30 лет на русской службе
В жизни и судьбе барона Карла Густава Эмиля Маннергейма тесно переплелись шведская, русская и финская нити — так тесно, что почти и не распутаешь. Он честно служил «царю и Отечеству» — до тех пор, пока это Отечество было.
Начать с имени — оно вообще шведско-немецкое. Предок нашего героя Хинрих Маргейн прибыл в Швецию из Гамбурга в середине XVII века, основал железоделательный завод и стал называться Генрихом. Его сын получил шведское дворянство и фамилию Маннергейм. Прадед будущего фельдмаршала Карл Эрик был первым Маннергеймом, поселившимся в Финляндии: побывав в оппозиции шведскому королю Густаву III, будущий граф (этот титул он получит в 1825 году), невзирая на дарованное прощение, решил обосноваться подальше от столицы Швеции. Именно он представлял Финляндию на переговорах по окончании Русско-шведской войны 1808–1809 годов. Принято считать, что значительным объемом автономии, которым Финляндия будет пользоваться в составе Российской империи, она обязана в большой степени Карлу Эрику Маннергейму.
Густав Карлович
Русская версия имени сопровождала Густава (он предпочитал в неофициальной обстановке называться именно так) в течение всей его военной службы двум русским императорам: называли его, по русской традиции, Густавом Карловичем (по отцу), а в начале 1890-х некоторое время почему-то Карлом Густавовичем (по первым двум именам). Финское имя у него тоже будет, правда, недолго: в 1919-м, в период короткого регентства, он будет называться Кустаа.
То же и с языками: категорически невозможно определить, какой из трех — русский, шведский или финский — Маннергейм знал лучше. На русском и финском он говорил очень хорошо, но с акцентом и периодически делал небольшие грамматические и лексические ошибки. Что касается его шведского, то шведы утверждали, что он был очень старомодным — что неудивительно для человека, все жизнь проведшего вдали от родины предков. Похоже, в разные периоды его жизни каждый из этих языков побывал на первом плане: шведский — в детстве, русский — в юности и зрелости, финский — в пожилом возрасте. Кроме этого, как и положено европейскому аристократу того времени, он свободно говорил по-немецки, по-французски и по-английски.
Самоволка в кавалергарды
Если в XVIII веке практически все Маннергеймы были военными, то в XIX веке Густав был первым избравшим это поприще. Была у будущего фельдмаршала перспектива начать свою военную карьеру со службы в финской, а не в русской армии. Дело в том что в период с 1867 по 1904 год Великое княжество Финляндское имело свою небольшую армию, которая не могла, согласно конституции, воевать за его пределами. Первое военно-учебное заведение, в которое поступил будущий знаменитый полководец — Финляндский кадетский корпус, — готовило кадры именно для нее (впрочем, выпускники могли по желанию служить и в русской императорской армии). Однако, проучившись три с половиной года, Густав был исключен из корпуса за самовольную отлучку. В своих мемуарах Маннергейм связывал это с казарменной дисциплиной, установленной в корпусе новым директором: «Кадетам пришлось познакомиться с новыми манерами обучения. В результате я в течение двух месяцев не мог сделать и шага за пределы корпуса — причиной тому были небольшие прегрешения и нарушения распорядка, которые, по мнению современных педагогов, можно считать просто пустяками. Этот арест был для меня нетерпимым, и в один из пасхальных вечеров 1886 года я решил пренебречь запретом. Соорудив из своей военной формы очень правдоподобную, на мой взгляд, куклу, я уложил ее на койку и отправился в самоволку. Ночевать я пошел к одному писарю, жившему неподалеку, — его лысина, густая борода и могучий, как из преисподней, бас до сих пор хранятся в моей памяти. Ранним утром следующего дня я спал у него дома на широкой постели, рядом, на ночном столике, стоял стакан молока, и тут корпусной фельдфебель разбудил меня, чтобы отвести обратно в казарму. Кукла на моей постели была обнаружена, и это вызвало большой шум. Через два дня пришло лаконичное уведомление, что я исключен из корпуса. Никаких объяснений мне представлено не было. Впрочем, я ожидал именно этого и уже принял решение. При прощании я сказал своим друзьям: „Отправлюсь в Петербург, поступлю в Николаевское кавалерийское училище, а затем стану кавалергардом“» (здесь и далее воспоминания Маннергейма цитируются по книге «Маннергейм Карл Густав. Мемуары».