Реиндустриализация как новый консенсус
Если мы хотим экономически развиваться, то нашей целью должно быть масштабное восстановление промышленного потенциала. А эта цель требует очень определенной новой экономической политики. Протекционизма, особенно в отношении китайских товаров, низких процентных ставок, снижения налогов, как минимум нулевого профицита бюджета
Кто сказал: «Всё сгорело дотла,
Больше в землю не бросите семя»?
Кто сказал, что Земля умерла?
Нет, она затаилась на время.
В. С. Высоцкий
Не успели мы посетовать, что проект федерального бюджета не вызывает у общественности сколько-нибудь заметной реакции, хотя и касается фактически каждого гражданина (см. «Не теряя жесткости», «Эксперт» № 41 за 2019 год), как благостное спокойствие нарушила Счетная палата (СП). Она раскритиковала документ, подготовленный правительством. Аудиторы потрясли основы — прогноз социально-экономического развития страны, который лежит в основе расчетов бюджета. СП обнаружила в прогнозе ряд несоответствий реальности и завышенных ожиданий.
Восприняв критику бюджета со стороны СП как тревожный сигнал, мы решили тщательно проанализировать экономическую политику последних пяти лет и попытаться ответить на вопрос, насколько она в принципе соотносится с задачей ускорения или даже просто поддержки экономического роста. И как может выглядеть фундаментальная альтернатива.
Догнать и перегнать
Главное, на что обращает внимание Счетная палата, — завышенные ожидания по росту ВВП страны. В своем указе президент Владимир Путин обозначил цель: до 2024 года страна должна войти в число пяти крупнейших мировых экономик, а темпы роста ВВП при этом должны превышать среднемировые.
Минэкономразвития ожидает ускорения темпов роста ВВП с 1,3% в текущем году до 1,7% в 2020-м, а затем — в 2021-м — предполагается резкий рывок до 3,1% и далее стабилизация показателя на уровне 3,2–3,3% в последующие два года.
В 2018-2019 гг. федеральный бюджет исполняется со значительным профицитом
Глава Счетной палаты Алексей Кудрин, выступая на заседании комитета Госдумы по бюджету и налогам, выразил сомнения в том, что России удастся достичь темпов роста ВВП, превышающих три процента: «Прыжок с 1,7 процента темпов роста до 3,1 процента для нас является малообъяснимым. Мы пока сомневаемся в таком бурном росте. Сейчас потенциал роста экспертами оценивается на уровне полтора–два процента. Это наш потолок, и он пока, скорее всего, не будет превышен». Кудрин также сослался на прогноз Банка России, который «дает темп роста в пределах не больше 2,5 процента».
Аудиторы обращают внимание на то, что Минэкономразвития, с одной стороны, ожидает резкого роста российской экономики, а с другой — ухудшения ситуации в мировой, от состояния дел в которой российская серьезно зависит. То есть внешнеэкономическая конъюнктура ухудшается, цена на нефть (согласно прогнозу министерства) в перспективе 2020–2023 годов снижается, а экспортно ориентированная российская экономика при этом растет.
Мегапроекты последних 20 лет (Таблица 1)
*В расчете по среднегодовым курсам рубля к доллару США соответствующих лет.
Источник: расчеты «Эксперта» по открытым источникам
Возможно, в Минэкономразвития надеются на эффект от проведенных структурных реформ, вклад которых в рост ВВП ведомство ожидает на уровне полтора процентного пункта. Но и здесь Счетная палата отмечает, что эта оценка может быть завышена, что также ставит под вопрос достижение заявленных в прогнозе темпов роста экономики страны. Более того, аудиторы напоминают, что и в самом Минэкономразвития осознают высокий риск пробуксовки структурных реформ, определяя его как ключевой для исполнения прогноза.
Рост ВВП России на уровне 3,2–3,3% к 2024 году, указывает Счетная палата, отвечает целям, поставленным в указе президента, но требует дополнительного обоснования.
