Об одном забытом слове
Весной 2017 года мне довелось редактировать книгу финской писательницы-документалиста Марьё Нурминен «Мир на карте», её выпуском на русском языке занималось московское издательство «Паулсен»1. Готовить книгу к печати — дело само по себе увлекательное, но мне оно подсказало и несколько проектов для души, которым я начал посвящать часть своего свободного времени. Нижеследующие заметки — результат одного из таких проектов.
Помощь «друкаря»
Книга Марьё Нурминен — это подробное и красочное повествование об истории навигации и картографии, картографических проекций и методов изготовления карт. На смену рукописной карте в XV веке приходит карта печатная. Для изготовления таких карт использовалось два основных метода: метод глубокой печати, при котором типографская краска заполняет углубления печатной формы, как в случае резцовой гравюры на меди, и метод высокой печати, когда краска наносится на выступающие элементы печатной формы, так делают гравюры на дереве — ксилографии. Но, пожалуй, наиболее известное приложение метода высокой печати — книгопечатание с подвижных (наборных) литер, появившееся приблизительно в то же время: краску наносят на печатную форму, а потом она под давлением пресса с печатной формы переносится на бумагу — получается оттиск. Технологию высокой печати Марьё Нурминен объясняет с помощью четырёх гравюр, взятых из книги Ханса Сакса и Йоста Аммана2 «Das Ständebuch» (Frankfurt am Main, 1568), одну из них, изображающую дуэт печатников, мы здесь воспроизводим. Посмотрите на неё внимательно.
Мастер справа держит в руках два предмета округлой формы. М. Нурминен называет их обобщённым термином tamponi и метафорически словами väripallo (красящий шар) и väritatti (красящий гриб). Нам нужно было найти русский эквивалент, однако слову «тампон», которое предлагалось в качестве перевода, в русском языке лишь немногим больше 150 лет, а метафоры терминами служить не могут.
Найти правильный термин — задача научного редактора. Решить её в этом случае оказалась куда сложнее, чем можно было ожидать: определить немецкий и английский эквиваленты труда не составило, но дальше... двуязычные словари оказались бесполезны — даже в самых толковых из них нужного мне слова не было...
И тут я вспомнил, что в Москве есть тот инструмент, для которого ищу русскоязычное название. Конечно! И обратиться за помощью мне надо к его «владельцу» — современнику Сакса и Аммана, «друкарю книг пред тем невиданных» Ивану Фёдорову.
Иван Фёдоров знаменит как московский первопечатник. Не он был изобретателем книжного пресса и шрифтового набора (эта честь принадлежит Иоганну Гутенбергу из Майнца), не он напечатал первую славянскую книгу (это сделал в 1491 году в Кракове Швайпольт Фиоль) и даже не он, а полочанин Франциск Скорина в 1517 году в Праге издал первую русскую книгу. Но именно Иван Фёдоров и его товарищ Пётр Тимофеев Мстиславец, работая в Москве в 1563—1565 годах, стояли у истоков книжного дела в российской столице, где ими был отпечатан «Апостол» — первая датированная книга, вышедшая из стен Московского печатного двора. Кроме того, Иван Фёдоров был выдающимся деятелем славянского Возрождения. До конца жизни (умер он в 1583 году, когда ему было за 60 или даже за 70) им были основаны ещё три типографии: в городах Заблудове и Остроге (Великое княжество Литовское), а также во Львове (Русское воеводство Польского королевства). Кстати, заметим: многие привыкли считать, что Фёдоров — фамилия. На самом деле, это именование по отцу, то есть отчество, о чём говорят подписи под позднейшими работами мастера — славянские, греческие и латинские. Так, например, в колофоне3 Острожской Библии он именует себя «Іоаном Ѳедоровым сыном з Москвы».
Памятник Первопечатнику — из самых известных в Москве: средства на него были собраны по подписке, продолжавшейся более тридцати лет; конкурс проектов выиграл скульптор Сергей Михайлович Волнухин (1859—1921); памятник был открыт в сентябре 1909 года, установлен первоначально в сквере рядом с Третьяковским проездом перед разобранной впоследствии стеной Китай-города; нынешнее расположение памятника в начале Театрального проезда — уже третье за истекший век… О памятнике Ивану Фёдорову написано так много, что нужно будет только найти его словесное описание, чтобы выяснить, как называется предмет, лежащий на скамье у колен мастера. Так мне думалось. Не тут-то было!
