Утомленные призраками
Зачем кино воскрешает тиранов и почему не может их отпустить
Время, в котором мы оказались, с трудом определяется как настоящее. В нем будто сосуществуют, усиливая друг друга, два ощущения: прошлого больше не существует / не существует ничего, кроме прошлого. Наше настоящее как будто доказательство того, что человек не может отпустить историю и уж тем более чему-нибудь у нее научиться: прошлое, с его бесконечными отражениями и повторениями, призраками и символами, заставляет человека ходить по кругу. Кино — по сути своей аттракцион теней и отражений — тоже продолжает множить призраки исторических диктаторов и тиранов, играет с ними в подвижные игры, не дает им успокоиться. Разные режиссеры делают это снова и снова — хоть и по-разному.
Публикаторы
Монтажное кино, документалистика без закадрового текста, экранизация мемуаров — в общем, попытка если не объективности, то приближения к правде жизни. Но смонтированные хроникальные кадры превращаются не в правду, а в гимн, ругань, философское высказывание.
Сергей Лозница
«Прощание со Сталиным», 2019
Хроника прощания со Сталиным не столько воскрешение призрака, сколько попытка его упокоения, колыбельная для тирана. Главное в фильме, смонтированном из хроники начала марта 1953 года, — людская масса, скорбящая толпа, театр человеческих действий. Государственные слезы и государственное горе. Лозница — мощный документалист, всегда остающийся вне объекта наблюдения, неважно, показывает ли он толпу на автобусной остановке («Пейзаж», 2003), монтирует ли хронику блокады («Блокада», 2005) или смотрит, как туристы входят в Дахау («Аустерлиц», 2016). Его интересует движение и неподвижность масс, толпа в его фильмах — массовка истории. Сталин в «Прощании» еще не призрак и уже не тело: это гигантский разлом в ткани мира, и фильм показывает, как людей засасывает в эту дыру. До сих пор.
Андрей Ужица
«Автобиография Николае Чаушеску», 2010
Еще одно монтажное кино, созданное из тысячи часов видеосюжетов о Николае Чаушеску. «Свет мой, зеркальце, скажи»: портрет Чаушеску, каким он сам хотел себя видеть и, соответственно, каким его показывала официальная хроника. Обаятельный, бодрый, веселый, всем машущий, везде успевающий — и на партийные съезды, и в гости к товарищу Мао, и на автозавод, и на сельскую свадьбу. И так 25 лет. Никаких преследований инакомыслящих, никаких экономических проблем, в голове лидера все как в социалистическом райском саду, ясно, светло и возвышенно. События выстроены в хронологическом порядке, фильм идет без закадрового текста, чаще всего с заново записанным (как и у Лозницы) звуковым рядом. Андрей Ужица, эмигрировавший из Румынии в Германию в 1981‑м, работал с Харуном Фароки над другим монтажным фильмом о Чаушеску — «Видеограммы революции» (1992), где хроника и частные видеокадры затягивали зрителя в революцию 1989 года. Ужица уверен, что призрак Чаушеску продолжает травматизировать страну, и кино помогает излечивать эту травму. Хотя бы таким способом: «Автобиография Николае Чаушеску» начинается с кадров, снятых сразу после ареста тирана.
Раду Жуде
«Две казни маршала», 2018
Самый циничный из современных румынских режиссеров, Раду Жуде играет с историей весело и зло. В его «Неуместном трахе, или Безумном порно» (2021, в русском прокате «Безумное кино для взрослых») есть и Чаушеску — в виде граффити, и Гитлер — как анекдот; интеллектуальное издевательство «Мне плевать, если мы войдем в историю как варвары» (2018) посвящено реконструкции и ревизии событий Второй мировой войны. Фразу, вынесенную в название «Варваров», произнес маршал Антонеску, премьер-министр Румынии,— ему и посвящены 10 минут «Двух казней маршала». Раду Жуде без всяких комментариев сталкивает хроникальные кадры казни Антонеску и эпизод из игровой биографической картины Серджиу Николаеску «Зеркало» (1994), где маршал предстает не то чтоб совсем невинным агнцем, но сильным и твердым политиком в своем праве. Это сравнение — как все было в реальности и как потом написали победители — воздействует на зрителя сильнее, чем любая пропаганда.
Оливер Хиршбигель
«Бункер», 2004
Экранизация воспоминаний Траудль Юнге, личной секретарши Гитлера. Последние дни Третьего рейха (разрушенный Берлин снимался в Санкт-Петербурге), последние дни Гитлера — человечка, съеживающегося на глазах от того, что на него наступает история. Великий актер Бруно Ганц так сыграл Гитлера, что вошел в историю интернет-мемов: его истерика озвучена тысячами разных «переводов», и Гитлер возмущается то выходом нового смартфона, то результатами очередных выборов. Попытка относительно объективной экранизации привела к пересмотру роли Гитлера в современной поп-культуре: теперь ему до всего есть дело.
Реконструкторы
Попытка увидеть в политике человека, очистить его от прилипших символов. Чаще всего это происходит, когда предыдущее киновоплощение политика окончательно превращается в штамп или когда новые времена диктуют новую актуальную повестку.
Пабло Ларраин
«Нет», 2012
Чилиец Ларраин не так давно перешел на байопики («Джеки», 2016; «Спенсер», 2021), в начале своей карьеры он делал кино откровенно, если не оголтело политическое. В «Тони Манеро» (2008) разгар режима Пиночета рифмовался с жизнью маньяка, во «Вскрытии» (2010) препарировался военный переворот 1973 года, «Нет» стал третьим фильмом Ларраина о диктатуре, самым веселым, самым бескровным — и самым сильным. Рекламщик (Берналь) в 1988 году, то есть в самом конце правления Пиночета, соглашается придумать и провести рекламную кампанию к референдуму — понятно, что все проголосуют за Пиночета, но герой готов поработать на оппозицию и убедить хоть кого-нибудь сказать «нет». Эта профессиональная драма (герой вынужден вступить в борьбу с собственным боссом) оказывается идеальным способом рассказать не только о тиранах, но и о тех, кто случайно способствует их свержению. Пиночет здесь — конкурирующий рекламный продукт.