Минэкономразвития прогнозирует замедление мировой экономики до 2,7% в 2024 году. В свою очередь, аудиторы обращают внимание на то, что прогнозы ведущих международных организаций не предполагают дальнейшего замедления темпов роста мировой экономики. Более того, в Счетной палате считают, что в случае снижения напряженности в области мировой торговли рост мировой экономики может ускориться, и в этом случае прогнозируемый рост российской экономики будет перекрыт и цели, обозначенные в майском указе, не будут достигнуты.
Создается впечатление, что у кого-то просто рука не поднялась нарисовать большее значение роста отечественной экономики. Но выход был найден: мировой экономике прописали ускоренное торможение. Создав видимость того, что черепаха может обогнать Ахиллеса. В реальности же в начале октября Всемирный банк уже в четвертый раз в текущем году понизил прогноз роста российской экономики по итогам 2019 года — с 1,2 до 1,1%. Месяцем ранее снижение ожидаемого роста с 1–1,5 до 0,8–1,3% спрогнозировал Банк России.
Эволюция прогнозов динамики ВВП РФ на 2019–2020 гг.
*Целевой сценарий.
Источник: составлено «Экспертом» по данным указанных организаций
Ноль проблем с бюджетом
В Минэкономразвития надеются, что существенное положительное влияние на рост экономики окажет прирост темпов инвестиций в основной капитал — с нынешних 2% до 5% в следующем году. Пик придется на 2021 год — 6,5%, а затем в ведомстве ожидают некоторого замедления до 5,3%. Однако и здесь Счетная палата выражает сомнения, указывая, что темпы роста инвестиций не согласуются с темпами роста в фондообразующих отраслях (производство машин и оборудования, строительство), а также с темпами роста экспорта и импорта инвестиционных товаров.
Россия произвела одну из самых интенсивных бюджетных консолидаций среди нефтедобывающих стран
Впрочем, это не единственная причина для сомнений в возможности достижения таких показателей: «Год назад мы планировали, что на 2020 год будет 7,6 процента, — напоминает Алексей Кудрин. — Но первое полугодие этого года дало всего 0,6 процента прироста инвестиций (по отношению к первому полугодию 2018 года. — “Эксперт”). Меры, которые должны улучить инвестиционный климат, простимулировать частные инвестиции, на наш взгляд, пока недостаточны, чтобы вот этот рывок прироста инвестиций совершить».
Одно из препятствий на пути реализации инициатив частного бизнеса — большая доля государства в экономике. И, судя по проекту бюджета, сокращаться она не будет. Алексей Кудрин обращает внимание на такой показатель, как доходы от приватизации: «В бюджете опять видим поступления от приватизации в 2020 году 11 миллиардов рублей, это исторически низкий прогноз, а в 2021–2022-м — около 3,6 миллиарда ежегодно. Это, конечно, говорит о том, что правительство не собирается уменьшать долю государства в экономике. И тем самым, на мой взгляд, дает один из самых важных сигналов рынку об отношении к поддержке частного сектора».
Вместе с тем правительство продолжает возлагать надежды на деньги частного сектора как фактор роста экономики.
Так, глава Минфина Антон Силуанов, выступая недавно с лекцией о социально-экономическом развитии России перед студентами Финансового университета при правительстве РФ, сказал, что предприятия накопили на своих счетах порядка 30 трлн рублей, которые не работают в экономике, поскольку бизнес опасается их инвестировать: «Вопрос в доверии к институтам, в доверии между бизнесом и государством. Основная задача правительства — мы над ней ежедневно, ежечасно работаем — это сделать так, чтобы бизнес поверил тем решениям, которые готовит правительство, поверил тем устремлениям правительства и начал использовать свои ресурсы для вложения в экономику».
При этом министр считает, что определенные условия для инвестиций правительством уже созданы — в частности, достигнута макроэкономическая стабильность: «Мы сейчас уже дошли до уровня, когда нас не беспокоят высокие темпы инфляции, нас не беспокоит изменение курса рубля независимо от санкций, уровня цен на наши энергоносители, у нас есть запасы стабильности в нашей экономике <…> у нас стабильная бюджетная политика. В этом плане все нормально, никаких проблем нет».
С министром финансов трудно спорить. Бюджетное равновесие, подорванное падением нефтяных цен 2014 года и западными санкциями, удалось восстановить. Каким образом? Жесточайшим урезанием расходов, которое на птичьем языке финансистов именуется высокопарно — «бюджетная консолидация».
