и вы найдете рассуждения о том, какая великая литература была раньше и какую убогую картину мы видим сейчас. А ведь тогда писали Мандельштам, Кузмин, Ахматова, Хлебников. Мы сейчас внутри картины, внутри процесса и не можем объективно оценить. Считать, что раньше все было лучше, — нормально для современника событий. Но это не так.

Поэтические корни «Недопеска»

Осип Мандельштам

За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей, —
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.

Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей:
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей...

Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых костей в колесе;
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе.

Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.

(17–18 марта 1931, конец 1935)

Евгений Евтушенко

Монолог голубого песца

Я голубой на звероферме серой,
но, цветом обреченный на убой,
за непрогрызной проволочной сеткой
не утешаюсь тем, что голубой.

И я бросаюсь в линьку. Я лютую,
себя сдирая яростно с себя,
но голубое, брызжа и ликуя,
сквозь шкуру прет, предательски слепя.

И вою я, ознобно, тонко вою
трубой косматой Страшного суда,
прося у звезд или навеки волю,
или хотя бы линьку навсегда.

Заезжий мистер на магнитофоне
запечатлел мой вой. Какой простак!
Он просто сам не выл, а мог бы тоже
завыть, сюда попав,— еще не так.

И падаю я на пол, подыхаю,
а все никак подохнуть не могу.
Гляжу с тоской на мой родной Дахау
и знаю — никогда не убегу.

Однажды, тухлой рыбой пообедав,
увидел я, что дверь не на крючке,
и прыгнул в бездну звездную побега
с бездумностью, обычной в новичке.

В глаза летели лунные караты.
Я понял, взяв луну в поводыри,
что небо не разбито на квадраты,
как мне казалось в клетке изнутри.

Я кувыркался. Я точил балясы
с деревьями. Я был самим собой.
И снег, переливаясь, не боялся
того, что он такой же голубой.

Но я устал. Меня шатали вьюги.
Я вытащить не мог увязших лап,
и не было ни друга, ни подруги.
Дитя неволи — для свободы слаб.

Кто в клетке зачат — тот по клетке плачет,
и с ужасом я понял, что люблю
ту клетку, где меня за сетку прячут,
и звероферму — родину мою.

И я вернулся, жалкий и побитый,
но только оказался в клетке вновь,
как виноватость сделалась обидой
и превратилась в ненависть любовь.

На звероферме, правда, перемены.
Душили раньше попросту в мешках.
Теперь нас убивают современно —
электротоком. Чисто как-никак.

Гляжу на эскимоску-звероводку.
По мне скользит ласкательно рука,
и чешут пальцы мой загривок кротко,
но в ангельских глазах ее — тоска.

Она меня спасет от всех болезней
и помереть мне с голоду не даст,
но знаю, что меня в мой срок железный,
как это ей положено,— предаст.

Она воткнет, пролив из глаз водицу,
мне провод в рот, обманчиво шепча…
Гуманны будьте к служащим! Введите
на звероферме должность палача!

Хотел бы я наивным быть, как предок,
но я рожден в неволе. Я не тот.
Кто меня кормит — тем я буду предан.
Кто меня гладит — тот меня убьет.

1967

Дошкольник Серпокрылов

Этот герой реального прототипа не имел.

«Серпокрылова не было, он придуман», — говорил автор «Недопеска» в интервью И. Волковой (Скуридиной). Исследователями творчества Ю. К. многократно отмечалось, что дошкольник Серпокрылов предстает в повести двойником недопеска Наполеона Третьего. На дошкольника (как и на недопеска) еще не упала тень взросления, и это резко отделяет его от остальных персонажей книги, даже от второклассников, которые живут по жестким школьным правилам. Первый рецензент повести, опытная советская писательница Мария Прилежаева, характеризовала дошкольника Серпокрылова как «нормально одаренного слегка тщеславным воображением мальчишку» (Прилежаева М. Зачем нужно северное сияние. Веселая и серьезная книга о смелости и мечте // Комсомольская правда. 1976. 16 марта). А вот сам Ю. К. в позднем интервью определил его так: «Дошкольник Серпокрылов? Но это же Ван Гог». «Мой бог в живописи — Ван-Гог», — признался Ю. К. еще в одном интервью. При выборе фамилии Ю. К. как всегда не в последнюю очередь оглядывался на ее звучание, подчеркивающее сродство героев: сравните одинаковое количество слогов и расстановку ударений в перекликающихся словах «недопесок» и «Серпокрылов». Не менее важно то, что иногда называют «внутренней формой», — ассоциации, которые вызывает фамилия героя. Серп связан с сельским, крестьянским, земным бытом и одновременно является частью официальной символики (если на офицерской фуражке героя имелась кокарда, то ее украшал герб страны, в состав которого входило изображение серпа). Крыло, напротив, связано с темой полета, неба, свободы.

Несмотря на редкость, фамилия эта реальная. Полный тезка героя Алексей Серпокрылов (член партии с 1924 года, всю героическую жизнь проведший в битвах и завещавший похоронить себя непременно в красном гробу) фигурирует, например, в довольно слабом патетическом рассказе неплохого детского писателя Юрия Яковлева «Жизнь коммунара», опубликованном в журнале «Огонек» в 1961 году (№ 41, октябрь. С. 26–28). Юлия Коваль вспоминает устный рассказ отца о том, что фотография студента с фамилией Серпокрылов красовалась на Доске почета в главном здании Московского Государственного педагогического института им. В. И. Ленина.

Нужно еще добавить, что весьма сходную фамилию носит один из главных героев трилогии Константина Симонова «Живые и мертвые» (1955–1971) — генерал Серпилин, советскому человеку того времени более известный по одноименной экранизации А. Столпнера 1964 года. Поскольку Симонов был тогда почти сакральной фигурой — писателем, всячески обласканным советским государством, это отчетливое сходство вызвало недовольство Б. И. Камира. В интервью И. Волковой (Скуридиной) Ю. К. рассказывал: «Он говорит: здесь у вас сплошные намеки. Вы даже как будто посягаете на Константин Михалыча Симонова. Я говорю: а что на него, собственно… <…> А у него Серпилин есть герой, а у меня — дошкольник Серпокрылов». Так или иначе, вся глава «Дошкольник Серпокрылов» изобилует пародиями на штампы из книг и кинофильмов о Великой Отечественной войне.

Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl