Средний лишний
В Британии выходит книга о социальной структуре российского общества, в основе которой — четыре волны (с 1990 по 2016 год) опросов россиян об их включенности в средний класс. Итоговый вывод: средний класс в нашей стране не растет последние 20 лет. Почему это так, рассказывает «Огоньку» один из соавторов монографии
Эту книгу мы с финским коллегой, Юко Никулой из Хельсинского университета, готовили по нынешним меркам долго: два года. Статьи для нее писали ведущие российские и финские социологи, специалисты в области изучения социальной структуры. В книге представлен панорамный взгляд на российское общество, на то, как меняется его структура, сдавливая судьбы людей и отправляя их на колею выживания, с одной стороны, и выталкивая в область новых возможностей, с другой. В России ее не увидишь: она вышла в британском научном издательстве Rootledge, поскольку задумывалась как международная монография, основывающаяся на четырех волнах совместного с зарубежными коллегами проекта, связанного общей темой: классовая структура и классовое сознание в современной России. Выводы этих опросов могут показаться неинтересными тем, кто спешит записать в средний класс преобладающую часть соотечественников, поэтому мы обращаемся к небольшой заинтересованной прослойке людей, которой важны факты и эмпирические наблюдения.
Средний и не растет
Проект, легший в основу книги, начинался в далеких 1990‑х, когда американский социолог Эрик Райт инициировал масштабное исследование классовой структуры развитых стран, сумев вовлечь в него и тогдашнюю Россию. Его интересовало, каким образом формируются классы, кого можно включать в состав среднего класса и почему. Время для отечественной социологии было смутное, и тот проект остался даже по-хорошему неописанным. Однако повторные волны исследования (с чуть доработанными анкетами) мы проводили регулярно: в 1997‑м, 2007‑м и 2016 годах — уже совместно с финскими коллегами. Разумеется, мы не обладаем даром предвидения, но так уж получилось, что все наши «волны» проходили накануне крупных сдвигов в социально-экономическом состоянии российского общества, будь то дефолт, кризис 2008 года или текущая рецессия. Поэтому мы смогли схватить, пусть по верхам, осевые точки в новейшей истории России и сравнивать их характеристики по схожим параметрам, представленным в исследовании. Для финских коллег, живущих в развитом социальном государстве, это был еще и важный «мысленный эксперимент»: проследить, можно ли обеспечить мирный транзит структуры квазисоциального государства, каким был СССР, в современное постиндустриальное общество, и достаточно ли для этого транзита тех реформ, которые происходили у нас в 1990‑е годы.
Самый первый опрос, выполненный вскоре после распада СССР, показал, что в составе населения бывшей РСФСР есть порядка 20‑35 процентов людей, которые могли бы стать социальной базой для формирования среднего класса. Они, как подавляющее большинство населения, в то время были заняты в государственном секторе, но при этом обладали квалификационными и, если можно так сказать, когнитивными ресурсами, а также, что еще важнее, ориентациями на более высокий уровень субъектности и независимости от государства (идеологической, ресурсной и так далее). По нарастающей шла автономизация труда: молодые отечественные предприниматели (для зарубежных коллег они были представителями «старых средних классов») все делали на свой страх и риск, подчас не сообразуясь с законами. Компании и предприятия находились в поиске активных сотрудников, способных влиять на принятие решений и завоевывать новые рынки. К 1997 году новая социальная структура общества начала кристаллизоваться, но парадоксальным образом: по мере ее «окостенения» наблюдалось сокращение того, что можно было бы охарактеризовать как радиус субъектности — уровень участия рядовых сотрудников и даже управленцев среднего звена в принятии решений. Власть в этом смысле уходила из рук вчерашних бенефициаров 1990‑х, она монополизировалась некоторыми группами лиц (руководителями предприятий, регионов и т. д.). По итогам опроса 1997 года мы смогли выделить сравнительно небольшую прослойку респондентов, которые сохранили относительную автономию и самостоятельность в принятии решений, составлявшую на тот момент около 10 процентов граждан. Наша гипотеза состояла в том, что по мере развития рыночной экономики эта прослойка будет расширяться и станет заметной силой в отечестве.
Парадоксально (и это одно из открытий, которые сделаны в исследовании) — сложившая в тех годах структура оказалась удивительно устойчивой, размер прослойки бенефициаров радикальных реформ, получивших свободу действий и возможность участвовать в принятии решений, кардинально не изменился ни в 2007‑м, ни в 2016‑м. Все те же 10‑15 процентов населения: как будто время остановилось!