«Итогом бюджетной консолидации стало снижение расходов федерального бюджета примерно на 2,5–3 процентных пункта ВВП, с 19–20 процентов ВВП до 16,5–17 процентов ВВП и, соответственно, дефицита ненефтегазового бюджета РФ с 9–10 процентов ВВП до 6–6,5 процента ВВП, — констатирует Сергей Дробышевский, директор по научной работе Института экономической политики имени Е. Т. Гайдара. — Таким образом, уровень расходов федерального бюджета и ненефтегазовый дефицит были приведены в соответствие с более низким балансирующим бюджет уровнем цен на нефть. Если в 2012–2014 годах бюджет балансировался при цене 90–110 долларов за баррель, то сейчас комфортный для бюджета уровень цен составляет 40–60 долларов за баррель. Это соответствует сложившемуся консенсусу относительно уровня цен на нефть в среднесрочной перспективе. В странах Западной Европы консолидация проводилась ранее, в 2008–2012 годах, но в большинстве стран ее масштабы не превосходили 2–2,5 процентного пункта ВВП. Исключение составляли страны, оказавшиеся в ситуации бюджетного кризиса: Исландия, Греция, Португалия, Ирландия, Латвия, Кипр, — где масштабы бюджетной консолидации составляли пять-шесть процентных пунктов ВВП».
Под нож попали в первую очередь инвестиционные расходы и финансирование проектов долгосрочного развития. Доля федеральных адресных инвестиционных программ (ФАИП) в расходах федерального бюджета сократилась с 7% в 2012 году до 2,8% в 2017-м, а доля бюджетных инвестиций в расходах консолидированных бюджетов субъектов РФ снизилась за этот же период с 16,1 до 12,3%.
Казалось бы, сегодня, когда цель достижения краткосрочной бюджетной сбалансированности достигнута, концепция бюджета должна измениться. Но ничего подобного.
«Никаких значимых изменений в бюджетной стратегии пока не видно. Бюджет исходит из логики нулевого роста расходов в реальном выражении. Определенная интрига сохраняется только в политике использования резервов и механизме применения бюджетного правила, — заключает Александр Широв, заместитель директора Института народнохозяйственного прогнозирования РАН. — В России выбранная тактика бюджетного планирования сознательно исключает бюджет из контура оперативного управления экономикой, что естественным образом снижает среднесрочный потенциал экономического роста».
В ловушке стагнации
К началу 2018 года российская экономика вчерне преодолела последствия кризиса: реальный ВВП вернулся к предкризисному максимуму второго квартала 2014 года, после чего восстановительный рост начал заметно замедляться. Летом прошлого года торможение сменилось стагнацией. Ни одна из составляющих конечного спроса не показывает обнадеживающей динамики. Потребление населения увеличивается едва заметно, так как располагаемые доходы сокращаются уже шестой год кряду. Инвестиции показывают минимальный рост лишь в не вызывающих особого доверия расширенных оценках Росстата. Потребление госсектора тоже не растет — на этот раз вследствие идеологических догматов политики бюджетной консолидации. Чистый экспорт сокращается под влиянием понижательной фазы на мировых рынках топлива и сырья и роста протекционизма в глобальной торговле. Налицо пробуксовка экономического роста. Более того, опросные индикаторы деловой конъюнктуры говорят о растущих рисках сваливания российской экономики в открытую рецессию.
В чем причины такого положения вещей? Ведь все последние годы мы неотступно следовали всем неолиберальным рецептам. И, надо сказать, изрядно преуспели в достижении их непосредственных целей. Перейдя осенью 2014 года в абсолютно неблагоприятных условиях к политике таргетирования инфляции, ЦБ добился ее устойчивого снижения. К середине октября инфляция на потребительском рынке опустилась даже ниже таргета (3,8 против 4,0% годовых), все отчетливее признаки нежелательной дефляции.
