«Жизнь состоит из рифм»
Новый роман Евгения Водолазкина «Брисбен» (издательство АСТ, редакция Елены Шубиной) — о потерях и обретениях, любви и Боге. Уточнить глобальные смыслы «Огонек» попросил автора
Герой романа «Брисбен», гитарист-виртуоз Глеб Яновский, переосмысляет свое настоящее, меняет отношение к будущему, которое вскоре резко изменит болезнь. Он вспоминает детство в Киеве, юность в Ленинграде, смыкая прошлое с настоящим — в Мюнхене и Киеве 2014 года. Автор выставляет оптику так, что за судьбой отдельного человека видится эпоха. Книга симметрична и многоголоса: герои-двойники, страны-двойники говорят на своем языке. События детства, мечта матери о далеком городе Брисбене помогают главному герою найти в прошлом тропинку к настоящему, которое предстоит понять и принять. Так путь поиска и отчаяния становится дорогой утешения.
— Евгений Германович, как возник замысел романа?
вышел в издательстве АСТ,
редакция Елены Шубиной
— Я в том возрасте, когда пишешь не для салонной популярности, а ради более серьезных вещей. Думаю, послание большинства моих текстов таково: «Не приходи в отчаяние». Эта мысль должна отчетливее звучать в современной литературе. Звучит она и в «Брисбене», в котором главный герой теряет вроде бы смысл жизни, а жизнь-то шире этого смысла. Роман очень странно устроен. Я к нему долго примеривался и писал короткие вещи, которые потом не то чтобы дословно вошли в роман, но стали чем-то вроде эскизов.
— Интервью у музыканта Глеба берет писатель Нестор: человек пишущий изучает человека играющего.
— Нестор — это некоторым образом автопародия. Я пытаюсь уравновесить трагическое и комическое.
— Мать главного героя грезит австралийским Брисбеном. Почему он стал городом-мечтой?
— В Брисбен она, конечно, не попадает. А мечтает о нем, потому что он недоступен. Мне нужна была самая отдаленная точка на карте. Выбрал Австралию. Фонетика тоже важна. Да, это город-мечта. Но мечтать — это какое-то странное занятие. В древнерусском языке «мечтание» — плохое слово: сомнительного свойства грезы. Сознание древнего человека, в отличие от современного, не футуристично, а ретроспективно: направлено не вперед, а назад. Сознание Нового времени смотрит в будущее, но это вовсе не так хорошо, как кажется, потому что самые страшные жертвы приносились во имя прогресса, которого как идеи в Средневековье не было. Не было в Средневековье и утопии. Мы справились с одной утопией — коммунизмом, потом столкнулись с другой — глобализмом. На Соловках висел лозунг: «Железной рукой загоним человечество к счастью!» Противостояние тех, кто не хочет, чтобы его «загоняли к счастью», и тех, кто это делает, драматично. Утопия — одна из самых страшных вещей, которые могут быть, потому что она жертвует настоящим и прошлым во имя будущего. Будущее, когда становится культом, требует огромных жертв. В романе есть фраза: «Будущего нет». Его нет ни у кого, потому что оно приходит только в форме настоящего. Потому в финале Глеб слышит слова: «Ты плачешь о том, чего нет».
— Героев ваших романов объединяет необходимость пройти путь, на котором произойдет несколько поворотных моментов. Встреча с возлюбленной и ее потеря — один из важных мотивов, прорастающих во многих текстах. Вас этот повтор, похоже, не страшит. В «Брисбене» есть такие слова: «Жизнь состоит из повторов».
— Я бы сказал, жизнь состоит из рифм. Одни события рифмуются с другими: это больше, чем повторы, потому что рифма звучит, как и ее пара, но смысл другой. Вы совершенно правы: я не боюсь повторов и не стесняюсь этого. В «Брисбене» их довольно много. Автоповтор как фирменный завиток на вырезанном наличнике — мне кажется, в этом что-то есть.
— В книге есть такие слова: «Жизнь — это долгое привыкание к смерти». Гибель незнакомой девушки потрясает юного героя, а убийство, которое произошло на его глазах, нет. Почему?
— Может, все дело в том, что девушка была молода и красива, она воплощала собой жизнь? Такую утопленницу я видел на пляже, когда был ребенком. Это событие перевернуло душу. Как это ни страшно, смерть зачастую трогает нас, когда она эстетизирована. Почувствовать весь трагизм смерти в других обстоятельствах дано лишь людям выдающимся. Таким человеком была, например, Елизавета Глинка, способная обнять умирающего бомжа. Когда ее муж сказал мне, что ей нравился «Лавр» (роман Евгения Водолазкина, 2012), меня это наполнило счастьем: она ведь сама была как Лавр (главный герой романа — врачеватель.—«О»).