Голос жизни. Фильму «Кабаре» 50 лет
Этот фильм в списке самых главных киношедевров ХХ века. Одних только «Оскаров» у него восемь, а ведь были еще и другие награды. И был огромный зрительский успех во всем мире. Открытием фильма «Кабаре» стала великолепная Лайза Миннелли, чье исполнение роли берлинской певицы и танцовщицы Салли Боулз перевернуло традиционные представления о том, каким может быть мюзикл. О фильме «Кабаре» и судьбе его звезды рассказывает Сергей Николаевич.
У нее сколиоз с детства. В чем она честно призналась Бобу Фоссу. Типа, Боб, у меня одно плечо выше другого, и хорошо бы это как-то скрыть, чтобы это было не так заметно на экране. Боб все понял. Не волнуйся, Лайза. Я знаю, каким боком посадить тебя на этот чертов стул, чтобы ты стала с ним одним целым. Этот стул прорастет сквозь тебя, или ты сквозь него, как дикий цветок. Ты будешь балансировать на самом его краешке, ты будешь плясать на одной его ножке. Ты будешь парить с ним в воздухе. И этот самый обычный венский стул с гнутой спинкой войдет в историю, потому что с ним танцевала, на нем сидела и его прижимала к груди Лайза Миннелли!
Боб умел убеждать. Он находил слова, которых не было ни в прозе Ишервуда, ни в тексте сценария «Кабаре».
На съемочной площадке и в репетиционном зале, где они часами отрабатывали каждый жест, каждое па, Фосс преображался, становясь настоящим поэтом. На самом деле «Кабаре» — это его поэма от первого кадра и до последнего. По странному недоразумению этот фильм проходит по разряду мюзиклов. А ведь Фосс совершил настоящую революцию, отказавшись от половины зонгов, написанных классиками жанра Джоном Кадером и Фредом Эббом. Он их переспорил и убедил, что в фильме у него петь будут только Лайза и Джоэл Грей. И петь только на сцене. Никаких «танцев под дождем» и лирических дуэтов на черной лестнице, как в «Вестсайдской истории». Все по-честному.
Голливудские продюсеры скрепя сердце согласились и… уполовинили бюджет. На самом деле так и должно было быть. «Кабаре» — это сугубо авторский кинематограф. Piece of art, который потом растащили, растиражировали, разворовали по кускам и цитатам все кому не лень.
Кажется, что такого Берлина конца 1920-х годов еще никогда в кино не было. Боб Фосс его открыл, воспел и оплакал. Эта душноватая театральная полутьма, пропахшая дешевой пудрой и Kölnisch Wasser 4711 (кельнской водой). Эти тесные подмостки в окружении зрительских рядов и лож. Эти неряшливо накрашенные бабы в подростковых матросках, они же оркестрантки, они же артистки кордебалета. И публика в зале, и конферансье с напудренным лицом и визгливым фальцетом.
Только Фосс знал, как все это закрутить в танце, завертеть в беспрерывном действии, озвучить великолепными зонгами, подсветить божественным сиянием своей главной звезды.
— Мы не думали, что получится шедевр, — признавалась Лайза Миннелли спустя годы. — Нас сразу предупредили, что бюджет крошечный, что в Фосса никто особо не верит, потому что его «Милая Чарита» с Ширли Маклейн провалилась в прокате. Что нас ждет режим строжайшей экономии. И не факт, что из этого вообще что-то выйдет путное. Ведь у продюсеров даже не хватило денег сделать стереоверсию саундтрека. Тогда посчитали, что это слишком дорого.
Утром они с Джоем Греем, хмурые и полусонные, отправлялись на студию в предместье Берлине, а чтобы проснуться, включали в машине одну и ту же запись The Rolling Stones. Западный Берлин проплывал у них за окном. Тогда еще мыли тротуары специальным шампунем. По утрам пахло свежими булочками, кофе и печным дымом. А где-то совсем близко, в восточной части города, высилась бетонная стена, опутанная колючей проволокой, с часовыми в сторожевых будках. И этот призрак постоянной угрозы в сочетании с вылизанным благополучием давали ощущение неустойчивости, ненадежности жизни, которое потом неуловимым образом проникло в их фильм.