Произведена, повторимся, решительная бюджетная консолидация: за счет резкого сокращения расходов федеральный бюджет имеет большой профицит, что позволяет получить уверенный резерв по росту объема и стоимости госдолга. Накоплен существенный суверенный нефтегазовый фонд: объем ФНБ превысил законодательно закрепленный «порог неприкосновенности» в 7% ВВП. Обеспечен существенный рост золотовалютных резервов, которые близки к тому, чтобы повторить абсолютный постсоветский рекорд — 600 млрд долларов.
Казалось бы, достижения очевидны, и именно на них делают акцент представители экономического блока правительства и руководство ЦБ. Но президент как будто бы их не слышит, задавая один и тот же вопрос: почему же нет экономического роста? Почему не растет благосостояние граждан и не сокращается бедность?
Вряд ли Путин дождется ответа. В либеральной системе координат тема экономического роста вторична. Он возникает не как результат целенаправленных усилий государства, а сам собой, как некий бонус правильно отрегулированного рынка и обслуживающих его институтов. Но вот вожделенная макроэкономическая стабильность достигнута, но ростом даже не пахнет.
Более того, было бы странно, если бы рост был, — давайте вспомним, какой ценой достигнута эта самая стабильность. Запредельная стоимость денег в экономике: несмотря на убаюкивающую риторику регулятора о переходе от умеренно-жесткой к нейтральной денежной политике, ключевая ставка поддерживается на беспрецедентном уровне 3% годовых в реальном выражении. Монетизация экономики, быстро увеличивавшаяся в прошлом десятилетии, после 2010 года легла на пологую траекторию, увеличившись к настоящему моменту всего на пять процентных пунктов, до смешных по мировым меркам 43% ВВП.
Ценой бюджетной консолидации стало то, что расходы государства на инфраструктуру и инвестиции в человеческий капитал в реальном выражении существенно ниже уровня далекого 2012 года. Фактический уровень налогообложения бизнеса существенно вырос, даже не столько из-за недавнего повышения ставки НДС, сколько в результате резкого ужесточения администрирования ФНС налогов, в особенности НДС и налога на прибыль. Запуск нескольких поколений программных комплексов вкупе с драконовским правоприменением привели к феерическому для мытарей результату — интенсивному росту налоговых сборов с толком не растущего бизнеса.
И ладно бы перешедшие в карман государства деньги использовались энергично и эффективно. Ничуть не бывало! Бюджетные расходы не индексируются по доходам, а излишки формируют стремительно пухнущий профицит. По итогам девяти месяцев текущего года профицит федерального бюджета достиг без малого трех триллионов рублей (3,8% ВВП). Последний раз подобные цифры положительного бюджетного сальдо мы наблюдали в 2005–2007 годах, с одной только разницей: тогда, на фоне семипроцентного роста экономики, оно выглядело более органично.
Нужен толчок
Самое обидное, что все предпосылки для запуска роста — если только не считать неадекватную экономическую политику — у нас есть. Это стабильная низкая инфляция — раз. Это наличие значительных свободных денежных ресурсов у государства и некоторой части крупных и крупнейших хозяйственных субъектов — два (прибыль по номиналу в первом полугодии текущего года выросла на 26%).
Наконец, три: наличие существенных резервов факторов производства — труда и капитала. По оценкам Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, уровень загрузки производственных мощностей сегодня в сырьевых производствах составляет около 80%, у предприятий, ориентированных на потребительский спрос, — менее 65%, в инвестиционном комплексе — около 50%. Существуют также значительные резервы повышения эффективности использования рабочей силы: при незначительной открытой безработице более четверти занятых в промышленности вовлечены в те или иные формы вынужденной неполной занятости.
Не хватает сущей малости — первоначального толчка, импульса, чтобы хозяйственная машина начала раскручиваться. По нашему убеждению, вывести экономику из ступора по силам только государству. Причем тип импульса к росту может быть двух типов. Первый — кейнсианского толка: государство начинает тратить деньги на стратегические мегапроекты. Второй — либеральный: государство решается на серьезное снижение уровня налогов в расчете на низовой инвестиционный бум в частном секторе. Рассмотрим оба варианта подробнее.
