Опера с человечным первым лицом
«Милосердие Тита» Моцарта как редкий образец оперной доброты
Много ли в опере доброты? Вроде бы дикий вопрос, но есть чувство, что обычно она сослана в частности характеров, в эпизоды, в оттенки, в сюжетные механизмы. Не то чтобы главные оперные герои все были сплошь злыдни — а попробуй‑ка найди такого, с образом которого прямо вот первым делом настойчиво ассоциировалось бы именно понятие доброты. Понятие как будто бытовое, домашнее, но, оказывается, дьявольски сложное как художественная материя. Таких героев очень мало. Самый во всех смыслах идеальный выведен в странном произведении, которое едва ли не с самого начала слывет старомодным, а при этом уже третий век выглядит очень современно.
Это известное произведение, а его герой — и подавно. Зовут его Тит Флавий Веспасиан, он римский император, предпоследний из светониевских двенадцати цезарей, и заглавный персонаж оперы «Милосердие Тита». Опус под таким названием Вольфганг Амадей Моцарт написал летом 1791‑го. Чтобы было понятней — это последнее лето Моцарта на земле живых, работа над Реквиемом и «Волшебной флейтой» идет вовсю; соответственно, партитура, которая в оригинале называется «La сlemenza di Tito»,— его прощание с итальянской оперой. И какое прощание. Не будем трогать четверицу главных святынь моцартовского оперного театра («Свадьба Фигаро», «Так поступают все женщины», «Дон Жуан» плюс та же «Флей‑ та»), но, по крайней мере, среди того, что остается, «Милосердие» безусловно на первом месте. На страницах изумительного юношеского «Идоменея» нет-нет да читается задиристость — «я их потрясу, я заставлю их души трепетать». «Милосердие Тита» ладнее, яснее, гармоничнее. Рискну сказать — и увлекательнее тоже, хотя тут нет ни рокового проклятия, ни морского чудовища. Зато действие пружинисто и цельно. А характеры, а по-берниниевски щедро вылепленные кульминации! А вольный воздух большой оперной архитектуры с хорами и маршами! А элегантные ансамбли, страшный финал первого акта, красивейшие инструментальные соло (кларнет и бас‑ сетгорн) в двух самых важных и самых отчаянных ариях. И наконец, заключенное в эту оправу итоговое чудо, которое вынесено в заголовок: император торжественно прощает тех, кто покушался на его жизнь. Тита, как мы знаем, называли «отрада и утешение человеческого рода», а тут нам эту редкую для государственного деятеля стать довольно убедительно показывает именно тот композитор, который сам абсолютная отрада и утешение.
Моцартовского «Тита» под этим впечатлением регулярно исполняют и записывают. Но это сейчас — а сто и даже пятьдесят лет назад композитора за эту оперу только что в угол не ставили: неудача, мол, и иначе быть не могло. Взялся за дремучее либретто, за старый жанр так называемой opera seria («серьезной оперы», которая царила в 1710–1760‑е, когда из рассыпающегося барокко прорастало то, что мы зовем ранним классицизмом), за условную аристократическую вампуку о древних римлянах. Взвалил на себя официозный заказ: «Милосердие» исполнялось в Праге во время торжеств по случаю коронации императора Леопольда II как короля Богемии. И нехорошо спешивший Моцарт‑де был больной и усталый, и сама идея «Милосердия Тита» как коронационного праздника тоже устала.
Потому что на самом деле моцартовское «Милосердие Тита» было уже примерно сороковой по счету оперой с этим названием. Это нам сейчас может, безусловно, по‑ казаться едва ли не менее понятным, чем натура римлян I века н. э. Представить себе, что либретто «Жизни за ца‑ ря» написал бы не барон Розен, а Жуковский — это еще посильно. Но никакого воображения не хватит на то, чтобы представить, как на то же самое либретто вслед за Глинкой пишут свои собственные «Жизни за царя», допустим, Верстовский, Серов, Мусоргский, еще пара «кучкистов», а потом Чайковский, а потом Римский-Корсаков. В мире зрелого романтизма так не бывает. В XVIII веке такое в по‑ рядке вещей — примерно как для нас тот факт, что разные современные режиссеры ставят одного и того же «Гамлета». Нормальное дело, живой театр, а главным законодателем этого театра был тогда аббат Пьетро Метастазио, величайший оперный драматург, который написал свое «Милосердие Тита» еще в 1734 году. И с тех пор кто толь‑ ко из композиторов к этому либретто не обращался — Иоганн Адольф Гассе (трижды!), Глюк, Никколо Йоммелли, Скарлатти-сын, Сарти, Мысливечек. Еще Гендель примеривался, хотя у него не сложилось. Словом, почти полный пантеон главных имен итальянской оперы