Криминальный гардероб: как спортивный костюм стал символом обездоленного класса
Взломщик в полосатой майке, маске на глазах и с большой сумкой; гангстер в дорогом, сшитом на заказ костюме в сопровождении подружки в меховой шубе; хулиган в бесформенном худи. Все это — стереотипные образы криминальных личностей из поп-культуры. Авторы сборника «Криминальный гардероб: особенности девиантного костюма» издательства «НЛО» рассказывают, как одежда становится маркером преступности и может ли она влиять на социальное поведение.
Спортивный костюм приобрел популярность в 1960-х годах, когда его носили атлеты, и превратился в базовый элемент мужского и женского гардероба начиная с 1970-х годов. Как любая другая одежда, спортивный костюм был подвержен влиянию изменчивой моды: в 1970-х его шили из хлопчатобумажной полотенечной ткани, в 1980-х выпускали костюмы с нейлоновым покрытием в стиле техно и велюровые домашние костюмы; в 1990-х появился первый дизайнерский спортивный костюм от Juicy Couture. Перемещение спортивного костюма из мира профессионального спорта в мир моды соответствовало духу времени и опосредствовалось культурой фитнес-шика, которая зародилась в 1970-х годах, а в 1990-х трансформировалась в развитую культуру тренажерного зала. Вместе с тем спортивный костюм — не только наряд поклонников фитнеса, питающих пристрастие к активному образу жизни, но и любимая одежда тех, кто пребывает на отдыхе, кто хочет чувствовать себя комфортно, неформально и уютно. Между этими двумя полюсами есть место для кое-кого более подозрительного и потенциально опасного: для подростка, «худи», шпаны или бездельника, от которого, весьма вероятно, не стоит ждать ничего хорошего.
В этой главе я постараюсь описать значения каждой из ипостасей спортивного костюма, а также исследовать его как одну из важных репрезентаций перемен в представлениях о маскулинности и в отношении к ней, начавшихся в 1970-х годах. Речь пойдет прежде всего о вестиментарной культуре Великобритании. Следует учитывать, однако, что описываемый период—это время глобализации, деиндустриализации и гомогенизации, или уплощения, культуры, вызванного широким распространением образов и манипуляцией ими. Это время господства межнациональных корпораций и коммуникационных технологий. Соответственно, сторонние референции неизбежно влияли на восприятие занимающего меня предмета гардероба и отчасти обусловливали специфику его апроприации.
Можно смело утверждать, что к концу 1970-х годов спортивный костюм превратился в маркер маргинализованной маскулинности. Начало этому положило распространение культовых фотографий, сделанных во время Олимпийских игр 1968 года в Мексике, на которых спортсмены-афроамериканцы, облаченные в спортивные костюмы, стоя на победном пьедестале, поднимали руки в салюте «Черной силы». Всемирно известный образ стал предвестником кардинальных социальных перемен. Он знаменовал кульминацию протестных настроений в Америке, которая в эпоху легализации гражданских прав была сотрясаема расовыми беспорядками и демонстрациями против войны во Вьетнаме, в том числе—в Мехико (городе, принимавшем Олимпийские игры), где власти расстреляли протестующих. Казалось, никто уже не может помешать грядущим переменам. Гэри Янг вспоминал:
Образ двух чернокожих спортсменов, открыто протестующих на международной арене, воспринимался как важное послание и для Америки, и для всего мира. На родине это дерзкое и откровенное презрение к символам американского патриотизма — флагу и гимну — мгновенно превратило протест из маргинального явления американской жизни в сюжет телепередач, выходящих в эфир в прайм-тайм. <...> В мире жест был воспринят как акт солидарности со всеми борцами за равенство, справедливость и права человека.
О том же говорил и Оливер Браун, взявший интервью у Томми Смита (одного из спортсменов) сорок четыре года спустя:
[Смит] и Карлос требовали, чтобы публика прониклась страданиями черной Америки; в этом отношении их внешне простой бунт был символически сложно устроен. Так, поднятая правая рука Смита символизировала черную силу, а левая рука Карлоса—черное единство. Черный шарф Смита символизировал черную гордость, а его черные носки—черную бедность в американском обществе, в те времена еще деструктивно расистском.
Именно к этой иконографии отсылал образ Шона Комбса (также известного как Пафф Дэдди) на рекламном щите, появившемся в 1998 году на Таймс-сквер в Нью-йорке: на Комбсе его фирменный велюровый черный спортивный костюм Sean John, рука поднята в черном салюте. Этот спортивный костюм стоил 120 долларов, что напоминало о его стилистической и символической эволюции, но не о его весьма непритязательном происхождении. Использование кодов «Черной силы» имело широкий резонанс в Великобритании, и в 1970-х годах вариации символов черной этничности, наряду с красно-зелено-золотистым спортивным костюмом Боба Марли, стали модным трендом и мейнстримом. Спортивный костюм был не просто одеждой, которую носили и тем самым апроприировали зачинщики социокультурных реформ, но чем-то гораздо более значимым: это был символ освобождения от социальных ограничений в целом. Спорт и музыка были очень важны для идентичности чернокожих британцев, жаждущих эмансипации, поскольку позволяли добиться некоторого подобия свободы и известности и, соответственно, зримого (а не подспудного или маргинализованного) признания в рамках британского культурного и социального мейнстрима. В результате спортивный костюм приобрел статус костюма атлета как в спортивном, так и в социальном смыслах: он ассоциировался с бунтом. В этом контексте спортивный костюм служил символом не только «Черной силы» (хотя именно в этом заключалась его главная функция), но и бесправия как такового. Да, атлет скрыт под нейлоновой тканью, но он все еще там, он готов сражаться, соревноваться и, возможно, добиться признания, поскольку теперь его по-настоящему видно.