Что не так с нацпроектами
Крупнейшие проекты последних полутора десятилетий — модернизация энергетики, строительство нефте- и газопроводов, модернизация ВПК и ивент-девелопмент (саммит АТЭС, Олимпиада-2014, ЧМ по футболу — 2018) закончены или на излете. Нужны новые мегапроекты, а их пока не просматривается (подробнее см. «Рано успокоились», «Эксперт» № 3 за 2018 год). Уже понятно, что национальные проекты образца 2018 года не могут служить таким фитилем.
«Пробуксовка национальных проектов вызвана скорее институциональными причинами — неготовностью органов власти к реальной проработке и началу реализации нацпроектов, нежеланием брать ответственность за возможные проблемы при реализации, — полагает Сергей Дробышевский из ИЭП. — С точки зрения бюджетной политики “отложенный старт” нацпроектов стал лишь дополнительным фактором, продолжившим бюджетную консолидацию».
Есть претензии к реализации нацпроектов и у Счетной палаты. Аудиторы СП отмечают недостатки в системе управления национальными проектами: дублирование управленческих функций, размывание ответственности, неудовлетворительное взаимодействие между органами исполнительной власти разных уровней.
Нам представляется, что проблема с нацпроектами серьезнее. Они не стали ни отраслевыми, не межотраслевыми планами. Они явно избыточны и забюрократизированы.
Цифровизация — модная химера. Это история о том, как делать, а не что делать. Есть масса кусков экономики, где цифровизация является десятым приоритетом, а есть те, где без цифровизации невозможно никакое развитие.
Самостоятельный нацпроект по повышению производительности труда выглядит недоразумением. Это все равно что, усаживаясь в машину, думать не о том, куда и с какой скоростью ехать, а как эффектнее смотреться с развевающимся по ветру шарфиком. Когда и если поедем, шарфик будет виться сам собой — потом им полюбуемся.
Ключевых направлений госинвестиций два — это инфраструктура и человеческий капитал. А знаковым мегапроектом 2020-х годов могло бы стать долгожданное строительство высокоскоростных железнодорожных магистралей (ВСМ).
Вопиющие проволочки со стартом реализации проекта ВСМ свидетельствуют о катастрофической потере компетенций при реализации проектов подобного масштаба и сложности. Но начинать вспоминать либо учиться заново заниматься межотраслевым планированием все же придется. В качестве пилотного формата мы бы предложили организацию проектного офиса ВСМ с широким привлечением интересантов из бизнеса.
Вашингтонский консенсус — уходящая эпоха
Мы, как и весь мир, последние двадцать пять лет живем в рамках экономических теорий, которые восходят к Вашингтонскому консенсусу (ВК). ВК, в свою очередь, является набором экономических мер, которые рекомендовали международные фонды развивающимся странам, находящимся в финансовых кризисах: низкая инфляция, бездефицитный бюджет, определенная курсовая политика. Но особенностью экономических теорий является то, что они не столько теории, сколько набор методов, которыми государство или иные макросубъекты регулируют деятельность подчиненных им экономических субъектов. А регулирование это всегда стремится к достижению вполне определенных целей. Цель первична для экономической политики/теории. И чем более слаженным и последовательным оказывается применение новой экономической теории, чем меньше в ней внутренних противоречий, тем быстрее и лучше достигается цель. Но как только цель исчезает или объективно меняется, политика становится безрезультативной и даже вредной. То есть политикам надо искать новые цели.
По сути, ВК был направлен на одну цель — он должен был обеспечить сохранность и приращение капиталов, которые западный мир инвестировал в мир развивающийся с целью вовлечения дешевого труда в мировое хозяйство. ВК был почти идеальной моделью экономической политики. За три десятилетия благодаря ему развивающийся мир полностью преобразился. Однако после кризиса 2001 года все закончилось. Свежие попытки использовать ВК в регулировании европейских кризисов, латиноамериканских кризисов, использовать эти подходы в азиатских странах бывшего СССР — не работают. Почему? Потому что мир изменился. И сегодня практически перед всеми странами мира, кроме одной (Китая), стоит одна свежая задача — индустриализация. Где-то, как в США, Европе и России, это реиндустриализация. Где-то, как в Азии и Африке, — просто индустриализация. Причем эта индустриализация должна проходить в условиях, никогда ранее не существовавших в мире. Китай благодаря огромному внутреннему рынку создает очень высокий барьер входа для любого игрока на большинстве индустриальных рынков, так как имеет большой гандикап от эффекта экономии на масштабе. И всем странам, которые захотят заняться индустриализацией, не обойтись без поиска конкурентных преимуществ по отношению к Китаю, без протекционизма и без союзов с другими конкурентами Пекина.
