Дельфин: "Я не связан никаким музыкальным стилем"
Хедлайнер Esquire Weekend Дельфин не рассказал Сергею Минаеву о том, что обозначают цифры в его новом альбоме, где он был в 1993 году и на чьих корпоративах он выступает.
СЕРГЕЙ МИНАЕВ: Я второй день слушаю твой новый альбом, и он очень походит на саундтрек новостей. В ушах у меня эта музыка, а перед глазами — Кемерово. Фраза «Небо кричит голосами мальчишек», к сожалению, попала в точку. Не хотелось бы говорить, что ты предвидел события.
ДЕЛЬФИН: Все правильно. Мне нечего добавить.
СЕРГЕЙ: Меня тронула социально-политическая составляющая нового альбома. Ты следишь за информационной повесткой?
ДЕЛЬФИН: Новый альбом — это сиюминутное высказывание. На самом деле при работе над ним мы не испытывали потребности высказаться и не старались быть настолько серьезными, как может показаться слушателю. Результат нас самих немного удивил.
СЕРГЕЙ: Тебя смущает резонанс, который вызвал альбом?
ДЕЛЬФИН: Я не ожидал такой активной реакции.
СЕРГЕЙ: В клипе на песню «520» ты выходишь, нарочито ставишь уточку на угол телевизора, она скрипит. Все же понимают, про что это.
ДЕЛЬФИН: Когда мы начинали снимать, это был фан, а не спланированная акция. Музыканты, создатели видео — все получали удовольствие от процесса и больше веселились, к происходящему мы не относились серьезно. Хотя...
СЕРГЕЙ: Ты говоришь, что для тебя этот альбом с художественной точки зрения менее ценен, чем другие. Но там есть песни, среди которых, например, та, что в интернете называют «Молитва пилота». С одной стороны, к ней можно относиться с юмором. С другой — это манифест.
ДЕЛЬФИН: Я сейчас стараюсь от всего отнекиваться. Возможно, потому, что не хочу так сильно, глубоко погружаться в происходящее вокруг. Мне достаточно только поднять голову, посмотреть, ужаснуться, высказаться по этому поводу, уйти обратно и закрыть окно. Находиться в какой-либо ситуации долгое время для меня очень тяжело, а главное — бессмысленно. Это разрушает сильнее, чем самокопание. А в итоге не приносит ни значимых результатов, ни художественной ценности.
СЕРГЕЙ: Я видел пару телевизионных эфиров с твоим участием. Ты прекрасно говоришь и шутишь. Но понятно, что тебе некомфортно — видно, что ты довольно социопатичный человек.
ДЕЛЬФИН: Да, наверное.
СЕРГЕЙ: У тебя много друзей?
ДЕЛЬФИН: Нет, не очень.
СЕРГЕЙ: Сколько их?
ДЕЛЬФИН: Думаю, что один. Не считая жены. Еще есть, так скажем, близкие товарищи.
СЕРГЕЙ: В какой момент ты понял, что останешься в музыке? Во времена «Мальчишника» или позже?
ДЕЛЬФИН: Наверное, позже. Когда мы записали пластинку «Юность», я подумал, что, пожалуй, буду продолжать.
СЕРГЕЙ: Ощущение, что сейчас повсеместно возвращаются 1990-е — «лихие 90-е», как часто говорят. А ты какими их чувствуешь?
ДЕЛЬФИН: И лихими в том числе, потому что случались некоторые моменты.
СЕРГЕЙ: Реальная угроза жизни была?
ДЕЛЬФИН: Нет. Но напряженные ситуации, когда можно получить травму, несовместимую с жизнью, бывали. Но не то чтобы я кому-то задолжал и это могло привести к летальному исходу. В любом случае 1990-е были для меня напряженными. Когда я про них вспоминаю, мне становится холодно.
СЕРГЕЙ: Ты хорошо помнишь 1991-й, 1993-й? Я прочитал, что в 1991-м вы писали где-то на Кутузовском диск практически под лязг танковых гусениц, если это, конечно, не фигура речи.
ДЕЛЬФИН: В 1991-м я был в Ницце, сидел в отеле, видел по телевизору танки и совершенно не понимал, что происходит, поскольку не очень хорошо знал язык. Было страшно и не понятно, вернемся ли мы вообще домой.
СЕРГЕЙ: А в 1993-м ты был в Москве?
ДЕЛЬФИН: Я не помню.
СЕРГЕЙ: О твоем прошлом почти ничего не известно. Казалось бы, столько интервью, но информацию я по крупицам собирал. Ты сказал, что смеешь надеяться, что ты хороший отец. Ты общаешься с друзьями своей дочери, с ее тусовкой?
ДЕЛЬФИН: Если есть такая возможность, то да. Дом мы всегда держим открытым для друзей дочери. Во-первых, это интересно. Во-вторых, полезно. Но, к сожалению, сейчас мы живем порознь. Ей удобнее жить в Москве, ближе к институту. Иногда она приезжает на выходные.
СЕРГЕЙ: А ты за городом?
ДЕЛЬФИН: Да.
СЕРГЕЙ: Как ее одноклассники на тебя реагируют? Вот они приходят к ней — а там Дельфин.
ДЕЛЬФИН: Абсолютно спокойно. И ей, и нам, родителям, повезло со школой — все ребята отличные, все сложилось очень хорошо.
СЕРГЕЙ: Тебе интересно, что они слушают?
ДЕЛЬФИН: Да, мы стараемся обмениваться музыкой. Иногда мне кажется, что я услышал что-то, что ей может понравиться, но часто ошибаюсь. (Смеется.) Присылаю ей, а она говорит: «Что это такое, с чего ты взял?»
СЕРГЕЙ: А ты слушаешь то, что им нравится? Фейса, Фараона, например. Моей дочери 15 лет, так что я в курсе.
ДЕЛЬФИН: А моей уже 20, и она над таким просто смеется.
СЕРГЕЙ: Да, она уже другого поколения. Тебе интересно, что происходит в русском рэпе? Это же сейчас большое явление.
ДЕЛЬФИН: Честно говоря, не особенно.
СЕРГЕЙ: Не цепляет?
ДЕЛЬФИН: Я быстро устаю от большого количества слов. Если в них пытаться уловить смысл, мозг отказывает. Не моя тема.
СЕРГЕЙ: Многие критики пишут, что Дельфин единственный современный поэт. Вслед за ним — Оксимирон. Его-то ты знаешь, разумеется.
ДЕЛЬФИН: Он самый адекватный из всех, кто мне попадался.
СЕРГЕЙ: А какую музыку ты сейчас слушаешь?
ДЕЛЬФИН: Абсолютно разную — занимаюсь музыкальным серфом. Всегда интересно, за что-то зацепившись, посмотреть похожих исполнителей. Там какие-то имена, совершенно тебе не знакомые. Когда находишь что-то совсем удивительное, думаешь: это круто, это что такое? А это какой-нибудь 1975 год. В этой нечеткости музыкальных границ есть свое очарование. Современные треки могут быть записаны так, будто это сделано в 1965 году.
СЕРГЕЙ: Я вчера зашазамил трек, в моем понимании, сделанный в 1984-м, а он 2016-го.
ДЕЛЬФИН: Сейчас можно любые манипуляции со звуком проводить, придавать записям определенные оттенки, с помощью которых ты быстрее достучишься до своей аудитории.