«Скульптор придал чертам лица Ивана Фёдорова спокойное и сосредоточенное выражение, — цитирует Википедия одну из москвоведческих книг. — Он изображён в момент работы, рассматривающим свежий оттиск страницы “Апостола”. Левой рукой он придерживает печатную наборную доску, на скамье рядом с ним — ручной инструмент для нанесения типографской краски…».
Можете представить себе Петра Мстиславца, обращающегося к своему товарищу: «Иван Фёдорович, не помнишь ли, куда я положил вечор этот несчастный инструмент для нанесения типографской краски?» — «А посмотри-ка, Пётр Тимофеевич, вон в том медном сосуде с округлым дном, где варят настой из древесной золы, чтобы смывать типографскую краску с букв печатного набора…».
Фёдорову. Слева: открытка 1954 года — на скамье нет матцы, но лежит лист бумаги, закру-
ченный вниз, под скамью. Справа: открытка 1955 года — скамья совершенно пуста.
Однако шутки в сторону, складывалась почти классическая ситуация: предмет есть, а слова нет! Пришлось браться за дело всерьёз: углубиться в источники да ссылки, которые в конце концов привели меня в 70-е годы XIX века к работам Василия Егоровича Румянцева (1822—1897). Археолог, многолетний сотрудник Московского археологического общества и редактор его учёных трудов, Румянцев, будучи инспектором Синодальной типографии (так с 1721 года стал называться Московский печатный двор), занимался описью старопечатных книг, находившихся в её архиве. Ему принадлежит заслуга систематизации ранних русских типографских терминов и связанное с ними наблюдение об источниках московского книгопечатания. Поэтому предоставим слово самому Василию Егоровичу. Вы услышите много необычных, но очень интересных слов:
«У кого и гдѣ именно выучились первоначально москвичи книжному, а вмѣстѣ съ нимъ и гравюрному печатанiю, остается и до сихъ поръ неизвѣстнымъ; видно только, что книгопечатаніе, со всѣми принадлежащими къ нему мастерствами: гравированіемъ, пунсоннымъ и словолитнымъ дѣломъ, пришло къ намъ не изъ Германіи и не изъ Даніи, какъ большею частію думаютъ, а изъ Италіи, и вѣроятно изъ Венеціи. На италiянское происхожденіе нашего книгопечатанія указываютъ самые типографскіе термины и техническіе названія, встрѣчающіеся въ древнѣйшихъ документахъ, близкихъ по времени къ основанію Московской Типографіи, и даже въ послѣсловіяхъ къ первопечатнымъ нашимъ книгамъ. Термины эти, всѣ безъ исключенія, заимствованы съ языка италiянскаго, а не съ нѣмецкаго, на которомъ они звучатъ совершенно иначе, именно: тередорщикъ (печатникъ), по италіянски tiratore, по нѣмецки drucker; батырщикъ (набойщикъ или накладчикъ краски на литеры), по италіянски battitore, по нѣмецки auftrager; піанъ (піямъ, верхняя доска въ печатномъ станкѣ для давленія), по итал. piano, по нѣм. tiegel; тимпанъ (четырехъугольная рама при станкѣ, которую прежде оклеивали пергаментомъ и на которую накладывается печатающійся листъ), по итал. timpano, по нѣм. deckel; фрашкетъ (которымъ закрывается этотъ листъ), по итал. frascato, по нѣм. rämchen; маца (кожаный, набитый шерстью мѣшечекъ съ рукоятью для набивки краски на литеры), по итал. mazza, по нѣм. ballen; марзанъ (брусокъ, вкладываемый въ наборныя формы тамъ, гдѣ должны оставаться поля или края въ книгѣ), по итал. margine, по нѣм. stege; пунсонъ (стальная буква для пробивки матрицъ), по итал. punzone, по нѣм. stempel; наконец штанба (книгопечатное заведеніе), по итал. stampa, по нѣм. приблизительно druckerei»4.
Таким образом, слово было найдено — мáца! Или иначе — мáтца, что облегчает образование падежных форм и производных слов. Сразу заметим: написание «мáтца» (мн. число — мáтцы, род. падеж мн. числа — мáтец, прил. — мáтечный) встречается практически повсеместно в средневековых русских текстах и преобладает вплоть до середины XIX века, то есть, до тех пор, пока и сам инструмент, и слово, его обозначающее, были в деле. C выходом матец из употребления, когда осталась нужда лишь в именительном падеже для словарных статей, буква «т» из слова выпала. Для удобства дальнейшего изложения я стану пользоваться традиционным написанием «мáтцы», за исключением цитат.