Надо признать, что если мы хотим развиваться, то нашей целью должно быть масштабное восстановление промышленного потенциала. А эта цель требует очень определенной новой экономической политики, отчасти похожей на ту, которую проводит Дональд Трамп, — протекционизм, особенно в отношении китайских товаров, низкие процентные ставки, позволяющие осуществлять длинные инвестиции, снижение налогов, нулевой профицит бюджета. Кстати сказать, проблема бюджетного дефицита возникла вовсе не во времена индустриализации 30–60-х годов прошлого века. Тогда финансовые рынки просто не позволяли создавать и поддерживать такие долговые нагрузки. Это как раз феномен эпохи глобализации. Так что не надо пугать друг друга грядущей бюджетной нестабильностью, фактически запрещая говорить о реиндустриализации.
Есть ли у нас потенциал роста при ставке на масштабную индустриализацию? Есть, и значительный. Дело в том, что российская экономика очень сильно подсажена на импорт сырья (неприродного), материалов и комплектующих. Очень во многих товарах, которые мы потребляем или даже экспортируем, стоимость импорта составляет 70–80%. Это делает нас не просто зависимыми от внешних рынков, курса рубля и прочего, это постоянно вымывает наш доход. По сути, сколько бы мы ни производили, бльшую часть добавленной стоимости мы отдаем за импорт. Именно поэтому по мере того, как сырьевые рынки достигают своего естественного предела роста, мы автоматически начинаем беднеть.
Разорвать этот круг можно, только начав активный процесс импортозамещения в средних цепочках производства добавленной стоимости. Им несть числа. В свое время мы проводили исследование того, что импортируют три области — Самарская, Саратовская и Ульяновская. Чего там только не было: алюминиевые трубки, абразивные материалы, материалы для изготовления зеркал. И так повсеместно.
Однако на этих рынках есть две важные особенности. Первая: они, как правило, очень плотно заняты китайцами. А те за счет масштаба, как уже было сказано, имеют колоссальное преимущество. Вторая особенность: эти рынки, как правило, капиталоемки. Их нельзя создать среднему бизнесу «на свои». Здесь часто требуется участие крупных игроков. И государство должно в плановом порядке, «степ-бай-степ» определить эти рынки и искать предпринимателей, готовых ими заняться.
Причем здесь нужен масштаб, чтобы зря не разбазарить налоговые льготы и госкредиты, если таковые потребуются. В качестве отрицательного примера приведем ИТ-отрасль. Она лет семь назад получила прекрасные налоговые льготы, но, не найдя спроса внутри страны, лучшие компании стали активно продаваться иностранцам (подробнее см. «Софт под давлением», «Эксперт» № 41 за 2019 год). Но спрос на любые комплектующие можно создать, только создав промышленность. То есть в этом случае мы просто зря потратили налоговые льготы.
Несложно прикинуть, может ли масштабная индустриализация дать вожделенный рост. Если мы сейчас примем, что в нашей народнохозяйственной совокупной стоимости 60% так или иначе составляет импорт, и скажем себе, что мы поставим цель за десять лет свести эту долю к разумным 20%, то мы автоматически получим рост в 3,5%, даже без учета мультипликативного эффекта.
Конечно, такая политика требует знания отраслей и ниш. Однако у нас такая маленькая экономика, что ниши нетрудно обнаружить. Вот глава компании «Технониколь» Сергей Колесников говорит об актуальности строительства завода по производству изоцианата: «Мне кажется, что с крупнотоннажной химией у нас все хорошо. Но есть среднетоннажная химия, в частности изоцианаты. В России напрашивается строительство завода на 300–600 тысяч тонн. Уже сейчас, по моим оценкам, есть спрос на 150 тысяч тонн изоцианата, это очень маржинальный продукт. Из него много что делают. Это внутренняя отделка машин, средства для мытья посуды, матрасы, сандвич-панели, монтажная пена. Их используют и в судостроении, и в свинарниках. То есть это очень хорошая ниша, мы сейчас этого продукта очень много импортируем, но туда никто не идет» (см. «Мощность у нас есть», «Эксперт» № 30–33 за 2018 год). Не идут по двум причинам. В-первых, это дорого. Такой завод требует порядка 400–600 млн евро инвестиций. Во-вторых, потребуется сырье — не будет сырья, не будет и производства. А это договоренности с крупными компаниями. Так что без государства не обойтись.
