Уроки на экваторе
Месяц в деревне в Кении глазами волонтера из России, преподававшего в местной школе английский язык, историю и географию.
Я приземлилась в жаркой и невыносимо влажной Момбасе ночью. До рыбацкой деревеньки Маюнгу, где находились школа и резиденция благотворительного фонда, было три часа езды на машине. Маюнгу расположена на берегу Индийского океана, и последний отрезок дороги пересекает прибрежную саванну напрямик, по песку и ухабам. Иными словами, дороги там нет, но наш водитель все равно гнал 100 км/ч, не жалея подвески: ночью в придорожных кустах могут прятаться бандиты, и сбавлять скорость здесь опасно, объяснил он. Наконец, я вышла из машины под роскошным экваториальным небом, полным незнакомых созвездий. Месяц лежал на боку, с океана дул легкий ночной бриз, меня окутал сладкий аромат невидимых цветов. Но уже наутро я проснулась в пульсирующей духоте, которая с тех пор не проходила.
Колодец в Маюнгу
Меня и еще двоих волонтеров разместили в хижинах на окраине деревни, на территории заброшенного курорта. Довольно быстро я привыкла к тараканам, летучим мышам, исполинским крылатым гусеницам и комарам, к тому, что по перекладинам под крышей бегают крысы, а все съедобное надо защищать от муравьев водным барьером. Но трое черных лягушат, живших на дне унитаза, вызывали легкую панику. Сторож, которого я позвала на помощь, потыкал их своей длинной палкой для охоты на змей и задумчиво произнес: «Да, у них там внизу своя жизнь».
По утрам мы завтракали под исполинским деревом ним, которое здесь называют килифи. Отвар из листьев килифи, по словам здешнего повара, лечит от сорока болезней, но из-за невыносимой горечи я смогла его разве что пригубить. Несмотря на это, повар следил, чтобы мы ежедневно его принимали, а съедобную часть завтрака приходилось отбивать у воронов, живших на том же дереве. Из-под крана текла соленая вода, но наличие водопровода – уже роскошь для кенийской деревни. Жителям Маюнгу вообще повезло: несколько лет назад у них появился даже колодец с питьевой водой, и теперь они могут набирать 20-литровое ведро за 20 кенийских центов (15 копеек). Такие ведра местные женщины привычно водружают на голову и несут домой с тем же необъяснимым чувством равновесия, с каким они таскают на головах тюки и хворост. Несмотря на ярко выраженный желтый цвет, белый осадок и коричневые частицы загадочного происхождения, мы тоже не стали воротить нос от колодезной воды, набрали ее в бутылки и пили на протяжении дня. Чего только не сделаешь ради погружения в культуру.
Колодец в Маюнгу вырыл глава благотворительного фонда, пожилой итальянец по имени Джерард. Он основал фонд двадцать лет назад, и с тех пор построил в деревне начальную школу, дал местным жителям работу, снабжает их кукурузной мукой и потихоньку строит церковь. Джерарду, наверное, лет сто; он утверждает, что умеет разговаривать с местными воронами и змеями, которые напоминают ему о том, что на их земле он всего лишь гость.
О дворцах и шалашах
Джерард сразу ведет нас в школу. Несколько одноэтажных бетонных строений с широкими окнами и дверными проемами выстроились полукругом по краю поляны с раскидистым манговым деревом посередине. Внутри каждого строения – деревянные скамейки, парты и доска. Мы знакомимся с директором, застенчивым мужчиной средних лет, к нашему приезду напустившему на себя суровый вид. На стене его кабинета висит аккуратно начерченное цветными карандашами школьное расписание. Здесь учится около двухсот детей от 5 до 14 лет; они распределены в классы по возрасту, хотя некоторые не знают, сколько им лет. Школьная форма у многих порвана и неоднократно заштопана (по закону без нее к занятиям не допускают). У некоторых шрамы на лице и руках, кто-то без обуви. Я замечаю, что они одалживают шлепки у одноклассников, чтобы сходить в уборную. Некоторые ученики живут в двух-трех километрах от школы и по утрам приходят сюда босиком по раскаленному песку, неся младших братьев или сестер на закорках.
Мне отдают пятый класс: два десятка детей 11–13 лет. Я буду преподавать им английский, естествознание, географию и историю. Чтобы лучше запомнить учеников, я записываю их причудливые имена на доске: Муалиму, Туаха, Кьоко, Тофик, Хауа, Фадакир, Катана... Три новых белых учителя вызывают немыслимый ажиотаж среди детей: все хотят нас потрогать, взять за руку, сесть или хотя бы постоять рядом. Худощавая девочка с большими проницательными глазами замечает у меня на шее каплю крема от загара (под палящим экваториальным солнцем я наношу его дважды в день) и спрашивает, показывая на свою кожу: «Ты, наверное, не хочешь стать как мы?» Еще больше обескураживает другой вопрос: местный учитель мистер Уилсон, приглядевшись к цвету воды в наших бутылках, осторожно интересуется, что с ней не так.
У всех моих учеников по 8–10 братьев и сестер. Многие жители Маюнгу ютятся в крохотных постройках из грязи и палок, где вся семья спит вповалку на земляном полу. Кто-то может позволить себе две комнаты и матрас, но и там куры откладывают яйца между спящих детей, а с матраса не снимают заводскую пленку. При этом всего в нескольких километрах отсюда расположен город Малинди, деловой и туристический центр региона, застроенный роскошными виллами-бунгало для европейцев. Там загоревшие до черноты пожилые итальянцы пьют в барах с унылыми городскими куртизанками, а местные жители впаривают им все, что могут: от ананасов до кондиционеров. По свежим асфальтированным дорогам мчат забитые под завязку маршрутки «матату», между ними лавируют молодые ребята на мотоциклах с телефонами в зубах. Иногда на одном мотоцикле умещаются четыре человека, а между ними еще и забитая коза со связанными ногами.