«Все молчат, а молчание — лучший союзник насилия»
Иван Петухов о своих «Сестрах», первом российском постхорроре
В прокат выходят «Сестры» Ивана Петухова. Его героиня Аня (Ирина Старшенбаум) живет с мужем Андреем (Никита Ефремов) в типичной новостройке одного из провинциальных российских городов. Внешне это обыкновенная счастливая семья, но для героини она буквально превратилась в тюрьму, из которой нет выхода: муж запирает ее в квартире после попытки побега и контролирует каждое ее действие. О том, почему в России не снимают постхорроры и имеют ли право мужчины говорить о домашнем насилии, Иван Петухов рассказал Константину Шавловскому.
«Сестры» — первый российский постхоррор. Ощущаешь ли ты себя пионером жанра?
Пожалуй, что да, и это ощущение выросло из моего общения с продюсерами, которым я предлагал запуститься с «Сестрами». Выяснилось, что почти никто не понимал, что это такое. Меня на полном серьезе спрашивали: хоррор — это же как «Кошмар на улице Вязов», да? Я терпеливо рассказывал, что хорроры давно уже не такие, как в восьмидесятые, что постхоррорами называют авторские фильмы ужасов, где серьезные высказывания помещены в рамку жанрового кино, говорил о Джордане Пиле, Ари Астере, Роберте Эггерсе. Правда, это было года три назад, когда я только начинал работать над фильмом,— собственно, первый год и прошел вот в таких беседах.
Может, дело в том, что в советском кино нет традиции фильмов ужасов, кроме «Вия»? Какой тут еще постхоррор, когда у нас и хорроры-то только-только появились?
Авторский хоррор в России не очень заходит, потому что в российском хоррор-кино нет авторов. Все, что снимается,— это глубоко продюсерское кино, построенное на очень надежных ходах, скопированных с западных образцов жанра, притом не самых высоких. Они рассчитаны на нишевую аудиторию, как ни странно, не только российскую, но и международную. И фильмы вроде «Невесты» находят своего зрителя за пределами России, потому что пользуются универсальными хоррор-тропами, добавляя в сюжет какой-то местный колорит. Это все достаточно дешево в производстве и узнаваемо. А авторские эксперименты в российском хорроре, которые можно пересчитать по пальцам, как правило, гораздо менее успешны в прокате, от «Мертвых дочерей» Павла Руминова до недавнего «Побочного эффекта» Леши Казакова. Всерьез можно говорить только о локальных успехах якутского хоррора. Недавний «Иччи» Костаса Марсаана, например, вполне себе авторский хоррор с очень яркой и своеобразной фактурой, со своим лицом.
Постхоррор — это же очень часто еще и слоубёрнеры, где действие почти не развивается, застревает в бытовых диалогах и томительном ожидании развязки. Насколько медленным ты позволил себе быть?
Конечно, мне говорили: слушай, у тебя первый мистический элемент только на 35-й минуте появляется, может быть, как-то немножечко взбодрим первую часть? Но мне удалось это отстоять, потому что важно было задать мир, взаимоотношения, характеры, заставить зрителя полюбить героиню и только потом переходить к мистической части. В «Сестрах» же вся драматургия строится на столкновении реалистического и мистического, и вообще мистический элемент нужен «Сестрам» только для того, чтобы сопоставить его с самым настоящим ужасом, который происходит с женщинами, страдающими от абьюза. Окунать людей сразу в мистический ужас — значило бы сбить реализм этой истории.
А что у тебя было сначала — амбиция снять первый российский постхоррор или желание поговорить о домашнем насилии?
Конечно, я отталкивался от темы и искал тот язык, на котором могу о ней рассказать. Довольно быстро я понял, что это будет хоррор. Но в первом варианте сценария я наполнил историю всеми возможными хоррор-клише, так что это была такая странная комбинация социальной драмы и классического мистического хоррора со скримерами и даже с монстрами. И стало ясно, что все они скорее уводят от темы, чем приближают к ней. Тогда я начал избавляться от них, и в какой-то момент в фильме не осталось ни одного скримера. Вот тогда я понял, что баланс найден и можно снимать.