Другой пример — производство чистых кормов и добавок к ним для животноводства или рыбоводства. Спрос на них есть и в России, и в мире. Он во многом заполняется Китаем, но в Китае есть проблемы с экологией. Мы же, имея хорошую зерновую базу, могли бы побороться за этот рынок. Но если вставать на этот путь, то надо: а) закрыться от Китая; б) обеспечить экспортные контракты в борьбе с Китаем на других рынках, чтобы обеспечить масштабный сбыт своим производителям.
Такая политика — это неизбежное будущее. Сейчас в мировой экономике основной рост идет именно в средних индустриальных звеньях цепочек добавленной стоимости. Мы во многих нишах имеем конкурентное преимущество благодаря все тому же — сырью, земле, территории. И главное, уже понятно, что мы не сможем прокормить себя, не развивая масштабно внутреннюю промышленность. Не будем делать этого — будем как страна таять.
/ТАСС
Сомнения в универсальной эффективности рецептов Вашингтонского консенсуса стали все чаще посещать и руководство МВФ. Первым «отступником» стал директор-распорядитель фонда Доминик Стросс-Кан. В апреле 2011 года в публичной речи в Университете Джорджа Вашингтона он призвал выработать новый подход к проведению экономической политики в период после недавнего мирового кризиса. Стросс-Кан выделил три области, нуждающиеся в совершенствовании: новый подход к макроэкономической политике и политике в финансовом секторе, новый подход к обеспечению социальной сплоченности и новый подход к сотрудничеству и многосторонним действиям. «В процессе разработки новой макроэкономической основы для нового мира, — заявил он, — маятник качнется — по крайней мере, немного — от рынка к государству и от относительно простого к относительно более сложному».
Не прошло и месяца после этой неортодоксальной речи, как Доминик Стросс-Кан был арестован по обвинению в сексуальных домогательствах к горничной в нью-йоркском отеле и вынужден был подать в отставку и снять свою кандидатуру на пост президента Франции. Позднее выяснилось, что горничная лгала следователям, и дело в отношении Стросс-Кана было прекращено.
Хабаровск и Тула: лучше средних
Чтобы не замыкаться в рамках федеральной экономической повестки, «Эксперт» решил узнать, какова ситуация в регионах. Мы задали вопрос: «В 2019 году в России прогнозируется экономический рост в размере менее одного процента и высока вероятность дефляции. А каковы прогнозные показатели роста для вашего региона и какие обстоятельства региональной экономики их обусловили?»
Штаб губернатора Тульской области Алексея Дюмина был весьма оптимистичен:
— За период с 2016 по 2018 год рост ВРП составлял порядка четырех процентов, превышая российский уровень в среднем на 2,6 процентного пункта. В 2019 году также ожидаем его рост на четыре процента, что выше прогнозных оценок по России (1,3 процента).
Если говорить об основах стабильности и роста нашей экономики, я бы назвал три «И»: это «индустрия», «инвестиции» и «инновации».
Первое. Тула всегда была и остается индустриальным регионом. Доля промышленного сектора у нас превышает 45 процентов, и он работает четко.
Ежегодный прирост индекса промышленного производства — более пяти процентов. При этом драйвером развития экономики региона становится и сельское хозяйство, которое показывает ежегодный прирост более трех процентов.
Второе. Ускорение экономическому росту придают инвестиции. Мы уделяем большое внимание привлечению инвесторов — как российских, так и зарубежных. Это приносит свои плоды.
На Петербургском международном экономическом и Российском инвестиционном форумах с 2016 по 2019 год мы заключили 105 соглашений на без малого 500 миллиардов рублей.
Индекс физического объема инвестиций в регионе в 2017–2018 годах превышал 110 процентов. Сейчас мы реализуем 34 инвестиционных проекта. Это более ста миллиардов рублей и, в перспективе, более шести тысяч рабочих мест.
В июне мы запустили первую очередь автомобильного завода китайского концерна Great Wall. Продукция завода была представлена на самом высоком уровне — лидерам России и Китая Владимиру Путину и Си Цзиньпину. Объем инвестиций в проект — свыше 500 миллионов долларов. На предприятии уже работают более 1100 человек.
Ввели в строй литейно-прокатный комплекс «Тулачермет-Сталь» — освоено более 55 миллиардов рублей, создано более 1600 новых рабочих мест.
Третье. Тульская область — в числе первых по освоению новых технологий и лучших практик.
В августе 2017 года мы вошли в число первых регионов по реализации программы «Повышение производительности труда и поддержка занятости». Теперь она приобрела статус нацпроекта. До 2025 года планируем достичь не менее 30 процентов прироста производительности труда предприятий-участников.
А вот какую информацию предоставило «Эксперту» правительство Хабаровского края:
— Динамику 2019 года правительство края в начале года оценивало довольно сдержанно. Это было обусловлено опасениями торможения внутренних продаж из-за увеличения НДС до 20 процентов, ожиданиями замедления и умеренного роста конечных доходов домашних хозяйств, заработной платы наемных работников из-за сдержанных оценок роста производства и выпуска в отраслях специализации Хабаровского края, рисками неблагоприятных конъюнктурных колебаний по основным экспортным позициям края (круглый лес, переработанные лесоматериалы, нефтепродукты, черные металлы, уголь, гражданские самолеты), а также из-за конъюнктуры цен на золото.
Оценки роста ВРП в начале года ориентировались примерно на реальный рост в один процент.
Первый квартал текущего года производственный комплекс прошел со снижением индексов промышленности, строительного комплекса, сельского хозяйства. Однако со второго полугодия ситуация улучшилась. По оценкам минэкономразвития края, за январь–август 2019 года достигнут рост экономики края на уровне 102,2 процента. Агрегированный индекс производства пяти базовых отраслей экономики составил 104,3 процента. Отрицательная динамика из-за погодных условий сложилась в сельском хозяйстве.
Ключевые факторы роста — приемлемые цены на энергоносители на внешнем рынке, на черные металлы, благоприятная конъюнктура цен на золото. Реальная заработная плата составила 102,2 процента. Оборот розничной торговли увеличился на 1,7 процента в реальном исчислении, то есть динамика внутреннего спроса сохраняется умеренной.
После длительного спада в секторе строительных подрядных работ отмечается оживление активности в строительстве. Индекс за восемь месяцев превысил 113 процентов.
Этому также благоприятствует динамика привлекаемых инвестиций из федерального бюджета. С этой точки зрения 2019 год является рекордным: сумма бюджетных инвестиций составляет 19,2 миллиарда рублей (2017 год — 9,3 миллиарда, 2018-й— 14,3 миллиарда).
Финансовые результаты реального сектора также характеризуется положительными итогами. Суммарные собственные налоговые доходы консолидированного бюджета края увеличились на 7,2 процента (за восемь месяцев), в том числе налог на прибыль — на 18,8 процента.
В августе правительство края пересмотрело оценку ожидаемых итогов года. Темп роста экономики края оценивается на уровне 101,9 процента к предыдущему году.
Инфляционное давление в экономике края складывается несколько выше, чем в среднем по России. В сентябре к декабрю 2018 года индекс потребительских цен в крае составил 103,5 процента, по России — 102,3 процента.
На региональном уровне правительство края крайне сдержанно относится к утверждению о дефляции. Традиционно в третьем квартале каждого года происходит сезонное снижение цен на продукты питания. Однако системно в экономике России и края пока нет факторов для достижения эффекта дефляции в годовом измерении. В частности, регулирование цен и тарифов на электроэнергию, тепло, другие коммунальные услуги, грузовые перевозки железнодорожного транспорта, а также динамика «рыночных» цен на нефтепродукты, уголь пока осуществляется и устойчиво складывается по формуле положительных дефляторов.
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl